Эпоха Реформации в Финляндии заложила прочную основу национальной церковной традиции. Каждая новая последующая фаза в истории финского лютеранства обнаруживала какие-то черты, которые так или иначе проявились уже в век Реформации. Скажем, со строгой эпохой ортодоксии, или “чистого учения” (puhdasoppisuus), охватывающей бóльшую часть XVII и начало XVIII вв., этот период роднит трезвость и реализм в оценке духовного уровня народа, откуда вытекало стремление “отечески” наставлять его (к примеру, один из виднейших деятелей периода ортодоксии, епископ Турку Йоханнес (Юхана) Гезелиус Старший издал букварь-катехизис, перепечатывавшийся вплоть до конца XIX в.). Лютеранские пасторы века Просвещения, проявлявшие свойственный еще Микаэлю Агриколе интерес к естественным явлениям и практическим вопросам, стремились обучить крестьян более рациональным методам земледелия и радели об их материальном благосостоянии (яркий тому пример – пастор из области Похъянмаа/Остерботния Андерс Чудениус, проповеди которого, обращенные к народу, отличались простотой и практическим уклоном: в истории финской и шведской мысли его принято считать представителем экономического и политического либерализма и едва ли не предшественником Адама Смита – ср. его трактат, озаглавленный «Национальная прибыль»). В пиетистских движениях (фин. herännäisliikkeet) XVIII - XIX вв. (их выдающимися представителями были такие разные по складу и темпераменту личности, как Абрахам Ахрениус, Юхана Вегелиус, Элиас Лагус, Хенрик Ренквист, Пааво Руотсалайнен, Нийло Мальмберг, Ларс Стенбек, Фредрик Хедберг, Ларс Лестадиус и целый ряд других) мы обнаружим искренний, идущий из глубины сердца порыв к духовному совершенству и евангельской праведности, но также и к исправлению общественных нравов, что было характерно для первых финских реформаторов. В официальной церковности XIX- начала XX вв. проявилась патриотическая, национальная составляющая финской Реформации, тогда как ученых лютеранских историков наших дней отличает живой интерес к католическому наследию собственной страны и в целом к эволюции христианства в Финляндии (примечательно, что из крупнейших церковных историков ХХ в., работы которых неоднократно здесь цитировались, трое в разное время занимали кафедру Турку, ныне именуемой кафедрой архиепископа Евангелическо-лютеранской церкви Финляндии, и, стало быть, явились дальними преемниками ученых епископов Микаэля Агриколы, Паавали Юстена и Эрика Соролайнена: это Илмари Саломиес, Микко Юва и Юкка Паарма – см. Список цитированной литературы). В свете всего этого знание конкретных событий и специфических особенностей Реформации в Финляндии представляет немалый интерес. Во второй части нашей работы будет показано, каким образом проблематика и специфика финской Реформации преломились в судьбах четырех видных религиозных деятелей той эпохи - Микаэля Агриколы, Паавали Юстена, Яакко Финно и Эрика Соролайнена, жизни и книжным трудам которых мы посвятили отдельные очерки.

Часть II

Выдающиеся деятели финской Реформации

Глава I

Микаэль Агрикола (ок. 1510 - 1557)

Микаэль Агрикола, бесспорно, принадлежит к числу наиболее известных (если угодно, “репрезентативных”) персонажей финской истории. Пожалуй, это чуть ли не единственный деятель эпохи Реформации, о котором в современной Финляндии т.н. “средний человек” (как правило, прошедший конфирмационную школу, rippikoulu) имеет хотя бы отдаленное представление. Патриотическая финская историография XIX - начала XX вв., отводившая языку первостепенную роль в формировании национальной идентичности, заговорила о нем как об “отце финского литературного языка”, “великом учителе финского народа”, “выдающемся просветителе” и т.п., хотя при этом вольно или невольно затушевывалось то обстоятельство, что сам «просветитель» смотрел на свою деятельность в первую очередь как на религиозное служение, предполагавшее исправление (фин. puhdistus – букв. «очищение») местной церковной жизни. В Выборге благодарные потомки воздвигли ему памятник, который, увы, был разрушен во время Второй мировой войны; новое изваяние, созданное взамен разрушенного, высится ныне подле собора города Турку, а в кафедральном соборе нынешней столицы страны, Хельсинки, его скульптурное изображение находится в почетном соседстве со статуями Лютера и Меланхтона. Заслуги Агриколы перед финской культурой несомненны, хотя, как мы постараемся далее показать, его талант возник отнюдь не на пустом месте, а сформировался в атмосфере епархиального центра Турку (духовенство которого представляло наиболее образованную часть населения Финляндии на заре Реформации): с этой средой Агрикола всю жизнь оставался связан самыми тесными узами. Для нас Микаэль Агрикола представляет интерес в первую очередь с точки зрения его непосредственного участия в религиозно-церковных преобразованиях первых двух десятилетий финской Реформации, хотя, разумеется, нельзя оставить без внимания и его выдающийся вклад в становление финского литературного языка и культуры. Его личность интересна еще и в том отношении, что позволяет наглядно представить себе, как совершалась адаптация идей Реформации к условиям страны, находившейся на периферии тогдашнего западноевропейского культурного мира.

1. Микаэль Агрикола родился в селении Торсбю прихода Перная, расположенного на побережье Финского залива в восточной части Финляндии на пограничье провинций Уусимаа (шв. Нюланд) и Карелия. Главным центром этого края, удаленного от столицы Шведского королевства, был Выборг. Точная дата рождения будущего финского реформатора неизвестна: даже год, когда он появился на свет, 1510-й, можно считать достаточно приблизительным. Что же касается латинизированной формы его имени (Агрикола, т.е. «земледелец»), она была избрана Микаэлем еще в школьные годы в память о крестьянском происхождении. О родителях Микаэля Агриколы нам известно немного. Отца его звали Олав (в некоторых источниках Агриколу именуют на латинский манер Michael Olai, т.е. «сыном Олава»). Долгое время считалось, что он был рыбаком, однако в свете позднейших исследований материальных условий жизни в этом крае в XV-XVI вв. представляется более вероятным, что главным занятием отца реформатора было земледелие, хотя по обычаю крестьян тех мест он, вероятно, занимался и рыболовством.

На рубеже Средневековья и Нового времени статус финских крестьян был существенно иным, чем у сельского населения многих стран Европы (в частности, соседних России и Восточной Прибалтики). Крестьяне Финляндии, как и Швеции, не знали крепостной зависимости и своей землей распоряжались свободно (естественно, при условии уплаты налога в казну, размер которого был достаточно умеренным; резкое же усиление налогового бремени наступит позднее, в правление Густава Вазы). При этом они имели право охотиться или рыбачить где-угодно и без всяких ограничений (Suomen historian pikkujttiliinen 1997, 114-115 ss.). Вследствие этого в рассматриваемый период крестьяне Финляндии (независимо от их родного языка - финского или шведского, о чем мы отдельно скажем чуть ниже) отличались весьма развитым самосознанием и проявляли достаточно высокую социальную активность. Внутри самого крестьянского сословия существовало определенное расслоение, но, с другой стороны, границы между крестьянской верхушкой и низшим дворянством в ту эпоху были достаточно неопределенными.

Судя по всему, семья Микаэля Агриколы принадлежала к категории зажиточных крестьян: на это указывают довольно значительные размеры земельного участка, которым, как известно из источников, владел его отец, а также тот факт, что три сестры Микаэля (который был единственным сыном своих родителей) выгодно вышли замуж; да и вообще, чтобы отдать сына учиться в город, крестьяне тогда должны были твердо стоять на ногах (Ikola 1988, 30 s.). Стоит заметить, что в ту эпоху наблюдалась существенная разница в условиях жизни и психологии крестьянства более развитых прибрежных районов и мало еще освоенных внутренних территорий страны (об этом мы говорили в первой части нашей работы – см. “Заключение” главы I). Насколько известно, крестьянское происхождение никогда не служило для финского реформатора серьезной помехой, ведь на исходе своей не особенно долгой жизни (по нашим нынешним меркам) он был одним из наиболее уважаемых во всем Шведском королевстве епископов, его же ближайшие потомки получили дворянское звание и даже породнились с высшей знатью королевства. Агрикола не стыдился своего крестьянского происхождения и зачастую подписывался как Michael Ola(v)i Agricola Torsbius (т.е. “уроженец Торсбю”). Это сближает его с Лютером, о котором хорошо сказано, что “из крестьянского дома он вынес свое необыкновенное ... трудолюбие; оттуда же его трезвый взгляд на вещи, его врожденный практический смысл при всем его несомненном идеализме; наконец, крестьянским же происхождением в значительной степени объясняется консерватизм этого человека ..., благодаря которому он так медленно порывал со стариной, а порвав, старался сохранить из нее все, что только прямо не противоречило его учению” (Порозовская 1995, 65). Как мы увидим далее, те же слова применимы и к финскому последователю Лютера, Микаэлю Агриколе. С другой стороны, если отвлечься от очевидной разницы масштабов дарования и исторических заслуг, нельзя не заметить, что Агрикола по своему внутреннему складу отличался от Лютера, вобрав в себя многие типичные черты финского национального характера с его сдержанной медлительностью (хотя и не лишенной скрытой импульсивности), немногословием, упорством, консерватизмом, трезвостью и вкусом к конкретным деталям. Фигура Агриколы неслучайно столь полюбилась деятелям финского национального возрождения XIX века: в его крестьянском происхождении и общем строе личности они усматривали сходство с двумя выдающимися представителями новой финской литературы, возникшей в тот период - Элиасом Лёнротом, собирателем фольклора, творцом национального эпоса “Калевала”, и Алексисом Киви, первым романистом и драматургом, писавшим по-фински.