– А он? – наконец спросил Лесли, указывая на арестанта.

– Его здесь не было, – твердо ответил Эмори. – Какой бы ни была связь между ним, Клейтоном и жертвами – это очень скверно пахнет, Лесли, поэтому его здесь не было до тех пор, пока статс-секретаресса Аматоре не решит иначе. Едем.

Лесли, хоть и пытался, но не нашел другого выхода, кроме как послушаться.

Лицо, смутно рисовавшееся в памяти Эмори, обрело имя, стоило ему только как следует в него вглядеться. Тот же жесткий, серый взгляд, те же прямые и крупные черты лица.

Найджел Прескотт был одним из самых юных офицеров королевской гвардии, а Мона Аматоре – в девичестве Прескотт – его старшей сестрой.

Будь Найджел лет на пять старше, они бы наверняка уже не раз пересеклись по службе – в ту пору, когда Эмори был рядовым полицейским. Столичная полиция регулярно обеспечивала безопасность на массовых мероприятиях под командованием гвардии, и в прочем всячески сотрудничала с ней.

Внутри экипажа было темно и сыро, только благодаря опустившемуся за считаные часы снежному покрову, отражающему скупой лунный свет, Эмори мог различать очертания Найджела в сидении напротив.

Он достал из кармана ключ от наручников.

– Сейчас я сниму магическое ограничение, но наручники останутся на месте. Я руководствуюсь исключительно уважением к вашей сестре, мистер Прескотт, и полагаюсь на вашу офицерскую честь. Кивните, если вы меня поняли.

Найджел дернул головой. Сделав длинный выдох, Эмори протянулся, не с первой попытки нашел замок и сделал один оборот ключом.

Встряхнувшись, Найджел откинулся резко, как на пружине, так что голова стукнулась о стенку сзади. Выпрямился. Громко, сбивчиво задышал, рывками высвобождая голос, восстанавливая контроль над телом.

Эмори знал, магические оковы – не шутка, крайне неприятный эффект для организма, особенно в момент их снятия. Шок всех систем, рекалибровка требует времени. И все же здесь, в темной коробке экипажа, сквозь пляску неясных линий и свист ветра в окнах, его на пару мгновений пробрала первобытная жуть. Что-то происходило, тайно и непотребно вырождалось заново, какая-то масса (которая, он точно знал, была самым обычным человеком, абсолютно точно – самым простым) двигалась и урчала перед ним, трансмутировала, на расстоянии вытянутой руки…

– С вами все хорошо, мистер Прескотт? – Эмори услышал себя будто издалека.

– Да, – голос прозвучал ниже и грубее, чем он мог ожидать, хотя Эмори не смог бы уловить момент, когда такое ожидание успело сформироваться.

Он вдруг в полной мере ощутил, насколько взвинчен и измотан одновременно, но они уже подъезжали к городу, уличный свет Алькенбруга мелькал чаще, все было почти в порядке.

– Мы везем вас к статс-секретарессе Аматоре, – несмотря ни на что, Эмори удавалось сохранять формальный и непосредственный тон. – Думаю, она лучше всех квалифицирована для принятия дальнейших решений. Но прежде чем мы встретимся с ней, я убедительно попрошу вас ответить на мои вопросы.

Снаружи зачастили фонари, Эмори снова мог видеть лицо Найджела. Тот кивнул.

– С какой целью вы находились в обществе мистера Генри Клейтона сегодня вечером?

– По долгу службы.

– Службу какого рода вы несли при советнике?

– Охрана личной персоны, исполнение любых прямых приказов, контакт с заинтересованными лицами, политический и военный шпионаж, зачистка не прошедших отбор рекрутов, научно-военные исследования, дипломатический подлог…

– Мистер Прескотт, прошу, остановитесь.

Найджел, будто выплевывающий информацию по воле заводного механизма, который открывал его рот и двигал его голосовыми связками, замолк.

Эмори ударило жаром. Каверна страха внезапно начала обретать дно, ему осталось только как следует в него упереться. Все было не напрасно, информация – у него в руках, свидетель – в оковах. Пропади пропадом политический авторитет Клейтона и влияние Аматоре. Ничто не кроет живого свидетеля, который готов говорить без умолку, а его высокий статус – залог весомости слов.

– Мистер Прескотт, насколько вам известно, мистер Клейтон был причастен к ряду убийств, последнее из которых – убийство Киллиана Доэрти?

– Да.

– Какова была его роль в этих убийствах?

– Мистер Клейтон отдавал приказы.

– Вам известны имена людей, исполнявших их?

– Мне известно только одно. Мое собственное.

Экипаж затормозил на широкой, безлюдной улице. Лесли свесился с козел, чтобы получше рассмотреть название дома. Убедившись, он два раза стукнул кулаком в стенку, давая Эмори знать, что они на месте.

– Благодарю вас, офицер Редкрест, – выговорила Мона после мучительно долгого молчания.

Она сидела в нескладно сжатой позе, не двигаясь и не сводя глаз с Эмори на протяжении всего времени, пока он говорил. Несмотря на то, что слуге пришлось вытащить ее из постели, сон не оставил на ней и следа.

Гостиная была прохладной и выдержано обставленной. Эмори так и не присел – ему не пришло это в голову. Найджел стоял в шаге от него, за левым плечом. Мона перевела взгляд на брата и болезненно улыбнулась.

– Я не видела Найджела много месяцев, – объяснила она, снова обращаясь к Эмори. – Мы оба были воспитаны для тяжелой службы, видите ли, наши семейные ценности уступают в приоритете. Поэтому у меня не было и малейшего подозрения, что что-то могло случиться. Что-то настолько чудовищное. Как много Найджел рассказал вам, офицер?

В соседней комнате раздался бой часов – пять утра. Эмори всерьез полагал, что эта ночь уже давно достигла низший свой предел, однако одна напасть дополнялась другой. Посредничество в семейной драме было далеко не худшей, а просто последней на данный момент в списке.

– Почему бы вам не спросить у мистера Прескотта, мэм?

– Найджел?

Ни слова в ответ.

У Эмори начинали болеть глаза, кожа будто чесалась с обратной стороны, в висках гудело. Он подавил вздох.

– Пока никаких деталей, мэм. Для формального допроса не было ни времени, ни подходящего места.

– Хорошо.

Мона встала сильным движением, приблизилась к Эмори.

– Еще раз повторю, офицер Редкрест, я испытываю глубокую благодарность. Вы проявили редчайшую деликатность, первым делом приехав ко мне. Я правильно понимаю, что, кроме ваших партнеров Ошина и Маккормака, больше никому не известно о причастности моего брата к этому делу?

– Так точно, мэм. Никому из полицейского состава. Подозреваю, что прислуга покойного советника может о чем-то знать.

Мона удовлетворенно покачала головой. Ее напряженный взгляд снова скользнул в сторону Найджела и обратно – к Эмори.

– Вы, безусловно, понимаете, что через пару часов в коридорах министерства и залах парламента начнется сущее пекло. Я даю вам слово, офицер, что как можно больше внимания будет сфокусировано на преступлениях советника, и как можно меньше на том факте, что два инспектора, действующих по собственной инициативе и вне устава, убили его на пороге собственного дома. По трагической неосторожности.

Сердце пропустило удар. Аматоре убаюкала его бдительность мягкой манерой, а потом саданула в самую уязвимую точку.

Мысль Эмори закрутилась, как неуловимая лента в руке фокусника. Ошин, как магик и убийца неприкосновенного лица, пойдет под трибунал и вряд ли избежит виселицы. Лесли до конца жизни будет нести клеймо паршивой овцы по умолчанию. Самого его осудят за содействие, возможно выпустят условно через двадцать лет, дальше – прямой маршрут через дома добрых людей, уличную грязь, заплеванную паперть, вплоть до тихого и препаскудного конца.

– Благодарю, мэм.

– В качестве встречной услуги, – продолжала Мона, – я попрошу вас взять Найджела под свою опеку на какое-то время. Вы понимаете, что я не могу формально отдать его под стражу, пока не выяснятся все подробности, либо оставить его вовсе без полицейского надзора, рискуя потерять свидетеля или – если его признание подтвердится – преступника.

– Мэм, при всем уважении…

– Офицер Редкрест, я не могу доверить судьбу своей семьи кому-либо еще. У стен есть уши, у слуг – длинные языки, и три офицера полиции, втянутые в такую щепетильную историю, – это уже на три офицера больше, чем мне хотелось бы. Поверьте, это единственный выход, я все обдумала.