3.5. Как и в других регионах, вставших на путь Реформации, в Финляндии довольно быстро на повестку дня встала проблема литургических изменений, призванных привести богослужение в соответствие с новыми религиозными идеалами.
Эту проблему отчетливо сознавал Лютер, что нашло выражение в составленной им “Немецкой мессе” (1526). Лютер отвергал католическое представление о мессе как о жертве, повторяющейся во время каждого богослужения, хотя, с другой стороны, придавал важное значение таинству евхаристии, трактуя его как приобщение верующих к единожды принесенной крестной жертве Христа. В своих ранних сочинениях он отстаивал идею “всеобщего священства”, что отрицало посреднический характер миссии священников и активизировало участие членов общины в богослужении, чему “отец Реформации” отводил существенное значение (наряду с чтением Слова Божиего). Собственно говоря, богослужение и должно было сочетать в себе единство Слова Божиего и тайны спасения, к которой верующие приобщались, принимая причастие под двумя видами. Правда, позднее Лютер фактически отказался от реализации на практике постулата “всеобщего священства”, столкнувшись с серьезными проблемами социально-психологического порядка и вопиющими искажениями своей основополагающей идеи. Вследствие этого роль священника в евангелическом богослужении постепенно возросла, хотя его статус теперь отличался от положения священнослужителя католической церкви. В соответствии со своими принципами Лютер перевел богослужение на народный язык, ввел в него проповедь как один из важнейших компонентов и активизировал роль общины, в отсутствие членов которой богослужение, собственно говоря, не могло иметь места. Большое значение он придавал совместному общинному пению как символу и способу духовного единения членов прихода. С другой стороны, в поздний период своей деятельности Лютер, в отличие от Кальвина и других радикальных реформаторов, высказывался за сохранение определенных элементов традиции в богослужении и в целом придавал немалое значение его эстетически-эмоциональной стороне. Скажем, даже в 1540-е гг. он допускал частичное использование латыни в богослужебной практике. Вообще говоря, при осуществлении конкретных преобразований богослужения и церковной жизни в целом Лютер предпочитал действовать весьма осторожно: он отнюдь не настаивал на унификации богослужения во всех евангелических общинах и предлагал свою схему лишь в качестве одного из возможных вариантов (Arffman 1999, 198 s.). Указанные моменты, как мы увидим, в той или иной форме отразились на литургической реформе, начатой в Швеции и затем распространившейся на Финляндию.
Осуществление литургических изменений в финской церкви, несомненно, было тесно связано с общим ходом Реформации в Швеции и в немалой степени опять-таки определялось позицией Густава Вазы. Следует сразу же оговориться, что в Финляндии изменения богослужебной практики осуществлялись исключительно в соответствии с директивами, поступавшими из столицы: ничего подобного тому, что в первые годы Реформации наблюдалось в немецких городах, Риге, Таллинне или даже Стокгольме, где зачастую горожане сами определяли, каким быть богослужению, в Финляндии не было (даже Пиетари Сяркилахти в богослужебную сферу, судя по всему, предпочел не вмешиваться, сосредоточившись исключительно на проповеди и проблемах, связанных с редукцией церковной собственности): в определенной степени это может быть объяснено ослаблением влияния немецкого элемента в городской жизни Финляндии, о чем мы скажем чуть ниже. Как отмечалось, в конце 1520 - первой половине 1530-х гг. взгляды короля на религиозные проблемы отнюдь не отличалась радикализмом. В послании духовенству Финляндии (октябрь 1528), он лишь в самых общих словах говорит о необходимости проповеди “чистого Слова и Евангелия Божиего”, не затрагивая при этом литургических вопросов (Tarkiainen, Tarkiainen 1985, 44 s.). Мы уже упоминали, что в средневековый период епархии, подчинявшиеся архиепископу Упсальскому, не были едины в литургическом отношении, и богослужебная практика каждой из них имела свои специфические особенности. Это касается и епархии Турку, для которой, как мы помним, на исходе Средневековья был даже издан отдельный служебник - Missale Aboense. Такая ситуация сохранялась и в начале Реформации. Кроме того, темп изменений на местах во многом определялся богословской ориентацией священноначалия. Стоит ли удивляться, что к началу 1530-х гг. в богослужебной практике финской церкви, возглавляемой сторонником умеренных реформ, каковым был Мартин Шютте, заметных перемен не произошло. Правда, учитывая наличие разных подходов среди представителей высшего духовенства Турку, трудно себе представить, что в церковном центре Финляндии ничего не знали о тех процессах, которые в это время разворачивались в Швеции. На это указывает, к примеру, сохранившийся экземпляр “Шведской мессы” Олауса Петри, который принадлежал архидиакону собора Пиетари Силта. Высказывалось предположение, что уже в эти годы священники кафедрального собора могли по своему почину вносить новые элементы в богослужебную канву (Pirinen 1976, 63 s.). Не исключено, что в ряде шведских приходов страны упомянутый служебник Олауса Петри уже некоторым образом использовался.
Говоря о реформе богослужения, которое надлежало перевести на народный язык, имеет смысл сделать краткий экскурс в лингвистическую ситуации Финляндии рассматриваемого периода. Говорившие по-фински составляли большинство тогдашнего населения страны. Это были преимущественно крестьяне, населявшие прежде всего внутренние области страны и частично прибрежные районы. По-шведски говорили на Аландских островах, островах архипелага Турку и на значительной части побережья Ботнического и Финского заливов. Доля шведоязычного населения в описываемый период по некоторым оценкам достигала 1/5 всех жителей страны (Svenskt i Finland 1994, 6 s.). Что касается городов - а именно они в контексте распространения идей Реформации в Финляндии представляют наибольший интерес, - их немногочисленное население было многоязычным, поскольку все шесть финских городов этой эпохи располагались на морском побережье и были в той или иной мере вовлечены в систему международной торговли. К началу Реформации говорящие по-фински и по-шведски были представлены в городах примерно в равной пропорции, причем ничего не известно о каких-либо противоречиях между ними; кроме того, определенную часть населения, особенно в Выборге, составляли немцы, влияние которых, правда, значительно ослабло по сравнению с XIV-XV вв. (Suomen historian pikkujttilinen 1987, 115 s.; Grotenfelt 1886, 184 s.; более того, Й. Яаккола даже говорит о “национальном освобождении”, совершенном бюргерством финских городов за несколько десятилетий до начала Реформации - в 1470-е гг., - что привело к заметному уменьшению влияния немцев в сравнении с предыдущим периодом - Jaakkola 1952, 112 s.). Вообще говоря, специфика лингвистической ситуации в Финляндии на протяжении всего периода шведского правления, т.е. до 1809 г., заключается в двух моментах. С одной стороны, по мере укрепления централизованной власти шведских монархов происходило постоянное укрепление в Финляндии позиций шведского языка, который в рассматриваемый период все более превращался в язык администрации, торгово-промышленной деятельности и светской культуры. В частности, деловая переписка между Стокгольмом и Турку, в том числе по церковной линии, велась исключительно по-шведски, и совершенно естественно, что церковные деятели Финляндии - независимо от своего происхождения - свободно владели этим языком. С наступлением Реформации шведские приходы Финляндии не были выделены в автономную структуру (в отличие от наших дней). С большой долей вероятности можно утверждать, что все жители Финляндии, независимо от их родного языка, обладали общей региональной идентичностью и каких-либо противоречий на языковой почве между ними не наблюдалось, более того, по мнению Матти Клинге, “в Финляндии шведский язык никогда не был языком завоевателей и инструментом иноземного правления: скорее, он выступал посредником, через который финны приобщались к западной цивилизации, к политическим и литературным традициям, к промышленному и торговому прогрессу Западного мира” (Klinge 1993, 172-173 ss.). Принято считать, что в Финляндии до самого конца эпохи шведского правления (т.е. до начала XIX в.) язык как таковой не играл существенной роли в качестве фактора национальной идентичности и говорить о каком-то “национальном угнетении” финнов со стороны более сильных шведов не приходится (Rahikainen 1992, 14 s.). В финских городах первой половины XVI столетия обычным было двуязычие (а то и свободное владение тремя языками). С другой стороны, финские крестьяне в основной своей массе, за исключением разве что районов лингвистического пограничья, шведским, как правило, не владели. Это делало актуальной проблему перевода Священного Писания и богослужебных текстов на финский язык, чем первые финские реформаторы и занялись в 1530-е - 1540-е гг. За возникшим на исходе этого периода финским литературным языком (его именуют “старофинским литературным языком” - vanha kirjasuomi) постепенно закрепилась вполне определенная роль: он функционировал в качестве языка богослужения, церковной проповеди и душеполезного чтения. Кроме того, в отдельных случаях власти также обращались к народу на его родном языке и даже заказали перевод на финский некоторых законодательных кодексов, что способствовало постепенному становлению финского юридического языка, имевшего, правда, довольно ограниченную сферу употребления (проблема статуса и функционирования финского литературного языка, возникшего в период Реформации, более подробно обсуждается в § 9. очерка, посвященного Микаэлю Агриколе, во второй части нашей работы). В XVI - начале XVII вв. коренное дворянство Финляндии свободно владело финской речью либо во всяком случае понимало ее, чего нельзя сказать о двух последующих столетиях, когда произошла шведизация этого сословия (Klinge 1993, 151-152 ss.). Не забудем также о латыни: даже после проведения серьезных богослужебных преобразований она сохранила некоторые позиции в церковной жизни. Скажем, в течение многих десятилетий после начала Реформации в Финляндии отдельные моменты богослужения по-прежнему звучали на этом языке (сходная ситуация отмечалась и в Швеции). Кроме того, латынь продолжала использоваться в качестве языка церковной администрации: на ней, например, велись записи капитула и составлялись окружные послания епископа к духовенству. Она сохранила статус языка школьного преподавания, без знания которого не мог обойтись ни один служитель лютеранской церкви. Неслучайно, как мы увидим далее, именно на латыни во второй половине XVI - нач. XVII вв. в Финляндии было создано несколько важных сочинений на церковно-исторические и богословские темы. Эта ситуация сохранялась в финской церкви до самого конца рассматриваемой в этой книге эпохи.
