— Похоже на таинственные «Существа» прошлых веков, — сказал он, помолчав.

Чедберн вскипел.

— Это не объяснение, Дув. Вашего друга Триггса следует заинтересовать случаем мисс Чемсен. Пусть он погостит денек-другой в ее коттедже. Сестра нашей сослуживицы в совершенстве освоила искусство кулинарии, и вашему другу ни о чем не придется сожалеть, если он любит полакомиться.

Мистер Дув обещал побеседовать с Сигмой Триггсом.

В ближайшее солнечное воскресенье мистер Триггс разместился в «Красных Буках». Коттедж получил свое имя из-за полдюжины чудесных деревьев, золотистая сень которых укрывала дом от палящего солнца.

Лавиния Чемсен и ее сестра по-королевски приняли детектива. Даже старая Тилли Бансби, их служанка, отложила церемонию сдачи передника на несколько дней в честь лондонского детектива, «который, конечно, наведет порядок».

Триггс мучился, спрашивая себя, какой же порядок он будет наводить, но вслух ничего не говорил, ибо доверие дам льстило ему.

Сестры Чемсен заранее осведомились у мистера Дува о вкусах и привычках знаменитого друга. Дув их не знал, но обладал достаточно богатым воображением, чтобы придумать. А посему мистер Триггс был усажен за стол, где стояли всяческие яства — щучьи тефтели, каплун, фаршированный белыми грибами (мистер Триггс смертельно боялся грибов), говяжий пудинг (столь неудобоваримое блюдо мало подходило для капризного желудка мистера Триггса) и пирог с творогом (мистер Триггс ненавидел его).

Он отыгрался на десерте из лимонного суфле, ананасного компота и превосходного французского вина.

После сиесты, которую украсили сигары, дар мистера Чедберна, и которую пришлось устроить из-за адской жары, мистер Триггс сообщил, что желает совершить небольшую разведывательную прогулку.

Под ярким солнцем Пелли громадная живописная пустошь с мало плодородными пастбищами показалась ему лишенной каких-либо тайн. Он бездумно шагал, срубал тростью квадратные стебли коричника, кривился от горького запаха буквицы, росшей по берегам анемичного ручья, рассеянно следил за ястребом, которого преследовала стая разъяренных воробьев.

«Интересно, где же прячутся „Существа“, — твердил он себе, даже не представляя, о каких „Существах“ идет речь. Не виднее блохи на руке», — заключил он, удовлетворенный столь вульгарным сравнением.

Гуляя по Пелли, он заметил, что она не столь безобидна, как кажется на первый взгляд: складки местности, вьющиеся дорожки, ныряющие в глубокие ямы, выглядели настоящими ловушками.

Из одной впадины поднималась тонкая струйка дыма, и Триггс удивился, что нашлись люди, решившие развести огонь в подобный день.

Через четверть часа он добрался до табора цыган и, право, грязнее людей никогда не встречал. Их было человек пятнадцать — мужчин, женщин и детей, толпившихся около двух убогих кибиток. На костре из сушняка жарился кусок мяса, над которым колдовала скрюченная старуха, настоящая фея Карабос.

Предводитель племени, худой верзила с головой ягнятника, учтиво ответил на вопросы Сигмы Триггса.

Цыганам было запрещено находиться на территории Саррея, но в одной миле отсюда проходила граница Миддлсекса, а остановились они здесь из-за наличия воды и тени.

Он не станет чинить им неприятностей? Они надеялись, что нет, ибо были бедны! Их, словно прокаженных, гнали отовсюду, хотя они никому не причиняли зла и не трогали чужого добра.

Они дрессировали прусаков, насекомых противных и не столь послушных, как блохи, и зарабатывали жалкие гроши, показывая их выходки прохожим. Если их превосходительство пожелают посмотреть, ему все покажут бесплатно. Какой-то мальчуган выпустил на широкую картонку семь или восемь глянцевых насекомых, и те начали бегать по кругу, делать кульбиты на соломинках и вертеться.

Триггс заметил, что дрессировщик пользовался длинной стальной иглой, нагретой в пламени свечи, чем и подчинял насекомых своей воле. Он не стал протестовать против подобной жестокости, ибо питал отвращение к прусакам, в то время как нищета цыган его равнодушным не оставляла.

— Вы могли бы пройти через Ингершам, — сказал он, — и собрать там немного денег. Я поговорю с мэром, надеюсь, он разрешит вам краткое пребывание в городе.

Цыган смущенно почесал подбородок.

— Я… Мы предпочитаем перебраться в Миддлсекс, — пробормотал он.

— До ближайшего городка этого графства миль десять, а Ингершам в двух шагах, — возразил Триггс.

Остальные цыгане подошли поближе и с беспокойством прислушивались к беседе; наконец, одна из женщин осмелилась вмешаться в беседу.

— Мы не хотим идти в Ингершам.

Предводитель живо воскликнул:

— Действительно не хотим!

— Почему? — искренне удивился детектив.

— Ингершам — проклятый город, — с неохотой сказал предводитель. — В нем поселился дьявол.

— Ну-ну, — сказал Сигма, вытаскивая из кармана горсть монет, — объяснитесь.

— Э! — ответил собеседник. — Я сказал все: дьявол есть дьявол.

— Мы бедны, как церковные крысы, — фальцетом выкрикнула одна из женщин, — но это не мешает нам любить наших детей, и мы не хотим видеть, как они умирают от страха.

— Мы застряли на этой проклятой Пелли, — проворчал предводитель, — но ночью нас уже здесь не будет.

Триггс опустил пару шиллингов в ладонь цыгана и жестом показал, что ждет продолжения.

— Сэр, — сказал цыган, — даже вам не следует здесь оставаться. После захода солнца можно встретить Быка.

— Какого Быка?

— Вы не местный? — спросил предводитель. — И ничего не знаете?

Триггс подтвердил, что он приезжий.

— Однако вы знаете мэра, сурового Чедберна? Не говорите ему о нашем разговоре, — умоляюще сказал цыган. — Он рассвирепеет и устроит нам кучу неприятностей. Он не любит, когда говорят о Великом Страхе Ингершама.

— Бык… Великий Страх… — недоуменно повторил Триггс.

— Страх есть страх, и его не объяснить, — сказал цыган. — Мне кажется, каждый чувствует приближение дьявола; Бык — кошмарный зверь, призрак, у него бычья голова, он изрыгает огонь, рога у него с молодое дерево, а глаза… глаза…

Молодая цыганка собрала детишек под боком, словно наседка, и Триггс заметил, что, несмотря на грязь, они были прелестны, как амурчики.

— Они могут умереть от голода, но я не хочу, чтобы им, как кроликам, пускали кровь всякие чудовища! Никогда! — выкрикнула она и с ненавистью погрозила далеким башням ратуши, золотые конуса которых горели в лучах жаркого солнца.

Раздав множество мелких монет, Триггс направился к «Красным Букам», спрашивая себя, что же он, собственно говоря, выяснил.

После чая с сандвичами и кексами, которые примирили Триггса с его желудком, мисс Лавиния Чемсен предложила гостю послушать музыку в ее «святилище». Триггс с трудом подавил в себе желание взбунтоваться — он любил только военные марши и с тревогой подумал, что дым его трубки не очень подходит к атмосфере «святилища» мисс Лавинии. Однако нашел в себе силы улыбнуться и сказать, что восхищен предложением. Помещение, где девушка занималась искусством, оказалось верандой. Окна ее выходили на лужайку, откуда открывался вид на пустошь. В одном углу под карликовой пальмой стояли пианино и вращающийся табурет.

На деревянной консоли ложного камина верхом выстроились гипсовые похоронные урны, служившие вазами для асфоделий и бледного лунника однолетнего. На стенах, оклеенных обоями в мелкий цветочек, висело множество грошовых сокровищ — цитола с лопнувшими струнами, застекленные гербарии, фетиши с далеких островов, немецкие почтовые открытки в рамочках, морские раковины. На бесчисленных бамбуковых столиках, застеленных вышитыми салфетками, стояли ковчежец для святых даров из позолоченного цинка, гнусное чучело чайки, сидящей на камне, ваза из лже-мрамора, играющий на флейте сатир…

— Как вы находите мой маленький музей? — жеманно спросила мисс Лавиния.

Слово «музей» поразило Триггса, ибо в памяти его тут же возникла унылая галерея Кобвела, и он ответил: