— Отдай его мне.

Ньют безотчётно прижал копьё к груди.

— Нет.

— Лучше сделай это добровольно. Не хочу применять силу лишний раз, но я могу. Я могу принудить тебя.

Ньют с отчаянием осмотрелся: спасённые им звери были слишком далеко, никто не поможет.

Это его с Гриндевальдом битва.

Ньют продолжал упрямо прижимать к себе копьё, и лицо Гриндевальда посуровело. Палочка в его руках выписала петлю в воздухе, и Ньют с воплем выронил копьё: пальцы словно горели огнём, он видел его воочию — красное пламя окутывало руки до локтей. Боль была невыносимая, Ньют упал на песок, и тогда пламя наконец пропало. Руки выглядели совершенно обычно, и Ньют загребал холодный песок дрожащими пальцами.

В горле замер длинный крик, вышедший натужным хрипом. Кажется, он сорвал голос.

— Не нужно вставать на моём пути, — произнёс Гриндевальд. Он склонился, осторожно взял копьё за древко. — Я же предупреждал.

Ньют сделал глубокий вдох, смотря снизу вверх на ненавистное лицо. Приподнялся, откинул полу пальто, и вынутый из Древа обломок копья туатов вонзился в ногу Гриндевальду. Тот зарычал, стряхнул с ноги Ньюта, ударив носком сапога по лицу. Ньют вторично врезался лицом в песок, ощутив привкус крови на губах.

Копьё лежало рядом с ним, выроненное. Ньют потянулся за ним…

— Ну нет, — раздалось сверху, полыхнула синяя вспышка, и Ньют быстро откатился в сторону, поднялся, скинув с себя пальто. Песок в месте удара заклинания почернел, пошёл буграми и заскользил под голыми стопами.

Копьё Луга теперь лежало на равном расстоянии от Ньюта и Гриндевальда, и они кружили подле, выжидая. Ухмылка Гриндевальда была почти звериной, и Ньют с удовлетворением отметил, что теперь он припадал на одну ногу.

— У тебя нет палочки! — выкрикнул Гриндевальд. — И из оружия только старый ржавый обломок копья. На что ты надеешься?

— Это оружие моего народа! — хрипло рявкнул Ньют и откашлялся. — А вы… вы позабыли свои корни, охотитесь за чужими артефактами, которые никогда не будут вам принадлежать, потому что вы не знаете себя. Да, не знаете!

Он безотчётно кинулся вперёд, уклонился от невербального заклинания и повалил Гриндевальда, палочка выпала из его руки, и Ньют быстро оттолкнул её подальше. Наконечник копья замер, занесённый.

Гриндевальд рассмеялся в лицо Ньюту, и тот оторопел.

— Я не знаю? — переспросил Гриндевальд. — Я родом из Шварцвальда. Эти леса — колыбель всей немецкой магии! Я вырос на волшебных сказках братьев [7] и на Песни о Нибелунгах, и я понимал — всегда! — что каждое слово в них правда. Ты же два дня назад не смог бы сказать, кто ты на самом деле!

— Вообще-то… — горячо начал Ньют, но Гриндевальд воспользовался его замешательством и скинул с себя. Ньют тяжело встал, тронул щёку и с удивлением увидел кровь на тыльной стороне ладони. Падая, он напоролся на камень.

— Я был не прав, что не верил матери! — воскликнул Ньют, пытаясь подобраться поближе к копью. — Но теперь осознал свою ошибку и защищу его от чужаков вроде вас. Я из Туата де Дананн, и оно принадлежит мне по праву.

Впервые он смог произнести это вслух, и в воздухе что-то изменилось: костёр полыхнул ярче, Мировое Древо дрогнуло и остров вместе с ним. Гриндевальд неожиданно схватился за пророческий глаз, застонал. Его лицо задёргалось в болезненной гримасе, и когда Гриндевальд отнял руку от глаза, тот оказался затянут мутной плёнкой.

Ньют смотрел на это в безмолвном изумлении, но тут его озарило.

— Фоморы, — пробормотал он.

— Что, Скамандер? — зло переспросил Гриндевальд, ощупывая глаз.

— Противники туатов — фоморы. В легендах они часто описываются как одноногие и одноглазые существа. — Ньюта разобрал смех. — Так что вы, мистер Гриндевальд, кажется, временно стали фомором.

Тот, похоже, на мгновение потерял дар речи, и Ньют быстро поднял с песка оброненную палочку. Гриндевальд тут же вынул вторую — родную палочку Ньюта.

Они одновременно вскинули руки.

— Экспеллиармус! Редукто!

Гриндевальд безмолвно отразил заклинания, а потом резанул палочкой по воздуху, и песок вокруг Ньюта поднялся, обхватил руки и ступни. Подойдя ближе, Гриндевальд стёр кровь с щеки Ньюта, забрал свою палочку.

— Чтобы она слушалась, нужно вперёд победить владельца, — заметил он. Вырвал из второй руки обломок копья и, размахнувшись, бросил его в озеро. Ньют беспомощно смотрел, как расходятся круги на воде.

— Ты проиграл, — констатировал Гриндевальд, неторопливо поднимая копьё Луга. Он огладил пальцами древко. — Что дальше? Как теперь вернуться в наш мир?

Он запрокинул голову, осматривая небо, будто ждал, что за ними кто-то прилетит. Но небо было чисто, лишь спасённая ими сова сделала круг над озером, прежде чем снова сесть на дуб. Её огромные жёлтые глаза пристально взглянули на Ньюта.

— Нет, — произнёс он с трудом, — ещё не всё.

Гриндевальд щёлкнул пальцами, и Ньют опустился на песок, потёр освобождённые запястья. Даже не поднимая головы, он видел, что костёр начал пылать жарче, и языки пламени взлетали в небо, начавшее резко темнеть. Время, остановленное накануне Самайна невидимой рукой, снова пошло.

Гриндевальд стоял молча, смотря на костёр, и зрение Ньюта будто помутилось: он видел теперь не Гриндевальда, а почему-то себя, свой затылок, свои плечи. Гриндевальд обернулся, и ухмылка на его лице была ухмылкой Ньюта.

Рассудок начал уплывать, Ньют цеплялся за него в отчаянии, но вдруг понял, что просто не помнит, почему должен сопротивляться. Здесь был теперь только лишь он сам и его тёмная сторона, которая выиграла в этой битве и которой нужно поддаться. В этом не было смысла; ничего не имело смысла, кроме древней магии.

Ньют очарованно взирал на то, как Гриндевальд подходит к нему — но видел почему-то своё отражение. Неприятное, недоброе отражение.

Он моргнул. Морок пропал, и Гриндевальд сказал — не своим голосом, будто по наитию:

— Настал ли час, когда можем мы соединиться?

— Не было у нас уговора, — ответил Ньют — словами, ему не принадлежавшими.

— Иди без уговора, — проговорил Гриндевальд.

Потому что только это он и мог сказать по сценарию, не им написанному, но который приходилось играть как актёру — роль в пьесе. Ньют знал все эти реплики, потому что с младых лет читал предания родных земель и не мог ни с чем перепутать «Битву при Маг Туиред».

Но всё перепуталось в персонажах, всё перепуталось в сюжете, и реплики эти звучали там, где им было не место. Однако пришлось принять это как данность, потому что Ньют не мог поступить иначе, его тело ему уже не подчинялось. Он опустил вскинутые в защитном жесте руки, и Гриндевальд этим воспользовался: потянув к себе, жадно целовал его, кусал шею. Ньют отрешённо, будто со стороны наблюдал, не сопротивляясь. Внутри кричала та его часть, которую древняя магия не смогла подавить, но на бунт она была неспособна, и потому Ньют прикрыл глаза и заставил себя забыть о том, кто он, о том, кто такой Геллерт Гриндевальд.

Он открыл глаза, совершенно успокоенный, и позволил раздеть себя и развести себе ноги.

Воздух вокруг дрожал от магии, костёр рядом пылал, и в свете этого костра глаза Гриндевальда казались совсем безумными. Ньют знал, что он тоже находится под воздействием колдовства.

Гриндевальд, уже наполовину раздетый, прижал палочку к животу Ньюта, пробормотал заклинание. Потом ещё одно произнёс над рукой, и та даже на вид стала скользкой. Он провёл ладонью по своему члену.

Вдруг Гриндевальд замер, и его зрячий глаз, блеснувший совсем рядом, показался Ньюту более осмысленным.

— Расскажи мне, — попросил Гриндевальд свистящим шёпотом, — как тебя ласкает Альбус.

Ньют вздрогнул. Реальность вернулась к нему и ужаснула, и он, резким движением оттолкнув Гриндевальда, прижал к себе колени.

— Спокойно, — сказал тот. — Спокойно…

Гриндевальд стал медленно приближаться, не вставая в полный рост; повёл плечами, скидывая с себя рубашку. Теперь он тоже был полностью обнажённым, очень бледным, и его совершенно белые волосы выглядели неестественно в этом густом сумраке, разрезаемом лишь светом костра. Ньют пошарил ладонью по земле, но не смог не то что найти палочку — даже одежда была неизвестно где.