– Нет, вы лучше запомните, – Мэб нагнулась, подняла рюмку, изучила отколовшийся краешек, налила ликер и выпила. Выбросила рюмку в корзину для мусора. – Первое. Ни одна живая душа не должна знать о произошедшем.

– Согласен, – кивнул Реджинальд.

– Вы не будете хвастаться, болтать и…

– Вы меня за идиота принимаете? – поинтересовался Реджинальд.

Мэб его проигнорировала.

– Второе. Если нам… это нужно, мы это делаем и не обсуждаем.

– Разумно, – вновь кивнул Реджинальд, потирая ноющий висок.

– Никаких поцелуев.

– Цветов и романтических ужинов, – Реджинальд ухмыльнулся. – Леди Мэб, успокойтесь. Вы мне не нравитесь.

– Никаких отъездов без предупреждения.

– Естественно. И с вашей стороны тоже.

Мэб глотнула ликера прямо из бутылки. На губах остались зеленовато-белые капли, которые так и тянуло смахнуть пальцами, а лучше – тронуть языком.

– Что-то еще? – севшим голосом спросил Реджинальд. – У меня голова болит, я бы лучше лег.

– Да, – Мэб вздернула подбородок. – Как только вы найдете противоядие, мы, применив все возможные усилия, уговорим ректора и разъедемся. И больше не будем компаньонами.

– Я с вами полностью согласен, – Реджинальд взлохматил волосы. – Доброй ночи, леди Мэб.

Если женщина и ответила, – что едва ли, – Реджинальд, поднимающийся по лестнице, ее уже не услышал.

Одежду Мэб с себя содрала, запихнула в корзину для грязного белья, а потом, подумав, вытащила, скомкала и сунула в мусор. Юбку было уже не спасти, да даже если бы и можно было ее зашить… носить это Мэб больше не собиралась. Пока набиралась вода – для этого опять пришлось бить по трубам, – она стояла у большого напольного зеркала в спальне и разглядывала себя, обнаженную. На запястье появились синяки, еще два – на бедре. И наверняка есть что-то на ягодицах. У нее нежная кожа, и следы появляются очень быстро, достаточно малейшего прикосновения. Обычно это не беспокоило Мэб, одевавшуюся достаточно консервативно. Все ее синяки, полученные, к примеру, при неосторожном ударе об угол ученического стола, прятались под платьем. И эти можно спрятать, надеть блузу с широкими манжетами или, скажем, браслет. Но вот только у нынешних следов есть особый смысл.

Вспомнив произошедшее в профессорской, Мэб содрогнулась от смеси отвращения и вожделения. Наведенная чарами страсть оставила тело удовлетворенным, а вот саму Мэб – оплеванной. Обманутой. Сам факт, что любой мужчина мог бы удовлетворить эту страсть, казался унизительным. Мэб привыкла думать о себе как о человеке разумном, зрелом, лишенном предрассудков, а значит – ответственным перед собой. Все свои поступки она взвешивала собственной мерой. И ей не стыдно было до сегодняшнего вечера смотреть в зеркало. А теперь – это! Тело, собственное тело предало ее, с таким пылом отдаваясь Эншо. Эншо! Человеку, который и без того слишком много места занимал в ее жизни.

Мэб порывисто бросилась в ванную, забралась в воду и легла на дно, пуская пузыри. Однако, воздух быстро кончился, и пришлось всплывать. Эх, если бы можно было остаться там, под водой, и не встречаться с реальностью.

В реальности было странное происшествие в Университете: кто и зачем бросил эту склянку? Кому предназначалась она? Какую цель преследовали? Слишком дорого и опасно для простой глупой студенческой шутки прибегать к запрещенным зельям.

В реальности был белозубый смуглый красавец Верне, к которому Мэб тянуло весь день. Ему бы она отдалась с радостью и безо всякого колдовства. И хороши бы были заголовки на следующий день! «Университет опаивает и соблазняет своих попечителей», «Великосветская дама полусвета!», «Шлюха-баронесса спит с колониальным миллионером ради грантов» и тому подобная дрянь. Подобные скандалы пресса чуяла, как акулы кровь, и совсем недавно они набросились на бедную леди Мосс, которая осмелилась взять себе в любовники секретаря покойного мужа, тоже, к слову, аристократа из обедневшего рода. Пресса их не щадила, рождая вот таких вот «великосветских дам полусвета». Видеть свою фамилию в подобном контексте не хотелось.

А еще в реальности было вожделение. Оно поднималось откуда-то из глубины, скручивалось узлом в животе, спускалось ниже. Мэб сжала ноги, но от этого стало только хуже. Не желая сдаваться чарам, Мэб принялась перечислять правителей Фаросской династии, их длинные, сложные имена, но это не помогло. Обычно все эти Гердмерссоны, Бриарарадоны и Эльфридмингены помогали отвлечься от боли, голода и раздражения, но оказались бессильны против наколдованной похоти. Мэб прикрыла глаза, вспоминая страницы справочника. Когда человек борется с похотью, наведенной «Грёзами», она только усиливается и постепенно вытесняет все прочие желания и устремления. Уже упомянутая сегодня Элоиза, разлученная со своим любовником, запертая братьями в доме, дни свои окончила печально: сбежав, она добралась до доков, где и стала добычей пьяных матросов. Но даже они не смогли унять ее похоти. И тогда бедняжка утопилась. Если выбирать между матросами и Эншо… Что ж, Эншо не так уж и плох. Нечего и говорить о выборе между Эншо и морской стихией. Мэб слишком любила жизнь, чтобы от нее отказываться.

Но она еще сражалась, пыталась справиться своими силами. В конце концов, женщина ее положения, да еще и университетский профессор не всегда может найти себе достойного любовника и при этом не вызвать скандала. Это с годами учит изобретательности. Но те ласки, которых обычно хватало Мэб, чтобы вернуть себе пошатнувшееся душевное равновесие, сбросить напряжение, сегодня только распаляли еще больше. В ушах звучал голос Эншо: «Леди Дерован», его раскатистое плебейское «эр», и желание становилось совсем невыносимым. Мэб вновь легла на дно, вынырнула, выбралась, набросив халат на мокрое тело, и заметалась по комнате, но каждое движение распаляло еще больше. Чертов Уорст! Чтоб ему в могиле не лежалось!

Мэб рванула дверь, выскочила в коридор, преодолела в два шага расстояние между спальнями – оно было совсем невелико – и замерла, положив руку на ручку соседней двери. Что она делает? Поддается чарам. Может быть, если найти в себе силы бороться… Прекрасная Элоиза плывет по заливу, и в волосах ее лилии цвет. Мэб содрогнулась.

Дверь открылась, рука ее соскользнула с ручки.

– Леди Дерован? – плебейское раскатистое «эр» ударило по нервам, дыхание перехватило.

Мэб медленно, дюйм за дюймом изучила Эншо, и тут было на что посмотреть. На нем были одни только свободные пижамные брюки, неспособные, однако, скрыть желание. И у него был великолепный торс – хороший, мускулистый торс мужчины, который занимается спортом ради удовольствия, ради здоровья или по необходимости, а не для того, чтобы привлечь женское внимание рельефной мускулатурой. Мэб и не подозревала, что Эншо так хорошо сложен, так привлекателен. На коже его, на плечах, на груди с редкими золотистыми волосками блестели капли воды, которую хотелось слизнуть. Это чужое, наведенное зельем желание приводило в бешенство.

Мэб облизнула губы.

– Я… Второй пункт.

Мгновение-другое Эншо смотрел на нее затуманенным страстью взглядом с легким оттенком удивления. Потом кивнул и посторонился, пропуская Мэб в комнату. Халат она уронила на пороге.

* * *

Мэб Дерован отличал удивительный консерватизм в одежде, и даже заподозрить нельзя было, что под длинными прямыми юбками и строгими профессорскими блузами скрывается такое сокровище. Она была статной, с идеальными пропорциями античной статуи, словно Господь вымерял отдельно каждое сочленение, подобрав с великим тщанием руки, ноги, изгиб бедра, длину каждого пальца. У нее была небольшая, упругая грудь, налитая, взывающая о прикосновении. Тонкая талия. Покатые бедра, мягкий живот. Она не была худой или полной – идеальной, ни капли лишнего жира не было под ее гладкой кожей, и ни одна кость не выпирала, отталкивая взгляд. Мэб Дерован была совершенна, и это испугало бы Реджинальда, если бы желание не лишило его способности связно мыслить. Сейчас он был сосредоточен на одном: взять ее. Любым способом, в любой позе, лишь бы оказаться в ней, вонзиться в ее лоно, ощутить исходящий от ее кожи запах – духов, мыла, самой кожи. Ощутить тепло. Ощутить… вибрации, дрожь, ответное желание.