Людей, которых связали чары «Грёез», неумолимо и безжалостно тянет друг к другу. Настолько неумолимо, что между ними не остается места для разума и чувств. Врагов это заклинание делает еще большими врагами, но и друзей не щадит. Даже самые нежные любовники оказываются чарами уничтожены. Потому что, вожделея, беря, получая ядовитое наслаждение, ты им – как любым ядом – отравляешься. Потому что в конце концов не остается ничего, кроме страсти. Грюнар и Юфения, для которых когда-то было создано это зелье, убили друг друга. Любовь, с которой все начиналось, перегорев в огне наколдованной страсти, превратилась в ненависть.

Реджинальд сглотнул. Мэб стояла перед ним, дрожа от вожделения, а может, и от холода – окно было открыто, из сада тянуло сырым сквозняком. На коже ее проступили мурашки. Реджинальд протянул руку, коснулся груди, двумя пальцами сжал твердый сосок. Лицо Мэб исказилось, она облизнула губы, но потом оттолкнула его руку.

– Нет. Просто… секс.

Слово далось ей с трудом. И то верно, леди не произносят его. А еще леди не спят с чернью, во всяком случае – добровольно.

– Хорошо, – сказал Реджинальд, взял женщину за руку и подвел к постели. Она все еще была заправлена, на подушке лежала недочитанная утром книга.

Реджинальд смахнул ее на пол, уронил Мэб, вдавил ее в перину. Женщина широко развела ноги и беспокойно заерзала, бормоча что-то себе под нос. Перина ей пришлась не по нраву. Ну что ж, у всех есть маленькие слабости.

– Не медли! – зло процедила она, когда Реджинальд отстранился.

Что ж, он и не стал. Избавившись от брюк, он накрыл ее своим телом, вошел, медленно, закусив губу, наслаждаясь каждым мгновением, каждым дюймом ее влажного лона. Мэб дышала прерывисто, комкая стеганое покрывало, выгибаясь ему навстречу. Реджинальд замер, опираясь на руки, тяжело дыша.

– Ну же!

Медленное, мучительно-неторопливое движение назад, и снова вперед, все наращивая и наращивая темп, погружаясь в сладкое, колдовское безумие. Эксперимент.

Дано: быстрый грубый секс в профессорской. Следующая вспышка желания через три с половиной часа.

Задача: определить, сколько пройдет времени после медленного, томительно-сладкого соития.

Мэб выпустила покрывало, ногтями впилась в его плечи и подалась вперед, подмахивая бедрами, сбивая ритм, прося большего. Влажные темные волосы разметались по подушкам. Из груди ее вырвался сиплый стон, и Реджинальд уже не смог сдержать своего. Позабыв обо всем, он обхватил женщину руками, вжал ее в постель и вонзался, вонзался в нее, пока не кончил с громким удовлетворенным рыком. И замер на несколько мгновений, восстанавливая дыхание, собирая себя по кусочкам и борясь с тошнотой.

Это был великолепный оргазм. Только вот очень гадкий, отдающий плесенью.

– Слезь с меня! – Мэб отпихнула его и села, обхватила себя за плечи, мелко дрожа. От холода? От отвращения? От гнева?

Реджинальд лег на спину, закинув руку за голову, разглядывая темный потолок с единственным пятном света – от лампы на комоде. А потом ему еще кое-что пришло в голову.

– Погоди минуту, – Реджинальд перешел на ты, сейчас вежливость показалась удивительно неуместной.

Он набросил халат, поднял тот, что Мэб сбросила на пороге, и отдал ей, а потом открыл дверь в небольшую гардеробную. Одежды у него было немного, и потому комнатка по большей части использовалась, как склад. Открыв аптечный шкаф, Реджинальд перебрал пузырьки в поисках нужного.

– Вот, держи.

Мэб посмотрела на пузырек с подозрением.

– Что это?

– Противозачаточное. Хорошее, надежное и без побочных эффектов. Три капли на язык один раз в день.

Мэб повертела пузырек в руках, разглядывая сквозь янтарное стекло содержимое.

– И зачем оно тебе?

– Для студенток держу.

Прозвучало это как сарказм, однако было чистейшей правдой.

– Ага, – сказала Мэб, сжимая пузырек. – Три капли каждый день. Спасибо.

Закутавшись в халат, она вышла. Хлопнула сначала его дверь, затем – вторая, чуть дальше по коридору, и дом погрузился в тишину. Часы внизу отзвонили полночь, и все снова затихло на минуту, потом прозвучал университетский колокол.

– Спешат… – пробормотал Реджинальд.

Он посмотрел на постель, смятое покрывало, подушку, хранящую отпечаток головы Мэб, и подавил желание сорвать все это и вышвырнуть в окно. Окно он раскрыл настежь, но для того, чтобы высунуться по пояс, вдыхая воздух, пахнущий пионом и резедой. Это немного остудило голову, но облегчения не принесло. Оставив окно открытым, Реджинальд вернулся в постель, упал ничком поверх покрывала и закрыл глаза.

* * *

Спала Мэб плохо. Кто-то гонялся за ней там, во снах, в лабиринтах, а она блуждала, не в силах перейти на бег. Пробудившись, она еще какое-то время находилась во власти сна, пыталась прийти в себя, сбросить тягостное наваждение.

Когда Мэб наконец повернула голову к столику возле кровати, оказалось, что часы показывают семь. Если бы не навязанный ректором выходной, Мэб встала бы не спеша, оделась, спокойно позавтракала и в кои-то веки не бегом, а прогулочным шагом отправилась на лекции. Если бы не выходной, не то, что произошло ночью, не чары, не целая тысяча этих «если».

Одевалась Мэб тщательно, придирчиво осматривая свои платья. В конце концов остановилась на неброском, темно-синем весеннем, с приятной отделкой голубыми лентами, с широким поясом, который сзади завязывался на бант. Элегантна. Неприступна. Мэб посмотрела на свое отражение и качнула головой, досадливо морщась. Все это сработало бы, если бы речь шла о домогательствах. Но в дело замешана магия, а значит, будь она одета в броню или в рубище, все равно все закончится сексом.

Эншо еще спал, и это заставило Мэб облегченно выдохнуть. Совершенно не хотелось сейчас встречаться с ним, разговаривать, да просто смотреть на него. Мэб спустилась вниз, открыла входную дверь, впуская запах цветов и солнечные лучи. Прекрасная погода для выходного дня. Мэб отправилась бы на прогулку, если бы обстоятельства сложились по-другому.

Полив цветы, растущие вдоль дорожки, и великолепные розовые розы у ограды, Мэб отряхнула платье от капель воды и отправилась на кухню. Приготовление пищи было последним, на что она еще возлагала надежды. Готовка всегда успокаивала и помогала привести в порядок мысли. Конечно, в имении Мэб не пускали на кухню. Там, чтобы налить себе стакан воды из графина со столика, звали лакея. Но, оказавшись в Университете, Мэб быстро привыкла сама о себе заботиться. Здесь персональных слуг не было, а горничная, застав в комнате беспорядок, могла и нажаловаться на неряху. Мэб быстро приучилась к самостоятельности и скромности, и это ей нравилось. Такая жизнь разительно отличалась от той, что приходилось вести на каникулах, и очень скоро она начала тяготиться постоянным присутствием прислуги, чопорными лакеями в перчатках и завтраками из двадцати шести блюд, как заведено еще прадедом.

В конце концов, на завтрак следует есть блинчики. Такая себе народная мудрость от тетушки Нелл, университетской поварихи, мир ее праху.

Мэб уже допекала последние блины, ловко орудуя парой чугунных сковородок, когда на лестнице послышались шаги. Эншо вышел на улицу, обнаружил, должно быть, что все цветы политы, и заглянул в кухню.

– Доброе утро, леди Дерован.

– Доброе утро, – сухо отозвалась Мэб. – Джем или паштет?

Эншо вскинул брови.

– Простите?

– Вы предпочитаете к блинчикам джем или паштет?

Эншо посмотрел на тарелку в центре стола.

– Какой это пункт нашего пакта? Четвертый, кажется?

– Там про романтические ужины, – Мэб сняла с зачарованной плитки кофейник. – Да садитесь уже, не бесите меня с утра!

Эншо сел и отдал предпочтение паштету. Мэб, обычно предпочитающая плотный несладкий завтрак, в пику ему подвинула к себе баночку с джемом.

– Я много думала… – аккуратно свернув блинчик, она изучила его, словно искала изъяны. – Кому предназначалась эта склянка? Насчитала по меньшей мере четыре варианта…