Я отвесил брату подзатыльник.

– Ну, ты, Гриш, и тупой! Зачем говоришь так? – и уже Аньке, – он пошутил, не плачь. Это обряд исцеления. Видишь, маме плохо последнее время.

– Так на смертном одре тоже нужно собороваться, – пробубнил недовольный Гришка.

Но старшему брату Анька верила больше, так что мгновенно успокоилась. А мама покосилась на нас, вздохнула и согласилась с Ольгой.

– Ты права. Здоровья у меня нет, работы нет, ничего в городе не держит.

– А я вам и жилье нашла! Бесплатное! Знаю я семью москвичей, они дом большой купили, а появляются там редко. Без присмотра старые деревянные дома разваливаются за несколько зим, так что от вашего проживания всем будет только польза. А эти комнаты можно сдавать, вот и деньги!

Ольга лихо распорядилась нашей судьбой. Прощай, Город!

Здравствуй, Серый Дом.

***

И вот мы стоим вчетвером, хлопаем глазами, разглядывая новое жилье. Вокруг валяется поверженный тяпкой отряд лопухов. Анька аккуратно держит в ладошке чешуйчатые головки лопушиных цветков. Гришка сказал ей, что это головы гидр, которых я победил. Как выглядели гидры на самом деле, я не помнил. Но с тех пор, когда слышал об этих мифических существах, представлял мясистые стебли и широкие, чуть вытянутые, похожие на подносы, листы.

– Вот и заживем! Ближе к богу и к природе! – слишком бодро воскликнула мама и нервно засмеялась.

Гуськом, приминая ногами разнотравье, мы подошли к покосившемуся крыльцу. Пахло цветами, солнцем, нагретым деревом. Кругом жужжали пчелы, и Анька морщилась и хихикала, когда Гришка прикасался травинкой к ее носу. На лице сестры золотились веснушки – солнечные поцелуи. Тонкими ручками она отбивалась от дикого колоска и старалась все ухватить своими глазенками, ничего не упустить: ни мелкую птичку, ныряющую в траву, ни стрекозу, ни маму, ковыряющуюся ключом в замке.

– А мне здесь нравится, мам, мы курочек заведем или козу? – спросила Анька, оглядев владения.

Мама все еще воевала с замком: Серый Дом не хотел пускать внутрь смех, радость и шум. Он желал лелеять одиночество, как старик, хоронящий себя в воспоминаниях и тишине.

Но все-таки сдался – пожалел, что ли, четырех усталых путников, которым некуда было идти. Глянул мутными, давно не мытыми, окнами и заскрипел дверью: «Ноги вытирайте, не бегайте по лестнице, осторожней с огнем, следите за мелкими печными углями».

Мы вошли друг за другом и столпились у входа. А кругом много места, и второй этаж, и лестница, и своя кухня. Можно было бы небрежно говорить одноклассникам (бывшим уже) при встрече: «У нас теперь свой двухэтажный коттедж (и гектар земли дикого поля)», если бы не было коттеджу сто лет, а туалет не находился бы в холодной пристройке, а вода в колодце, а тепло от печи.

Но тогда летом в поле, в траве, в солнце, в деревянном уютно нагретом доме я только присвистнул:

– Ух ты!

А Гришка добавил:

– Вау!

А Анька возликовала:

– Это не дом, а целый замок! Мы, правда, будем здесь жить?

– Теперь у каждого будет своя комната, – довольно начал строить планы я.

– Но я не хочу свою комнату! – тревожно округлила глаза Анька.

– Боишься, что утащат волки, а мы и не заметим? – хихикнул Гришка.

– Гриш! – шикнула мама и погладила Аньку по голове. – Будешь спать со мной.

Да, целый дом после коммунальной квартиры казался дворцом – теперь можно смеяться, сколько влезет, бегать в поле до первых звезд, ходить босиком и не бояться, что тетка Люся будет снова бурчать, что мы играем не на своей детской площадке. Правда, площадок теперь тоже не было. А нет площадок, нет проблем.

Мы с Гришкой, скрипя сухими ступенями (ох уж этот дом – старик с ревматизмом), поднялись на второй этаж. Наверху было четыре комнаты, и древнее это жилье делилось на теплую и холодную часть – строительство времен, когда о газовом отоплении не то, что не мечтали, а даже и не слыхали еще.

Справа от лестницы было огромное окно с видом на мшистую крышу веранды. Гришка осторожно открыл старые рамы, впуская в дом свежий воздух, и сухие чешуйки краски посыпались на подоконник.

– Ох, как здорово будет загорать на этой крыше! – мечтательно сказал он, выглядывая в окно, – Я бы, наверное, мог лежать так целый день, особенно с бутылкой колы под боком. Холодненькой.

И Гришка цокнул языком.

– В следующий раз, когда будешь на веранде, задери глупую голову и посмотри на потолок, – намекнул я о своем открытии брату. – Я уж точно загорать на крыше не собираюсь.

Мама, придерживая длинный подол юбки, поднялась по лестнице вслед за нами.

– Давайте все пока поселимся в одной комнате, а там посмотрим. Надо не забывать, что мы тут в гостях, – распорядилась она.

– Угу, – вздохнул Гришка.

Мы обошли по кругу все четыре помещения на этаже. Первым оказалась летняя комната с двумя кроватями, кое-какой мебелью и книжной полкой. Мы все разом посмотрели на книги (светские, хе-хе). Мама поджала губы и неловко поправила платок на голове, мы с Гришкой сделали вид, что вообще не видим никаких книг, нет тут их, какие книги? Хорошо, что вещи хозяйские, а, значит, книги в безопасности. Они продолжали стоять, маня нас разноцветными корешками, даже не представляя, что жизнь их висела на волоске. Так утки, плавающие в пруду, не замечают нацеленного на них ружья… Так… ладно, о чем это я. О комнатах.

Следующая «холодная» комната была забита всяким хламом. Пол в ней потемнел и подгнил.

– Тут тоже загорать будешь? – слегка толкнул я Гришку.

Он что-то пробурчал под нос, и наша экскурсионная группа двинулась дальше.

Из двух «теплых» комнат с печками мама выбрала ту, что побольше. У окна стоял сервант, и она сразу соорудила в нем «красный угол», вытащив из сумки иконы. Кроватей же в комнате было только две.

– Недостающее возьмем из летней, – решила мама.

– Только, мам, с обустройством давай завтра, – молящее сказал я, потирая поясницу.

Сегодня были сборы в городе и тяжелые сумки, и лопухи – спина предательски ныла.

– Тогда мы с Тимом сегодня ночуем в той летней комнате? – спросил Гришка.

Мама вздохнула:

– Получается так.

Я пружинисто закачался с пятки на носок и обратно, стараясь не слишком радоваться. Жить на краю мира оказалось не плохо. В моем рюкзаке скрывался надежный союзник – фонарь, а, значит, впереди ночь с книгами. Ура!

– Давай будем представлять, что мы в походе, – сказал я Гришке, когда мы вышли из нашей комнаты-избранницы, которую после стали звать «жилой».

– Ага, еще, может, сварим суп в котелке? – хмыкнул Гришка.

– Это, пожалуй, слишком. Обойдемся все-таки электрической плиткой. А то наши соседи подумают, что мы совсем ку-ку. Приехали тут городские со своими порядками и кострами.

– Ты думаешь? Мне кажется, в этой глуши все готовят на огне, как в древние времена, – хихикнул брат.

Я не ответил, потому что, перескакивая через ступеньку, уже бежал вниз по лестнице.

На первом этаже были хозяйственные помещения: кухня, еще одна комната с печкой, но с земляным полом, баня, мастерская и крытый двор с деревянной пристройкой туалета. Больше всего нас удивила баня. На первом этаже дома! Но осмотр ее сразу дал понять, даже таким дилетантам в банных делах, как мы, что она совсем сгнила, и лучше, для сохранности остального дома, ей не пользоваться.

– Итого, пять печек, четыре кровати… – сосредоточенно бубнила Анька, упражняясь в счете – осенью в первый класс.

– Одна дырка толчка, – поддержал Гришка.

– Один ржавый велосипед, – добавил я.

– А сколько дверей и окон, я еще не сосчитала, – вздохнула Анька. – Дом слишком велик.

– О, Великий Дом! – возопил Гришка и выскочил на улицу.

Подождав маму, мы всей гурьбой отправились знакомиться с соседями. Вот живешь в городской многоэтажке, засыпаешь в своей постели и даже не думаешь, кто прижимается к стене с другой стороны. Ходишь по потолку чужих людей, и над тобой тоже топчутся незнакомцы. Другое дело – деревня. Здесь все скрываются за частоколами заборов, отделены расстояниями огородов, но при этом ты знаешь всех, и все знают тебя.