Дану указала вниз, себе под ноги, и, с облегчением опустив взгляд, Ньют увидел ручей, который струился меж деревьев вдаль, постепенно сливаясь с горизонтом. Что-то плеснуло у берега — это была ящерка, тонущая в быстрой воде. Ньют протянул к ней руку…

Его грубо тряхнули за плечо, и Ньют резко проснулся. Прямо перед ним было лицо Гриндевальда.

— Кажется, это нам с тобой посылка, — произнёс он и указал ладонью на землю у лица Ньюта.

На траве лежала абсолютно чёрная дубовая ветвь, словно её окунули в смолу. Пахла она неприятно: плесенью и гниением.

Сон мгновенно отошёл на второй план, и Ньют тут же сел.

— Феи, — сокрушённо сказал он. — Ну вот.

— Что? Не умалчивай, Скамандер.

— Что-что, — пробормотал Ньют. — Вражда теперь у меня с ними, вот что.

Сердце забилось быстро, панически, голова будто налилась свинцовой тяжестью. Нарушен третий гейс, осталось всего два, и это начинало пугать. Ньют слишком хорошо помнил, что случалось с теми, кто нарушал все гейсы.

Потому что во всех известных ему преданиях нарушители умирали на Самайн.

*

— Нам надо идти вдоль этого ручья, — настаивал Ньют. — И прямо сейчас.

Он думал, что Гриндевальд снова будет смотреть с подозрением, но тот лишь долго изучал его лицо, склонив голову набок, а после спросил:

— Почему?

— Потому, — кратко ответил Ньют, теряя терпение. Он развернулся к долине, смотря на быстрый поток, и ему всё казалось, что каждый плеск воды о камни был барахтаньем маленькой ящерицы. Ящерицы, которую он даже не смог рассмотреть сквозь пламя, окутывающее богиню.

Ньют почти бежал, то и дело оскальзываясь на камнях, потом слышал оклик Гриндевальда, возвращался, но вскоре снова оказывался далеко впереди. В конце концов и Гриндевальд ускорил шаг, но продолжал то и дело одёргивать за локоть.

— Вот она! — наконец выдохнул Ньют и спустился к самому ручью. Он бережно поднял белую ящерку — саламандра, это же саламандра! — и попытался согреть её дыханием.

— Огонь, — пробормотал он, — срочно наколдуйте огонь.

Ничего не произошло, и он обернулся. Гриндевальд стоял рядом со скучающим видом, поигрывая палочкой.

— А что случится, если я не сделаю этого?

Дрожь прошла по позвоночнику Ньюта, и он беспомощно взглянул на тяжело дышащую саламандру. На это животное ему указала сама Дану.

— Вы должны помочь, прошу, — отрывисто проговорил он. — Вы не можете… Вы обязаны, Мерлин вас побери, Геллерт!

Последние слова он почти прокричал, понимая, что самообладание ему отказывает. Ньют собирался сказать ещё что-то, но резко одёрнул себя на вдохе. Его сковал ужас, и Ньют не понимал почему, он не видел никакой причины этому. Повернувшись спиной к Гриндевальду, он попытался взять себя в руки.

И тут из-под его ладони вылетела бабочка. Она была совершенно чёрная, лишь два крупных пятна, схожих с глазами, виднелись на её крыльях. Вслед за этой бабочкой вперёд выпорхнула ещё одна. Он смотрел на них и не слышал, что говорит Гриндевальд, а тот продолжал разглагольствовать, пока, наконец, и он не заметил бабочек, которые множились вокруг них, и шелест их крыльев стал легко слышим. Он был совсем иной, чем треск стрекозиных крыльев фей, но отчего-то пугал так, как пугает кровожадная тень смеркута над головой.

— Что это? — спросил Гриндевальд, поднимая палочку.

— Не оборачивайтесь, — прошептал Ньют. — Ни в коем случае.

Он протянул свободную ладонь, и одна из крупных чёрных бабочек села на неё и рассыпалась пеплом. Ньют схватился за жёлудь на своей шее, но слова молитвы не шли на ум.

— Защити нас, богиня, — бормотал он первое, что приходило в голову. — Спаси нас…

Заиграла музыка — и странная она была, медленная, сонная, будто музыканты засыпали за инструментами. Гриндевальд попытался её заглушить магией, осознав, что не к добру всё это, но ему не удавалось. А бабочки заполонили собой всё вокруг, они вылетали из-за спин и продолжали порхать, и их чёрное облако направлялось в ту же сторону, что и Ньют со своим попутчиком.

Тут наконец Ньют и услышал шаги, прорвавшиеся сквозь жалобное скуление волка. Они были шаркающие, медленные, словно стариковские, но никогда прежде простые шаги не вызывали у него столько страха.

— Не оборачивайтесь, — сказал Ньют, едва слыша свой голос из-за шума в ушах и музыки, исподволь пробирающейся в голову, словно тёмная магия. — Бежим!

И первый поднялся по отлогому берегу, прижав к себе саламандру. Авгурий, который до того был невесть где, стремительно вылетел вперёд, будто и он тоже хотел уйти от преследования.

Ручей на их пути всё расширялся, а бабочки бились в спины, как мотыльки о фонарь, рассыпаясь пеплом при первом прикосновении.

— Я не бегу от опасностей, — крикнул сзади Гриндевальд.

— Я тоже! — проорал Ньют. — Но это не тот случай!

Он резко затормозил, отступив в сторону, чтобы Гриндевальд в него не врезался, и положил саламандру на траву. Её лапка дёрнулась, будто в судороге.

— Огонь, давайте. — Ньют приплясывал на месте от нетерпения, и в кои-то веки Гриндевальд его послушался. Пламя вырвалось из палочки и подожгло сухую траву, мгновенно охватило поляну, Ньют едва успел отступить. В огне саламандра сверкнула ярким сполохом, и пламя встало стеной между Ньютом и бабочками, которые сгорали в нём, напоследок вспыхивая красными искрами. Шаги сзади стихли, и музыка тоже перестала быть слышна: рёв быстро распространяющегося по долине огня подавил все другие звуки.

— Кажется, мы в безопасности, — сказал Ньют и сел на участок травы, до которого не дошло пламя. Он смотрел, как мгновенно распространившийся пожар облизывает красными языками дуб вдалеке, у которого Ньют совсем недавно просил помощи Богини.

— Кто за нами шёл? — Гриндевальд опустился рядом и взмахом палочки унял пламя. — Я даже не могу сказать «гнался», так почему…

— Это была смерть, — просто ответил Ньют. — А бабочки — души мёртвых. Они выходят в канун Самайна танцевать под волшебную музыку, но нам эту музыку слушать нельзя, мы смертные.

— Ой ли? — иронично спросил Гриндевальд, и Ньют понял, кого он имеет в виду.

— Мои предки умирали как обычные маги, — пожал он плечами. Лет в сто с небольшим, если не случалось чего. Да и все туаты из легенд так же.

Гриндевальд посмотрел недоверчиво, но промолчал.

— Значит, ты меня опять спас, — подытожил он спустя какое-то время. — Снова сделал своим должником.

— Отдадите долг Тесею, — рассеянно сказал Ньют. — Мне от вас ничего не нужно.

— Брату. За Альбуса ты, значит, не переживаешь.

Ньют вздрогнул и виновато потёр нос.

— Вспомнил о семье, — буркнул он. — Семья важнее. А Тесей к тому же охотится за вами.

Он ушёл в свои мысли, а потому с запозданием почувствовал, как чужие пальцы убирают чёлку с его глаз. Ньют замер.

— Альбус делает так? — Голос Гриндевальда звучал мягко. Пальцы достигли макушки и спустились к шее, погладили. — А так?

Ньют стиснул зубы и опёрся на землю, желая отодвинуться. Его руку перехватили, сжали запястье.

— С Альбусом и поговорите об этом, — огрызнулся Ньют, пытаясь вывернуться из хватки. Гриндевальд отпустил, и Ньют чуть не завалился в сторону. Он потёр запястье.

— Я вам нравлюсь из-за своего происхождения, — сказал Ньют с вызовом. — Потому что я потомок богов.

Гриндевальд, казалось, нисколько не смутился.

— Да, — согласился он. На его губах играла слабая улыбка. — Это, безусловно, главное, но ещё ты по-своему красив и любовник Альбуса. Как видишь, я могу называть вещи своими именами.

Ньют в смятении даже не смог отпрянуть, когда Гриндевальд снова придвинулся вплотную и положил ладонь на плечо. Шеи на мгновение коснулось дыхание. Тихий смешок обдал её теплом, и ладонь исчезла.

— А Альбус тебе наверняка наплёл что-нибудь очень возвышенное, он это умеет.

— Мы друг другу не обещали вечной любви.

— Не повезло.

Гриндевальд вдруг начал снимать пальто, и Ньют повернул голову. Он смотрел, как тот закатывает рукав рубашки, потом прикасается пальцами к запястью. Миг — и что-то начало возникать на нём, опоясывая. Это походило на буквы.