— Вы мне кажетесь поклонницей искусств и античности. Вот и бедняга Кобвел…
В глазах девушки в очках показались слезы.
— Вы верно сказали «бедняга», мистер Триггс, — печально молвила она. — Мы его очень любили, он всегда давал нам скидку.
— Он умер престранным образом.
Мисс Лавиния вздрогнула.
— О, да! Я спрашиваю себя…
Она умолкла и отвернулась, но гость проявил настойчивость.
— Вы что-то хотели сказать, мисс Чемсен?
— Говорят, он умер от страха. Что же могло ужаснуть его до такой степени? Этому мирному и спокойному человеку нельзя было отказать в некоторой практической сметке, несмотря на неумеренную страсть к старым вещам; по правде говоря, я разделяла с ним его тяготение к античности. Но… умоляю вас, мистер Триггс, не повторяйте моих слов мистеру Чедберну.
— Вы мне ничего не сказали, мисс Чемсен, — мягко возразил Сигма.
— А что я могу сказать, если ничего не знаю. Но господин мэр сердится, когда об этом говорят.
«Чедберн любит, чтобы люди держали рот на замке, когда речь идет о спокойствии городка», — подумал Триггс.
— Я вам сыграю…
Пианино издавало меланхолические звуки, которые едва не усыпили гостя. Наконец, мисс Лавиния звучным аккордом завершила игру.
— Вечереет, — сказала она. — С вашего места видна Венера — прямо над вершиной итальянского тополя. Я называю веранду «святилищем» не из-за этих прелестных вещичек и нескольких музыкальных инструментов, а из-за вечерних красот, которыми любуюсь отсюда. Я вижу, как на пустошь наползают первые тени, как из-за песчаных дюн Миддлсекса восходит луна, как становятся синими, а потом черными золотые кустарники, как надвигается ночь. Может быть, попросить Тилли принести лампу?
Мистер Триггс сообразил, что утвердительный ответ огорчит хозяйку, а потому заявил, что с большей радостью будет наслаждаться сумерками.
— Ах, какое счастье вы мне доставляете! — воскликнула девушка. — Скоро, когда запад окрасится в акварельно-розовый цвет, над домом пролетит козодой. Тилли говорит, что он приносит несчастье, но я не верю этому. Когда он летит, то словно позвякивает бубенцами. Вы слышали песню о козодое?
— Нет.
— Тогда послушайте, я перевела ее с немецкого:
Феи ночные ему подарили
Мягкие крылья, бесшумные крылья.
Но за какие грехи и разбои
Вором зовут его и козодоем?
Что же украл он?
Лунные блики,
Юрких лягушек звонкие клики;
Звезд серебро, золотые рассветы,
Чтобы звенели в зобу, как монеты!
[7] — Ах, мистер Триггс…
Ночь пала на землю, детектив даже удивился, как быстро растворилась в полной темноте пустошь, и пришел в замешательство, почувствовав на своей руке ладонь мисс Чемсен. Она была влажной, и Триггс ощутил сладковатый запах ее пота.
— Не проговоритесь, — шепнула девушка, совершенно невидимая в темноте, — не проговоритесь мистеру Чедберну, что я пишу стихи и читала их вам. Он не любит этих вещей и, конечно, их не понимает. Я его уважаю, он очень добр, но враг всего, что выходит за пределы повседневности. Увы, это человек заурядный.
По стенам скользнул желтый отсвет, и появилась Тилли Бансби с керосиновой лампой в руке.
— Не сидите в темноте, — проворчала она, — темнота притягивает нечистую силу. Скажите, мисс Лавиния, а куда подевалась мисс Дороти?
Мисс Чемсен вскрикнула от ужаса.
— Как, Дороти нет дома? Опять ушла на пустошь. Боже, однажды с ней обязательно приключится несчастье!
— Какая опасность может подстерегать на Пелли? — вмешался в разговор мистер Триггс. — Ну, заблудится или свалится в канаву.
— Как бы не так! — вскричала старая Тилли. — Хотелось бы посмотреть на вас, уважаемый сэр! Уже не в первый раз мисс Дороти…
— Замолчите, Тилли, — умоляюще сказала мисс Лавиния.
— Хорошо, хорошо, молчу, все равно меня здесь никто не слушает. Поступайте как хотите, мои красавицы, но завтра же я покину этот дом и, клянусь своей доброй репутацией, ногой не ступлю больше на эту чертову пустошь.
Вдруг Лавиния протянула дрожащую руку к окну.
— Что это… по пустоши словно бегут огоньки?
Тилли завопила от ужаса:
— Люди, лошади… Они там… «Существа»!
Триггс выскочил на крыльцо и с удивлением воззрился на странный спектакль.
Три смолистых факела горели зловещим рыжим пламенем, освещая группу людей в лохмотьях, с корзинами и посохами в руках. Они тащились за двумя скрипучими кибитками, которые с трудом волокли тощие клячи.
— Не бойтесь, — воскликнул детектив, — это — цыгане. Они стояли в долине и направляются в Миддлсекс! Я им скажу пару слов.
Предводитель, шедший впереди, узнал его.
— Мы уходим, — прокричал он, — здесь плохо… Уходите с нами!
— Что случилось? — спросил детектив.
— Дети видели Быка! — крикнула одна из женщин. — Он хотел унести мою крошку Типпи!
— «Существа» идут! — поддержала ее другая. — Мы их чувствуем… Там «Существа»! Надо уходить!
— Сэр, — сказал на прощание предводитель, — я вас предупредил, поскольку вы щедры и добры. Ничего больше я добавить не могу. Мы уходим! Уходите с нами или оставайтесь, если не дорожите жизнью.
Цыгане двинулись дальше. Триггс смотрел, как тает во тьме пламя их факелов, и вскоре они скрылись из глаз.
— Дороти! О, Дороти! — рыдала мисс Лавиния, когда он вернулся в дом. — Я боюсь за нее!
И тут тишь разорвал пронзительный вопль.
— Это — Дороти! — закричала Лавиния, падая на колени. — Боже! Защити ее!
Триггс с тревогой огляделся. Он жалел, что не захватил оружия. К счастью, среди смешных безделушек он углядел тяжеленную трость, обвязанную розовым бантом. Схватил ее, сдернул шелковую ленту и потребовал фонарь. Тилли подала небольшой кучерский фонарь с огарком свечи.
— Не двигайтесь с места, — приказал детектив испуганным женщинам. — Крик раздался в направлении противоположном тому, куда ушли цыгане. Я пошел.
Он не сделал и двадцати шагов, как ему показалось, что он очутился в пустоте: фонарь почти не помогал — бледный луч рисовал только желтый кружочек света у ног. Но боги услышали его безмолвную молитву — далекие дюны Миддлсекса зазолотились. Всходила луна.
Мрак немного рассеялся, и Триггс различил треугольники карликовых хвойных деревьев и темные массивы черной калины. Раздался новый истерический вопль, за которым последовал ужасающий рев.
— Бык! — пробормотал Триггс, и в висках заломило, словно от ледяного компресса.
Один из рогов полумесяца выглянул из-за вершины дюны, и Сигма увидел чудовище, застывшее шагах в двадцати от него.
Триггс различил громадную бычью морду с рогами, вонзающимися в небо. Толстая кожа мощными складками спадала вниз, две толстенных человеческих руки сжимали стонущее тело.
Окажись у Триггса револьвер, он, будучи плохим стрелком, промазал бы мимо чудовищной тени, но у него в руках было оружие, которым бывший полицейский владел виртуозно — палка. Мистер Триггс навострился в упражнениях с палкой на обязательных курсах оборонительной гимнастики полиции, и его даже отметили наградой.
Прикинув расстояние, он бросился вперед.
Когда чудовище заметило бывшего полицейского, у него не оставалось времени на нападение, а потому оно заняло оборонительную позицию, опустило рога, выронило в траву добычу и вытянуло вперед громадные черные кулаки.
Сокрушительный удар в бедро, резкий тычок острием в живот и сильнейший удар по морде тут же сломили сопротивление ужасного противника.
Испуская жалобные крики, он ударился в бегство, но Триггс не желал упускать добычу.
— Сдавайся! — закричал он.
Существо неловкой трусцой ковыляло к рощице, надеясь скрыться там от преследователя.
Триггс настиг беглеца, когда бычья морда с рогами сползла на мощное плечо. Трость описала широкую дугу, и чудовище рухнуло на землю.