Ольфсгейт утратил статус столицы двадцать восемь лет назад, и хотя Эмори тогда был младенцем, а впредь и не думал о том, чтобы там побывать, все-таки была одна вещь, которая тесно связывала его с этим городом. Редкресты не говорили об этом напрямую, и вообще редко касались сумбура военных лет в своих воспоминаниях, к тому же, как и все уважающие себя люди их круга, считались алькенбружцами, но Эмори был почти уверен – родился он именно в Ольфсгейте.

***

Повозку трясло на ходу, пустые клетки не переставая дребезжали в сбитом ритме. Белая парусина превращала последние лучи солнца в голубоватое свечение. День быстро гас; едва успев дотронуться до земли, он тут же спешил скрыться за горизонтом.

Пахло скотом и мокрым сеном. Когда очертания Алькенбруга смылись с уходящего вдаль простора, они разожгли керосиновую лампу и решились пообедать. Ели молча.

Найденному на алькенбругском рынке фермеру они щедро заплатили – за проезд в крытой повозке и за то, чтобы тот ехал всю ночь без остановок. К тому же пришлось купить пару шерстяных одеял и еды, таким образом истратив большую часть наличности, которую Эмори держал дома. К полудню следующего дня они должны были добраться до окрестностей Ольфсгейта.

Доев свою порцию хлеба с солониной, Найджел плотнее запахнулся в одеяло и широко зевнул.

Эмори справлялся хуже. Озноб чуть отступил, пока он сосредоточенно пережевывал жесткое мясо, но правда была в том, что обтянутый парусиной фургон не удерживал ни капли тепла, а пальто с одеялом казались обмерзшими. Холод вонзался по самое нутро и не сдавал позиций, сколько бы тело инстинктивно ни пыталось его выгнать мелкой дрожью.

Смирившись, Эмори попробовал прикрыть глаза, но почти сразу же заметил переход света перед собой. Найджел привстал с короба, на котором сидел, и теперь шумно копался в нем. Наконец нашел, и с поджатыми губами показал Эмори полную на две трети бутылку. Янтарная жидкость ярко подрагивала в неровном свете лампы.

– Стаканов нет, уж простите, – Найджел протянул бутылку Эмори.

Первый глоток Эмори не почувствовал, второй обжег гортань, а вот третий уже как следует распалил желудок, потек вширь, пустил корни и оставил во рту отвратительный пряный привкус.

– Спасибо, – выговорил Эмори, когда зубы перестали стучать, и отдал бутылку обратно.

Найджел глянул на нее со странной усмешкой. Желтый отсвет преломлял ее то так, то эдак, делая грустной и натянутой.

– Часть исследований Аматоре была очень разумной, на самом-то деле. Вы же знаете, как магики умеют создавать тепловой ореол и удерживать его какое-то время?

Эмори кивнул. Найджел выставил правую руку вперед.

– Дотроньтесь.

Кожа была теплой, почти горячей. Эмори волевым усилием отпустил его руку из своих занемевших пальцев.

– Улучшенный теплообмен, – сказал Найджел, чуть взбалтывая бутылку. – Формула вшита в кровеносную систему, греет в холод, охлаждает в жару – так мне, по крайней мере, сказали… В общем, за знакомство.

Он сделал щедрый глоток, закупорил бутылку и вернул ее на место.

– Есть… еще какие-либо преимущества? – Эмори пытался подбирать слова, но выходило нескладно.

Найджел неопределенно повел плечом.

– Масса, я думаю. Но судить могу только по последствиям.

– То есть?

– Например, если моя задача включает в себя прыжок с третьего этажа, то скорее всего мне это удастся, и я даже не сломаю ноги. Если добраться до цели можно только напоровшись на нож, у меня это тоже получится без труда. Это как… тяга, за которой нельзя не следовать, а думать приходится позже – продумал ли Аматоре защитный механизм и на этот случай? Вот такой жребий. Да вы и сами можете проверить, если так интересно, не стесняйтесь.

Найджел отвел глаза, плохо скрывая эмоции.

Был ли тому виной алкогольный градус, ослабивший свойственное Эмори чувство такта, или по горлышко надоевшая дерзость, исходящая от человека, с которым он бы в жизни не стал вести задушевных бесед и к которому давно должен был пропитаться ненавистью, будь у него хоть минута оглянуться на происходящее, так или иначе, Эмори сказал:

– Расскажите, как вы убили Грейс Коллинз. Расскажите все, что знаете о ней.

Взгляд Найджела словно полоснул его по лицу, но тут же потускнел.

– Грейс Коллинз завербовали в конце первого курса на медицинском факультете. Она проявила большой потенциал и за нее взялись Сороки. Все новые рекруты проходят множество тестов. Физические показатели Грейс были отличными по всем параметрам, в соответствии с оставшимися после Аматоре инструкциями. Схожи с моими. Команда Генри Клейтона решила повторить эксперимент в первый раз со смерти Аматоре. Разница и ошибка была в том, что Аматоре проводил десятки филигранных операций на протяжении более пяти лет, а Клейтон распорядился свести сроки к минимуму. После первой операции у Грейс Коллинз нарушилась речь, были повреждены лобные доли, что означало потерю памяти и когнитивных способностей, также начались осложнения с дыханием. Вторая операция не дала улучшений, но стали отказывать почки. После этого Генри Клейтон распорядился завершить эксперимент и избавиться от подопытного кандидата. Я убил Грейс Коллинз посредством удушения, затем произвел расчленения тела – нужно было избавиться от всех телесных жидкостей, а также мозга, так как они были подвергнуты магическому вмешательству. После этого я наложил швы…

– Хорошо, достаточно. То же самое происходило с остальными?

– Не совсем. На следующие испытания стали выделять больше времени. Ввели этап основательного первичного тестирования, в том числе с помощью вскрытия. После третьей неудачной попытки было приказано снова изучить работу, проведенную Аматоре надо мной, для сравнения.

– Что было не так с Киллианом Доэрти?

– Он прошел все тестирования и перенес несколько не обширных операций. Они не дали результатов, его разработку было решено закрыть. Киллиан Доэрти был практически чист, но его убийство было приказано совершить определенным образом.

– Для поддержания легенды об Авгуре?

– Да.

– Ученые, врачи и магики, принимавшие участие в экспериментах, наверняка были задействованы и другие агенты – все они вполне могли справиться с зачисткой. Почему Клейтон не мог использовать кого-то другого, кроме вас?

– Он мог. Но не хотел рисковать.

Эмори уронил лицо в ладони. Растер переносицу, пытаясь собраться с мыслями. Ему было паршиво, противно от самого себя, и снова до скрежета холодно.

– Хорошо. Прескотт, если я вас попрошу, вы сможете забыть об этом разговоре?

– Да.

– Тогда забудьте, пожалуйста.

Широкая полоса тракта совсем затерялась во тьме, заткнутая снежным покрывалом с обеих сторон. Вдали изредка вспыхивали огоньки одиноких выселок или поднимался к небу росчерк печного дыма.

– Лучше погасить лампу. На границе Алькенбругских владений может быть застава, – сказал Найджел своим обычным голосом.

Потушив свет, они немного раздвинули деревянные коробки, расстелили одно одеяло на полу повозки и, укрывшись вторым, легли спать.

Проснулся Эмори от того, что повозка стояла. Казалось прошла целая вечность, но было так же темно – даже темнее, не видно ни зги. Через секунду он понял, почему – Найджел натянул одеяло поверх их голов, и теперь прижимал ладонь к его рту.

Через тонкую перегородку были слышны голоса людей, один из них принадлежал их проводнику, другие два – погромче – очевидно, полицейским на заставе. Эмори дотронулся до руки Найджела, как бы показывая, что проснулся и вполне может сам контролировать свое молчание, но тот только сильнее сжал пальцы. Припал к нему боком, источая чрезмерное тепло, и не двигался.

К голосам добавился звук шагов, вместе они обогнули фургон, удалились. Звякнула ручка фонаря, дальний край повозки накренился – один из полицейских встал на подножку и перевесился, освещая пустые клетки. Пара секунд тишины. Снова мягкий толчок, голоса, шуршащие движения. Наконец, тронулись.

Через пару минут Найджел откинул край одеяла и осмотрелся – бледный свет неполной луны вычертил его лицо.