— А вот мы с Альбусом некогда друг другу пообещали, — сообщил Гриндевальд с кривоватой ухмылкой, показывая запястье. Там красовался навязший на зубах лозунг о всеобщем благе и эмблема даров. Ньют мгновенно узнал знакомый почерк.

— Все ошибаются, — ответил Ньют сквозь зубы. Вышло немного невнятно.

— Да, — сказал Гриндевальд. — Я ошибся в нём. А Альбус теперь стал осторожнее. Не удивился бы, если бы он каждый раз тайком проверял, не я ли прячусь под твоей личиной.

Ньют едва не поперхнулся воздухом. Гриндевальд заулыбался.

— Скажи ему, что я бы не стал так подбираться к нему. Он не МАКУСА, Альбуса так легко не обмануть. Я бы действовал иначе.

— Как?

Гриндевальд поднялся, накинул снова пальто и отряхнул его от сухих травинок.

— Возможно, что и через тебя, но по-другому.

Ньют внутренне похолодел, не понимая, к чему он клонит.

— Похищение?.. — спросил он сухо.

Тот не ответил, лишь поднёс ладонь козырьком к глазам и посмотрел вдаль.

— Пойдём, Ньют. Кажется, этот ручей нас и правда к чему-то выведет.

Он спустился к берегу, омыл руки и отступил с недоумением: вода, стёкшая с его ладоней, была кроваво-красной.

— Ваши руки — руки убийцы, — произнёс Ньют, проходя мимо и намеренно задевая плечом. Это было по-детски, но очень хотелось выплеснуть накопившееся раздражение — он не стремился быть здесь, служить невольным проводником тёмному магу, а меньше всего Ньют хотел умереть. Он бережно взял в руки саламандру: отчего-то её огонь не обжигал, но приятно грел. Ящерица доверчиво свернулась в ладонях.

Ньют, не оборачиваясь, продолжил путь. Волк трусил рядом, уже почти не хромая, а авгурий как будто возглавлял их маленькую процессию: он перелетал с ветки на ветку и вёл к неясному тёмному пятну в тумане, к которому на первый взгляд и устремлялся расширяющийся ручей. Кажется, на третий, последний день Самайна, они достигнут цели.

Ньют вдруг подумал: а что если он и правда умрёт?.. Вот так глупо и странно, открыв Гриндевальду дорогу к копью Луга. Почему-то первым на ум пришёл Тесей, а не мать — брат бы свихнулся от горя, все бы силы положил, чтобы найти Гриндевальда и убить, может, даже ценой своей жизни, с него бы сталось.

Побеспокоенная нервным, резким движением рук саламандра издала тонкий писк, и Ньют её погладил, зашептал что-то ласково; слова вырывались из губ в обход головы, занятой тревожными мыслями. Ньют размышлял о том, что не желает быть тем, кем является, о том, что Тесей наверняка бы не дал себя затянуть в этот поход, но почему-то здесь не Тесей, а он, Ньют, и в этом не было никакого смысла. В наворачивании кругов возле Тары тоже не было никакого смысла.

— Если бы здесь вместо меня оказался Тесей, вы бы сразу его убили? — спросил Ньют, сам не понимая зачем.

— Полагаю, — был ответ.

— Вы собираетесь убить меня, когда доберётесь до копья?

Пауза слишком затянулась, и у Ньюта перехватило дыхание.

— Иди вперёд, Скамандер.

Ньют тихо выдохнул и ускорил шаг, почти не глядя на едва заметную тропу. Если Гриндевальд не стал сразу лгать, то, может быть, есть шанс?..

Впереди виднелись очертания каких-то камней, но Ньют не хотел задумываться об этом. Впервые за путешествие он осознал, что чертовски устал. Наверное, если он умрёт, то попадёт в ту легендарную страну, где нет горя, старости и болезней и где исстари жили туаты. Тир на Ног раньше казался таким же ирреальным, как и библейский рай, но нынче всё мифическое, всё то, что превратилось в предания, обретало форму.

Ньют, слишком глубоко ушедший в себя, споткнулся о незаметное возвышение и едва не упал. Хотел было шагнуть вперёд, но присмотрелся к земле и неуверенно смахнул ладонью верхний слой пыли. Оказалось, то была не земля: под коленями Ньюта лежала могильная плита с надписями на таком архаическом гэлике, что он ничего не мог разобрать.

— Нам надо спешить, — сказал Гриндевальд. — Зачем ты остановился?

Ньют опустил на землю саламандру, отряхнул руки.

— Споткнуться на могиле, — тихо пробормотал он, — дурное предзнаменование.

Рядом замерли шаги, и колени Гриндевальда оказались перед самым носом.

— Что ты шепчешь? — В его голосе звучали нетерпеливые нотки.

— Говорю, — сказал Ньют громче, — что, кажется, мы на кладбище.

И поднял взгляд, следя за светом люмоса. То, что в сумраке казалось высокими камнями было, видимо, древними надгробиями.

*

Чёрная бабочка коснулась руки Ньюта, рассыпалась пеплом, который тут же закружил и унёс невесть откуда взявшийся холодный ветер. Он же смёл слой пыли и земли с плит, и Ньют на корточках перешёл к предыдущей, стал осматривать её — там надписи были и вовсе сделаны огамом [3]. Шаги Гриндевальда сзади были едва слышны, он тоже обходил по кругу древнее кладбище. Ряды могил уменьшающимися кругами сходились к вертикальным камням, которые стояли слишком плотно, чтобы можно было что-то рассмотреть в центре круга.

— Ньют, — окликнул Гриндевальд. — Взгляни-ка.

Однако Ньют уже и сам увидел, когда, подняв саламандру, прошёл несколько рядов могил в поисках более новых. Трещина на надгробной плите, лежащей прямо перед ним, перечёркивала ряд стройных букв на гэлике — более современном, и Ньют уже мог прочитать надпись. «Мидир Скамандер, — гласила она. — 1718—1823».

— Знаете… — Ньют прокашлялся. Голос вдруг изменил ему. — Деда назвали в честь персонажа из старой легенды, рассказываемой в Коннахте. В честь короля туатов, который украл человеческую женщину, и не просто женщину, а королеву Мунстера.

— Не больно-то высокоморально, — донёсся голос Гриндевальда с противоположного края маленького кладбища.

Ньют стушевался.

— Ну, вообще-то он выиграл её в шахматы.

Звучало по-прежнему так себе.

— Ладно, — пробормотал Ньют, — я мало задумывался над этой легендой в детстве. Мне она казалась романтичной.

Он пошёл дальше по рядам и везде видел одну и ту же фамилию. Ньют бы ни за что себе в этом не признался, но больше всего он боялся на одной из плит увидеть своё имя и даты жизни.

Они с Гриндевальдом встретились по другую сторону кладбища, обойдя его кругом с разных сторон. Точкой их встречи стала свежая могила, приготовленная для кого-то, и Ньюта пробрала дрожь, потому что он почти не сомневался, для кого она.

На много ирландских перчей [4] вокруг был только один живой Скамандер.

— Семейное кладбище? — раздалось справа, и Ньют ответил с промедлением:

— Дело в том, что… — Он замялся. — Словом, дед был похоронен, где жил большую часть жизни — в Ольстере. Прабабушка, — Ньют неопределённо указал на один из рядов, — в Лимерике…

— Вот оно как.

Гриндевальд снова взглянул на разрытую могилу.

— Скажи-ка, — медленно начал он. — Что случается с теми, кто нарушает все гейсы?

— Я не нарушу все, — резко ответил Ньют, с содроганием вспомнив про пятый.

— Но всё же…

Ньют быстро отошёл от него и от могилы, направившись прямо к центру кладбища, к вертикально стоящим высоким камням. Только вблизи он обнаружил, что они не стоят сплошной стеной, а тоже расположены рядами — но так, что увидеть центр извне не представлялось никакой возможности. Ньют осторожно шагнул в первый внутренний круг, шуганул волка, который хотел было пойти следом. Потом, подумав, оставил саламандру на сухой траве, которая мгновенно загорелась; огонь захватил пару веток, и они затлели, распространяя неожиданно уютный запах домашнего камина. Саламандра вырыла ямку в земле, подобрав лапами самые крупные сучья, обняла их. Ньют улыбнулся.

— Не смей идти без меня, — крикнул Гриндевальд.

Ньют замер, нетерпеливо покачиваясь с пяток на носки, и поднявшийся в круг Гриндевальд покровительственно похлопал по плечу. Вынул палочку, и Ньют пошёл за ним, смахнув с плеча, как прилипшую паутину, ощущение чужой руки.

Вдруг резкий шум крыльев и птичий клёкот разрезали жуткую тишину, Ньют пригнулся безотчётно, и над его головой пролетела перепуганная сова. Её полет был неровным, и вскоре она спикировала в траву, забарахтавшись в ней. Пушинки взмывали в воздух и медленно опадали.