Ньют вздрогнул.
— Что?..
Тесей смотрел на него очень серьёзно.
— Ты понял, о чём я. Тебе шестнадцать. В этом возрасте всякое бывает, а ты ещё многого о себе не знаешь.
На Ньюта напала тоска. Брат был невыносимо взрослым, невыносимо понимающим, и эта его фраза развела их далеко-далеко друг от друга, превратив восемь лет разницы в невидимые глазу мили. Тесей каждый раз напоминал всем своим видом и поведением, что Ньют пока подросток, которого нельзя воспринимать серьёзно. Наверное, поэтому он не стал защищать от придирок отца утром в гостиной. И поэтому же брат счёл неважным то, что Ньют кончил от его прикосновений к себе.
Тесей достал из портсигара сигарету и закурил. Его взгляд теперь был обращён куда-то вдаль, брови сошлись на переносице. Сидел он совсем близко, его плечо почти касалось плеча Ньюта, но всё же — не касалось. Неожиданно Ньют захотел отобрать у него сигарету и взять в губы, чтобы получить отсроченный поцелуй; желание отозвалось во рту горечью.
— Ещё ты не знаешь… — начал Тесей негромко, стряхивая пепел на землю. Он будто разговаривал сам с собой и не поворачивался к Ньюту. — …Не знаешь о себе, что ты очень красив.
Ньют, обомлев, с приоткрытым ртом следил, как Тесей поднимается на ноги. Тот больше ничего не сказал, не дал понять ни единым жестом, что шутит, и даже не кивнул напоследок. Просто развернулся — и ушёл, докуривая на ходу. Сигарета мигала огоньком, обозначая его путь к дороге.
— Почему ты это сказал? — тихо спросил Ньют в темноту. Темнота ответила ему лишь стрекотанием сверчков да шелестом дубовой листвы.
Утром во время завтрака за столом стояла тишина. Присутствовали не все: бабушке нездоровилось, и она осталась наверху. Отец читал свежий «Пророк», изредка вспоминая про свой тост с джемом, мама была погружена в себя — наверное, мысленно дописывала новый законопроект или очередную поправку к закону о содержании волшебных тварей. Тесей тоже спрятался за газетой. Ньют слышал лишь тихий звон вилок по тарелкам и стук чашки о блюдце, когда отец отпивал кофе.
Вспомнив, что стоит положить корму нарлам, Ньют начал есть быстрее. Едва тарелка опустела, он придвинул ближе свой чай и одновременно вытянул под столом затёкшую ногу. Та вдруг наткнулась ботинком на препятствие, и Ньют смешался, осознав, что препятствием оказалась туфля Тесея. Он замер.
Руки брата, держащие газету, дрогнули — их выдало шуршание бумаги. Ньют пялился на передовицу, на движущуюся рекламу, обещавшую «лучшие мётлы во всей Ирландии», но Тесей так и не показал лица и одновременно продолжил молчать. Зато Ньют отчётливо ощутил носок его туфли, опустившийся поверх ботинка.
Ньют поспешно спрятал взгляд в чае. Тесей не торопился убирать ногу, даже наоборот, придавил сильнее, и потому Ньют вытянул вторую, качнул ей, пачкая подошвой брюки брата. Тут же нога оказалась пойманной между коленями. Ньют, задохнувшись, склонил голову ещё ниже, и поспешно отпил чаю, чашка проскрежетала по блюдцу как нож по стеклу.
Вдруг в голову пришла совершенно дурацкая идея, подкинутая явно больше подсознанием, чем сознанием. Не высвобождая ногу из ловушки, созданной коленями Тесея, Ньют стянул ботинок со второй, вместе с носком. Тесей едва не опрокинул газетой свою чашку, когда Ньют несмело погладил его по голени голой стопой. Пальцами он забрался за границу брючины и непрерывным касанием повёл стопу выше по тонкой ткани носка. Ньют почти лёг на стуле, сердце стучало как сумасшедшее. Тесей наконец опустил газету, и его ошалелое лицо вознаградило Ньюта сполна.
— Это что ещё такое! — раздался отцовский голос, и от неожиданности Ньют свалился со стула. Тесей мгновенно выпустил его ногу, раздвинув колени. — Ты как сидишь за столом?
— Прости, папа, — тихо сказал Ньют, поднимаясь с пола и ставя стул обратно на ножки. — Это больше не повторится.
Под строгим взглядом отца он снова сел, придвинул чашку с остывшим чаем. Тесей опять скрыл лицо за газетой, выйдя, как всегда, сухим из воды. Ньют недолго посидел, чтобы про него успели забыть, и тихо обулся под столом, а после в отместку стащил тост из-под самого носа брата. Тесей, кажется, даже не заметил пропажи.
Выпустив в саду нарлов и следя за их неторопливым завтраком из ягод и живых червей, Ньют в волнении ждал, когда Тесей выйдет из столовой. Время тянулось бесконечно, Ньют то и дело посматривал на закрытую дверь, из-за чего едва не упустил из виду самого шустрого из детёнышей, который устремился в кусты. Преградив ему путь, Ньют заставил малыша развернуться, а после пересчитал всех, включая мать. Кажется, больше никто не сбежал.
Тесей вышел минут через десять. Они мгновенно встретились взглядами, и Ньюту почудилось — искал. Сердце опять забилось, Ньют лихорадочно облизал губы, ожидая… чего угодно.
Но Тесей прошёл мимо. Не взлохматил волосы, не тронул плечо. Ньют с разочарованием смотрел ему вслед, пока кипенно-белая рубашка, так сильно выделяющаяся на фоне зелени, не исчезла за углом дома.
Кажется, Ньют окончательно перестал понимать, что происходит.
========== Часть 5 ==========
Ланч вышел совсем невыносимым: Тесей подчёркнуто не смотрел на Ньюта, не обращался к нему, и потому пришлось весь час выслушивать скучную болтовню о перестановках среди близкого окружения министра. Из-за этого на ужин Ньют решил не ходить и весь день провёл в деревне за лугом, пытаясь подружиться с собакой и её хозяином, младше на пару лет. Мальчишка смешно шепелявил и то и дело сбивался на гэльский с английского, отчего у Ньюта уже через час беседы голова пошла кругом.
Вернулся Ньют поздним вечером, зашёл к гиппогрифам, уже укладывающимся спать, заглянул к любимице — гнедой Офелии, ещё совсем молодой самочке. Офелия покивала головой, когда учуяла Ньюта, и даже не стала требовать поклона — редкость среди гиппогрифов.
— Я бы дал тебе лакомство, но ты же знаешь, что нельзя, — сказал Ньют, грустно почёсывая лошадиный круп. Рядом с домом на душе опять стало тяжело. — Время уже позднее, а вот завтра что-нибудь тебе принесу. И может, даже полетаем, если мама обновит заклинания над загоном.
Когда Офелия начала, подогнув ноги, устраиваться удобнее на полу, Ньют тихо вышел. Закрыв денник и проверив запоры на остальных, он навестил в последний раз за день семейство нарлов, посмотрел на их тихое копошение в ящике и только тогда направился к входной двери. Ньют быстро поднялся на второй этаж, но в спальню не пошёл, а свернул к другой лестнице — винтовой, которая вела на чердак. Ньют давно там обустроил себе что-то вроде тайного укрытия, о котором все в доме конечно же знали, но это было неважно. Главным было то, что на чердаке тоже лежал мягкий матрас, пусть и на полу, а среди ящиков с никому не интересными семейными реликвиями вроде потускневших сервизов и колдографий была спрятана бутылка с небольшим количеством огневиски на дне — Ньют однажды тайно отлил из отцовских запасов, и, слава Мерлину, тот не заметил. Отлил больше ради интереса, но сейчас ему показалось, что ситуация требовала чрезвычайных мер.
Ньют сделал первый глоток и поморщился — весь рот обожгло, как огнём. Он сглотнул, и по горлу разлилось тепло.
— Ну и пойло, — сказал Ньют, глядя в недоумении на остатки янтарной жидкости. — Но если взрослым оно помогает…
Зажмурившись, он разом выпил всё и потом долго кашлял, хлопая себя по груди. Тепло теперь поселилось глубоко внутри, в животе, но больше ничего Ньют не чувствовал кроме нежелания когда-либо пробовать огневиски в дальнейшем. Он лёг на матрас и уставился на смыкающиеся над головой балки.
Ньют не знал, сколько он так лежал — глаза начали слипаться, и он то и дело проваливался в дрёму. Когда он поднял над собой ладонь, пальцы выглядели нечёткими. Стоило на пробу подумать о Тесее, как Ньюта затопило целым ворохом противоречивых эмоций — хотелось взять его за грудки и встряхнуть, и спросить, зачем он вообще взял отпуск — тоже мне, примерный брат! Всего пару дней дома, но из-за него теперь так плохо и сложно. Хотелось ударить его — а потом поцеловать и потрогать…
