– Нам повезло, что из нас двоих только один – полицейский, – вздохнул Найджел.

Он в последний раз откусил от яблока, швырнул огрызок в канаву и зашагал дальше. Глядя ему в спину, Эмори закатил глаза.

Все оказалось не столь ужасно. Ольфсгейт был потускневшей, грязной, весьма вонючей тенью когда-то грандиозного города, но по крайней мере никто не спешил бросаться на них с ножами. Встречные прохожие выглядели невесело, но вполне достойно, создавали впечатление без меры бедных, но добропорядочных людей, и самое главное – не обращали на них ни малейшего внимания. Наткнувшись на свое отражение в покрытой матовым слоем пыли витрине, Эмори догадался почему. Две последние ночи не пошли ему на пользу ничуть – мешки под глазами, щетина, перерастающая в неаккуратную бороду, откровенно несвежая одежда. Еще немного, и даже местные горожане станут обходить его стороной.

И все же, исподволь, Эмори заглядывал в каждое лицо, внимательно изучал каждый поворот скользкой улицы, рассматривал крохотные скверы с полуразрушенным статуями былых вождей, поросшие черной плесенью надписи на домах. Безрезультатно. Его увезли отсюда слишком рано, чтобы в памяти успело отложиться хоть какое-то размытое впечатление, картинка, запах или звук. Ольфсгейт был так же чужд, как какое-нибудь неведомое поселение за границей Бриелии.

Через десяток метров улица кончилась, открыв перед ними площадь, окруженную такими же домами, как и прежде, только пестрее и замысловато украшенными лепниной. На западном краю площади возвышался храм. Несмотря на нетронутую оболочку, Эмори догадывался, что храм давно пустовал – часы на башенке показывали ровно полдень, но колокол молчал.

– Здесь, – решил Найджел, указав пальцем на кораллового цвета здание, глядящее фасадом ровно на храм.

– Спрятаться в самом заметном месте? – недоверчиво спросил Эмори. – Мне казалось, эта стратегия устарела.

– Во-первых, если полицейский думает, что какая-то стратегия устарела, – самое время ей воспользоваться. Во-вторых, мы не прячемся, – Найджел усмехнулся, полуобернувшись, но продолжил шагать в сторону кораллового дома. – Мы просто пережидаем непогоду лучшим способом из доступных.

Эмори остановился, посмотрел вверх. Неба не было видно за плотной серой массой, готовой в любой момент снова разрешиться потоками снега или дождя. Своенравие природы и стихийные бедствия, он знал, заставляли людей сближаться и помогать друг другу. Он где-то читал об этом – даже несмышленые твари умели спасать чужих детенышей и заключать противоестественные альянсы в момент нужды. Когда жизнь или свобода стоит под вопросом, остается только лучшее из доступного.

– Заперто, – сообщил Найджел, когда Эмори нагнал его у парадного входа. – Удивительные люди, внутри-то точно все давно разграблено, но с виду дом цел и даже заперт. Как думаете, это стыд перед высшими силами или страх перед господами, которые могут внезапно вернуться?

– Немного того и другого.

Они обошли дом, прошли под высокой аркой и оказались в куда менее приветливом колодце. Дверь и тут оказалась заперта, но Эмори заметил, что окно прямо над дверью выбито.

Найджел отдал ему свое пальто, немного примерился, и парой скачков, цепляясь за продольные углубления в стене, взобрался с лестницы на узкий каменный козырек над дверью, и дальше – в окно. Через пару секунд заклацал замок. Эмори зашел в темный холл.

– Найджел, – начал Эмори, закрыв за собой.

– Найджел? – от удивления Найджел остановился на середине лестницы; в просачивающемся со второго этажа дневном свете была видна только она и несколько уходивших в разных направлениях подсобных дверей. – Когда мы успели перейти на имена, офицер?

– Я должен извиниться за то, что произошло вчера вечером, – продолжил Эмори, игнорируя его шутливый тон.

Найджел потупился, безуспешно сдерживая улыбку, потом тряхнул головой и посмотрел прямо на Эмори:

– Было не так плохо, офицер. Место, конечно, не слишком удачное, я бы предпочел поменьше грязного сена и трухлятины, но тут ничего не попишешь. Что естественно, как говорится…

– О господи, – Эмори тяжело вздохнул. – Речь не об этом.

Лицо Найджела еще сохраняло дурацкую улыбку, но взгляд заострился.

– Я воспользовался твоим… состоянием. Спросил о том, что хотел знать, а потом приказал забыть о разговоре.

Найджел выжидательно наклонил подбородок вниз.

– Это все?

– Это все.

Он отмахнулся, будто услышал самый несущественный пустяк, который только можно выдумать, развернулся и стал подниматься вверх по лестнице.

– Тебе не интересно, о чем я спрашивал? – Эмори повысил голос – Найджел был уже парой пролетов выше.

– Нет! – крикнул Найджел. Голос эхом ударил по каменной пустоте брошенного дома.

***

Вспомнить бы, когда у нее в последний раз так тряслись поджилки. Пожалуй, пару жизней назад, когда она, сопливая девчонка в поношенных рейтузах, впервые училась верховой езде. Или может чуть позже, на своем первом задании под прикрытием. Работа ее была простая – все знать и ничего не бояться, оставаться на плаву, соблюдать выдержку и контроль, гибко встраиваться в любую ситуацию, даже когда все вокруг теряли головы и вели себя непредсказуемо, как растревоженное гнездо тараканов. Быть призрачным марионеточником, который если и не дергает за веревочки, то чутко чувствует их малейшее движение.

Прокладывая себе путь сквозь толпу в верхнем коридоре, она снова казалась себе бестолковой соплячкой. Велика же цена ее опыту и внимательности, если она не могла такого предвидеть.

Дели спустилась в главный холл, вышла на улицу в студеную морось, оглянулась. Долго искать не пришлось – Ошин и Маккормак стояли через дорогу у оградки, за которой начинался парк. Маккормак выглядел остолбеневшим, только глаза бегали, ни на чем не останавливаясь. Ошин курил, резкими движениями отщелкивая пепел после каждой затяжки. Серая пыль пропадала в коричневой слякоти под ногами.

Приблизившись, пару минут Дели стояла рядом, в образовавшемся треугольнике замешательства, тайны и тревоги. Мимо шли люди, шурша черными зонтами. Экипажи с дребезгом катились прочь.

– Я должна найти их, – наконец сказала Дели, обращаясь к Ошину. Он направил на нее долгий, внимательный взгляд.

– А вы, простите, кто? – спросил Лесли, будто только сейчас ее заметил. Вид у него был одновременно смущенный и враждебно настроенный, как у злобного щенка.

– Я друг, офицер Маккормак.

Лесли пытливо посмотрел на Ошина, ожидая объяснений. Их не последовало.

– Куда им велели отправиться, офицер? – Дели снова сконцентрировалась на Ошине. Ей приходилось смотреть на него снизу вверх, но она пыталась это делать с максимальным достоинством.

– Эрденборг, – ровно сказал он, выпуская струю дыма мимо ее лица.

Дели и глазом не моргнула. Машинально состроила благодарную физиономию, коротко кивнула обоим офицерам и зашагала вперед вдоль парка, не оборачиваясь. Сегодня все словно сговорились подводить ее ожидания.

– Дьявол, – выплюнула она, скрывшись из виду. Ощущение безнадежно ускользающего контроля взыграло с новой мощностью, так, что ей пришлось остановиться посреди потока пешеходов. Она подошла к лавке портного и стала усердно разглядывать пеструю ткань в витрине.

Конечно, она знала, что Найджел со своим новоявленным конвоем направились в Ольфсгейт – должны быть на подъезде, а может уже и прибыли туда. Кем бы она была, если б не умела незаметно вскрывать посылки с тайными записками?

Чертов Эрденборг был в двух ночах пути на поезде, у самого западного побережья. Теперь оставалось понять одно – был ли Ошин хорошим полицейским и верным другом, решившим повести ее, Сороку, по ложному пути? Или же предателем, который хотел отрезать Найджела, а заодно и своего партнера Редкреста, от единственной возможной подмоги – в ее лице?

Правда была в том, что его величество Ван Хертен соскучился по охоте на ведьм. Заявил, что – по его особым сведениям – Эмори Редкрест был лично виновен в смерти советника, имел к этому преступлению мотив, а потому стал серьезной угрозой самой бриельской короне, никак не меньше. Что это были за сведения такие, она в душе не ведала. Точно не сорочьи.