– А давайте я  вас с отцом Анатолием познакомлю? – как-то сказала Ольга. – Задерганные вы все какие-то.

Мама с папой растерянно переглянулись.

– Не надо сразу ударяться в веру, просто поговорите. Он светлый человек, – успокоила Ольга и добродушно улыбнулась.

Вообще, я не помню, откуда эта Ольга взялась, кажется с маминой подработки. Просто однажды она вдруг появилась и стала частенько захаживать в гости. Приносила книги, все религиозные, и выслушивала мамины жалобы.

Ольга была одинока. Видно каждый человек хочет быть для кого-то нужным… и важным. Детей своих у нее не было, но она их любила, и ей нравилось возиться с Анькой.

Вслед за Ольгой, с ее легкой руки, в нашу жизнь вошел Кусочков, и основательно в ней закрепился.

Нас всех заново окрестили, три раза окунув в купель.

Для этого события мама сшила папе, мне и Гришке черные кафтаны, похожие на запашные халаты до самых щиколоток. Мы с Гришкой стали напоминать две мини версии Нео из “Матрицы”.

Примеряя перед зеркалом обновку и завязывая пояс, я удрученно протянул:

– Мааам, ну что я как дурак!

За это, к восторгу Гришки, получил по губам. Ему тогда было всего лишь девять, и он воспринимал происходящее, как праздничный маскарад. Словно мы собирались на елку. Да и дело как раз происходило зимой.

Потом свой кафтан померил папа. И мы с Гришкой начали хохотать. За нами засмеялась и мелкая Анька. Папа тоже, глядя в зеркало, не сдержал улыбки. Кудрявый, полноватый, в очках – вот он на Нео точно не был похож. И наряд ему явно не шел. Но папа быстро стер улыбку, обернулся к нам и погрозил пальцем:

– Не вздумайте в церкви смеяться. Это не игра. Это наш совместный серьезный шаг.

В несветлое будущее.

Потом мама взялась за женскую половину семьи, и вскоре они с Анькой щеголяли по комнате в бордовых сарафанах до пят. В коридор коммунальной квартиры мама, правда, в таком виде выходить стеснялась – наш сосед, дядя Юра, был остер на язык и за словом в карман не лез. А мы теперь напоминали семейство ролевиков.

Будущая крестная Ольга подарила всем самовязаные нательные пояса – тонкие тесемки, которые носятся на голом теле и никогда не снимаются, даже в ванной или в бане. Еще какие-то новые знакомые родителей осчастливили нас лестовками. Эта разновидность четок почему-то всегда напоминало мне елку, которую рисует в детском саду малышня, ту самую первую елку из нескольких треугольников. Наши «елки» состояли из двух треугольников и из их верхушек выходили длинные шнуры, с прикрепленными к ним цилиндриками-«ступеньками».

– Это бусы на шею? – спросила Анька, рассматривая большие коричневые треугольники и перебирая «ступеньки».

– Нет, лестовку накидывают на левую руку, – пояснила мама. – Давайте поговорим о крещении.

Она посадила нас на мою кровать (Аньке разрешила взять любимую куклу и тихо возить ее по подушке), зажгла свечку, подсела к нам и в этом уюте стала тихо рассказывать про то, что нас ожидает в церкви. Поведала мама и о крови и теле христовом.

– Ээээ. Это мерзко, – заметил я.

– Ну… – замялась мама. – Это же понарошку. Всего лишь кусочек теста и вино.

– А вино разве можно? Мы пьяницами, как дядя Юра, не станем? – вставил Гришка.

– Не станете, – заверила нас мама. – Немного можно. Тем более это не простое вино, а церковное. И разбавленное водой.

Но все-таки вино. Мы с Гришкой хитро переглянулись. Вина мы еще не пробовали.

Мама, уловив наше игривое настроение, сердито поджала губы. Душевный разговор о священном таинстве клеился плохо. Наверное, просто мама сама еще тогда знала немного. Это злило ее и расстраивало. Она резко встала, сказала, что ей пора готовить ужин, и демонстративно вышла из комнаты.

Мы с Гришкой переглянулись и остались на месте. Анька, как ни в чем не бывало, продолжала играть куклой. На столе все так же уютно горела свеча, освещая стопку нашей странной одежды для новой жизни, и мы с Гришкой устроили для Аньки театр теней на стене. Тогда я подумал еще – и почему мы так редко зажигаем свечи? Это же так необычно и здорово. А потом уже, в Сером Доме, мы частенько сидели при свечах – постоянно отключали электричество. Бойтесь своих желаний.

***

Крестили нас зимой. Я хорошо запомнил это из-за ледяной воды в чане. Накануне папа самолично носил ведра с колодца. Один чан поменьше предназначался для нас, побольше – для родителей.

– Как будто великан затеял варить суп, – шепнул Гришка.

– Все возможно, – так же тихо ответил я. – Только Аньке не говори, а то она на крещении вой поднимет. Эта дурочка верит всему.

Хотя велик был соблазн нашептать сестре про похлебку из маленькой девочки и поглядеть, как она будет пищать и вырываться на святом таинстве. Наверняка, это дьявол искушал мою некрещеную душу. Правда, после ледяной воды он никуда не делся. Я все также продолжал думать, что если бы у меня был выбор, я за что не полез бы в этот чан.

Пока родители суетились с приготовлениями, мы с Гришкой отсиживались в церковном доме и развлекали Аньку. Гришка, помогая сестре справиться с ягненком в библейской раскраске, вдруг застыл с карандашом в руках.

– Я тут подумал, – зафилософствовал он, – ад всегда открыт для всех, а рай только для крещёных.

– Ну? – не понял я, к чему клонит Гришка.

– А если бы какой-нибудь старик на острове творил лишь добро, но его не крестили – крестить было некому, это что, получается, после смерти он попал в ад? – продолжил брат.

– А для кого бы он на острове добро делал? – отмахнулся я от Гришки, закрашивая желтым карандашом круг солнца в раскраске.

– Ну для зверушек там, например… Да и я же не сказал, что на острове он жил один.

– Так если он не один жил, то наверняка и священник на этом острове тоже был. Они везде заводятся. Это миссионеры.

– А вот на этом острове не завелся, – упрямился брат.

– Спроси у мамы, – посоветовал я, пожимая плечами.

– Вот еще! – возмутился Гришка и заранее приложил руку к макушке, будто уже получил подзатыльник.

– Или у отца Анатолия, – подсказал я.

– Спроси за меня, раз такой смелый, – буркнул Гришка.

– Мне кажется, – наконец, выдвинул я гипотезу, – что такой старичок попадет на какой-нибудь небесный остров и будет спокойно жить дальше, без дьявола и бога.

– А почему нам тоже нельзя просто творить добро без всего этого? – брат обвел руками подручники, пояса, кафтаны, заботливо сложенные мамой на стуле.

– Наверное, вырастем, узнаем, – снова пожал плечами я.

Гришка всегда задавал столько вопросов, а у меня не было ответов даже для себя.

Обряды. Их было столько, что казалось, на добро времени не оставалось. Мы занимались только собой и «умерщвлением» своих страстей. Где взять время на ближнего, когда надо успеть отмолить свои грехи?

***

Перед крещением намечалась исповедь. Аньке повезло, она по возрасту была еще «ангелом», а вот нам с Гришкой уже предлагалось покопаться в своих грехах.

На ум ничего не шло. Хорошо, что мама всегда рядом и услужливо напомнит, что ты успел натворить за одиннадцать лет жизни.

– Скажи про то, что пытался в дневнике исправить тройку на пятерку и обмануть родителей, – подсказывала мама. – Что съел кусок Гришкиного пирога и не подумал о брате.

На душе скребли котики. Вот знает отец Анатолий мальчика Тиму. И вроде считает неплохим мальчиком. А нет, не знает. Но скоро услышит, что мальчик Тима обманывает родителей и не думает о брате. Подделанную пятерку распознали и не пустили гулять. За съеденный пирог Гришка получил через пару дней мое пирожное. Но теперь, кажется, грехи мои вечно будут всплывать, и я снова и снова буду за них расплачиваться.

Правда, на деле все оказалось не так и страшно. И в тот раз я зря себя накручивал. До крещения все ко мне были добрее.

Я вошел в комнату священника в церковном доме и замялся. Кусочков попутно просматривал какие-то бумаги. Он поднял на меня глаза, не слыша исповедального бубнения, и задал наводящий вопрос: