Ньют взглянул на саламандру, прикорнувшую в ладонях. Почему-то у него было ощущение, что она тоже должна оказаться там, на острове. Поэтому, когда невидимая преграда исчезла, Ньют осторожно влез в лодку вместе с ней, пропустил Гриндевальда и, уложив саламандру на своё влажное от тумана пальто, взялся за вёсла. Ручки были гладкими, словно их касались бесчисленные ладони, и ниже, до самых лопастей, шла прихотливая резьба — узоры, в которых сплетались воедино тонкие изображения Древа, трилистники, трискели [5], птицы и змеи. Пока Ньют рассматривал узоры, едва касаясь пальцами, Гриндевальд не торопил. Наверное, он всё-таки понимал.

Ньют ухватился покрепче и налёг на вёсла. Приноровился не сразу, лодку то и дело заносило вбок, но потом он смог выровняться, и нос лодки, такой же резной, как и вёсла, теперь указывал прямо на остров. Тихие всплески были единственными звуками в торжественной тишине.

Гриндевальд развернулся на сидении, чтобы тоже увидеть остров, и Ньют стал рассматривать затылок, гадая, что же делать, когда копьё окажется в итоге не в тех руках. Он ещё не переставал надеяться, что его не существует, но сомнения пропадали с каждым приключением в потусторонней Таре и теперь практически истаяли. Вот он, Ньют, с четырьмя нарушенными гейсами, а вот Мировое Древо перед его глазами, убранное в лозы омелы, как в праздничное одеяние.

Гриндевальд обернулся, и Ньют потупился.

— Я знаю, о чём ты думаешь, — услышал он. — Никаких фокусов.

Ньют лишь крепче сжал ручки вёсел.

Наконец, лодка села на мель невдалеке от берега. Волк уже поджидал их, и энергично отряхивался, попутно окатив Ньюта и Гриндевальда мелкими брызгами. Авгурей сел на дерево, заинтересованно поглядывая на белые ягоды омелы, а саламандра, спущенная на песок, вспыхнула ярче и устремилась к древесным корням. Ньют сделал несколько шагов к Древу и остановился у ручейка, опустил руки в воду.

Она оказалась ледяной, но Ньют упрямо держал ладони в потоке. Он опасался, что вода покраснеет так же, как у Гриндевальда, но та оставалась прозрачной.

— Я ведь убивал, — тихо сказал Ньют, обращаясь сам не зная к кому. — Я убивал на войне. Не надо делать из меня исключения.

Он посмотрел вверх, на ветви дуба. Они раскинулись так широко, что закрывали почти целиком пасмурное сумрачное небо. Потом опустил взгляд обратно на поток: вода приобрела явственно красноватый оттенок, и Ньют, вздохнув, вынул из ручья ладони, омыл лицо. С пальцев стекали красные капли.

Гриндевальд тем временем уже ощупывал корни Мирового Древа, и Ньют понадеялся, что тот ничего не заметил.

— Копьё определённо спрятано где-то здесь, мне было видение, — бросил Гриндевальд, едва повернув голову. — Но я не могу понять где…

Ньют не стал помогать ему и медленно пошёл вокруг Древа; волк лез ему под руку, уже совсем как собака, и Ньют рассеянно поглаживал жёсткую шерсть. Кора Древа была испещрена многочисленными царапинами, кое-где встречались надписи огамом, но они не выглядели нанесёнными рукой человека. Казалось, они были там с самого начала, родились вместе с Древом ещё до прибытия туатов на Зелёный остров, как и тёмные огневые отметины, словно Древа коснулось пламя жестокой битвы. Ньют представил, как Древо, ещё не спрятанное от посторонних глаз, вольно стоит посреди Коннахта — последний свидетель кровавой войны между туатами и фоморами. Проведя пальцами по коре, Ньют ненароком коснулся наконечника копья — похоже, оно прошло по касательной, застряв в коре, и наконечник оставался острым, будто и не было этих тысяч лет.

Ньют слизнул кровь с порезанного пальца. Что-то внутри подсказало: это их копьё, туатов.

Кора расступилась, словно под воздействием заклинания, и наконечник копья с обломанным у основания древком упал в подставленную ладонь Ньюта. Тот спрятал его в петле для палочки, быстро запахнув пальто.

— Скамандер! — позвал Гриндевальд. По его голосу Ньют понял, что он раздражён. — Почему я тебя не вижу?

— Извините.

Ньют обошёл Древо, возвращаясь, и прощально, с благодарностью коснулся шероховатой коры. Гриндевальд в раздумьях водил по губам пальцем.

— Тебе оно должно показать, — обратился он к Ньюту, и кончик его палочки упёрся Ньюту в грудь. — Наверняка есть какая-то легенда или слухи о том, где именно спрятано копьё. Вспоминай.

Ньют не имел ни малейшего понятия, но послушно уставился на Древо. Он смотрел на него и чувствовал только холод, сковавший ноги, которые Ньют промочил, когда тащил лодку к берегу. Не обращая внимания на Гриндевальда, Ньют деловито разулся, скинул влажные носки и поджал пальцы ног, пропуская через них холодный песок.

Странно, но чуть глубже песок был теплее.

Ньют опустился на него, уперевшись коленями, погрузил руки и ощутил жар, шедший словно из-под земли. Саламандра незаметно подкралась к ладоням, нырнула в образовавшуюся ямку, и Ньют отступил по наитию, продолжая наблюдать за движениями её лапок.

Ничего не произошло. Саламандра улеглась в песке, свернувшись; её хвост лёг на лапы, и она закрыла глаза. Ньют отвернулся и хотел было сказать Гриндевальду, что он ничего не знает, но тут вдруг жар опалил его спину, рёв пламени ударил по ушам, и Ньют упал — больше от неожиданности, чем от боли. Перекатился на спину, чтобы сбить огонь, и поражённо вскрикнул.

Огромный костёр пылал, вырастая из песка, и саламандра купалась в нём, греясь и издавая звуки, схожие с довольным мурлыканьем кошки. Искры взлетали в небо, едва не касаясь кроны Древа, и Гриндевальд с восхищением взирал на костёр, уперев руки в бока.

— Что теперь? — азартно вопросил он, и Ньют с трудом расслышал вопрос из-за треска пламени. Он начал напряжённо размышлять, и на ум непрошенно пришли строки из старого предания. Ньют закрыл глаза, мысленно открывая толстый фолиант, с благоговением перелистывая пожелтевшие страницы. Плечо ощутило фантомное объятие — то ли мама, то ли Тесей.

— И спросил привратник Самилданаха… — проговорил Ньют тихо, — «Каким ремеслом ты владеешь? Ибо не знающий ремесло не может войти в Тару».

Он помолчал, вспоминая длинные перечисления ремёсел, которыми владел Луг. Ньют же не знал, что сказать. Кто он? Что он умеет?

Авгурий пролетел над самой головой, едва её не коснувшись, и сел на толстую ветку. Ньют встретился с ним взглядом.

— Я… — неуверенно начал Ньют, — ну предположим, специалист по волшебным тварям. А ещё звериный лекарь. Есть ли в Таре человек, искусный в этих ремеслах?

Он прошёл мимо Гриндевальда, остановился перед Древом и услышал громкий натужный скрип — так скрипит деревянный дом под жестокими порывами ветра. Прямо перед Ньютом ствол пошёл трещиной, разделившей дерево на две части, яркий свет хлынул оттуда, ударив в глаза, и Ньют, зажмурясь, просунул руку в трещину. Рука коснулась древка.

Копьё поддалось, легло в руку, но Мировое Древо затягивало внутрь, как манящими чарами, и Ньют, шагнув прямо в ствол, неожиданно оказался по другую сторону. Свет померк, но пятна продолжали плясать перед глазами, и Ньют пытался проморгаться, чтобы рассмотреть вытащенное им копьё. Оно выглядело прозаично: грубое, с простым орнаментом, так что Ньюта больше заинтересовала местность вокруг, которая напоминала остров лишь отчасти. Песок отодвинулся ближе к берегу, а стоял Ньют на зелёной густой траве, какая бывает только в разгар лета. Увиденное было похоже на неточную копию другой части острова, даже саламандра так же кувыркалась в костре. Это была истинная Тара, упрятанная на третьем уровне реальности. От такого колдовства голова шла кругом.

— Надо же, повезло. — Ньют издал нервный смешок, сжав копьё. — Так легко… По сюжету предания требовалось бы ещё выиграть в фидхелл [6].

Он коснулся лица, потерев глаза, в которых ещё плясали световые пятна.

— Акцио копьё!

Ньют схватился за древко второй рукой, удерживая артефакт в пальцах. Это было лишним: копьё и не думало отзываться на заклинание.

Гриндевальд тоже прошёл сквозь трещину, протянул руку: