И что за новости это будут? Они будут, я чувствую это… Они близятся… Когда я начинаю говорить о том, что должно явиться на место мальчугана, все за столом, похоже, прислушиваются к какому-то пока еле слышному ропоту.

Но их глаза наполняются ужасом и черты их лица искажаются от страха.

Воспринимают ли они по-иному тот ужасный и безжалостный ад, в который брошен я?

Колесо поворачивается, но я подхожу к его ободу, и его последний оборот предвещает чудовищный уход…

Вечером, как только зажглась лампа, из темной и пыльной щели выбрался паук и двинулся по белому простору стены.

Это был громадный паук-крестовик, черный и волосатый. Его тень скользила перед ним, чудовищно увеличенная от игры света, и была страшней самого паука.

В своей бродячей жизни я сталкивался с самыми ужасными паукообразными мира: от флоридской Черной Вдовы до австралийского Катило.

Я видел, как в трех шагах от меня появился ужасная черная паучиха Амазонии, которая мстит за смерть своего самца. Другую паучиху я купил в Сантосе, отдав за нее три патрона от ружья «лебель». Она была красная и величиной с кулак, и любой европейский натуралист отдал бы за нее пять фунтов. Я назвал ее Сью, и она несколько месяцев жила у меня и даже вроде бы с признательностью относилась ко мне.

Однажды, когда я оставил ее на палубе погреться на солнце, чайка-хулиганка похитила ее.

Я очень сожалел о потере, потому что я научил ее приветствовать меня, как это делают знаменитые пунцовые крабы Антильских островов, которых считают очень сообразительными.

Но в этот вечер, паук-крестовик, уродливый, но вполне невинный, чтобы продолжать жить, вызвал у меня приступ отвращения, и я убил его.

Если сказать правду, мой убийственный поступок был вызван тенью паука.

В момент, когда крохотное существо в хитиновом панцире догорало в огне, явился Веллбаум.

Я не любил Веллбаума. Он был далеко не красив, совсем не отличался умом, но у меня не было никаких причин злиться на него. Однако, моя лампа-ведьма отобразила на стене его такую огромную и отвратительную тень, что всё мое существо содрогнулось. Я схватил тяжелый морской ботинок, который оборвал жизнь паука, и со всей силы обрушил его на череп гостя.

Он был убит на месте.

Мне понадобилось целых двенадцать часов, чтобы нарезать его на мелкие красные кусочки и сжечь в печке, которую топил коксом.

Потом я осушил один за другим три стакана виски.

Это был очень хороший виски. Еще никогда я не пил лучшего виски.

В крохотном закутке, который служил кабинетом Робетту, в углу, под самым потолком, паук сплел плотную сеть.

— Судя по паутине, существо должно быть приличных размеров, — часто говаривал он.

Но не решался убрать паутину, поскольку даже мысль о том, чтобы расправиться с чудовищем, внушала ему страх.

Однажды большая синяя муха наполнила комнату гудением, напоминавшим отдаленный рев самолета.

— Хватит биться о стекла. Лучше попадись пауку! — крикнул Робетта.

Это и случилось, и ужасный волосатый паук появился.

Сверху донесся странный звук секатора.

— Ну и ну… — ошеломленно произнес человек, ибо паук аккуратно обрезал нити, державшие синюю муху, и она возобновила свой полет. — Где это видано!

Робетта следил взглядом за освобожденным насекомым.

А потому не заметил паука, который выбрался из паутины и быстро побежал по потолку.

Когда паук оказался над человеком, он спикировал на темечко Робетты и укусил его.

Этот паук относился к очень ядовитым паукам, и Робетта умер через тридцать секунд, словно его укусила гремучая змея.

Тогда паук и синяя муха набросились на труп и сожрали его.

Хармон наблюдал, как сумерки опускаются на море. К нему подошел маленький черный человек.

— Мертвая вода, — проворчал он, с отвращением глядя на далекий простор грязи и тумана. — И всё тянется… тянется…

Из зарослей солероса выполз зеленоватый краб, словно пробуя когтистой лапой наступающую ночь.

— Бешеный, предсказывает плохую луну… И жрет падаль, сожри его! — крикнул недомерок.

Он обращался к цапле, которая тяжело махая крыльями, летела над прибрежными песками.

Но птица не расслышала его и унеслась прочь.

— Почему бы тебе самому не сделать это? — спросил Хармон.

— Я не могу, — ответил человечек. — Мое имя Краб. Хармон неоднократно слышал о подобных обычаях среди людей джунглей и леса. Он поглядел на животное, ползущее по водорослям.

— Это — морской паук, — сказал он.

— Вы говорите… паук? Ну, это совсем другое дело! — воскликнул человечек.

И ударом пятки раздавил краба.

— Ты знаешь, — с улыбкой сказал Хармон, — что морской паук вовсе не паук, а один из видов краба.

Туземец ошеломленно посмотрел на него.

— Краб… и я его убил!

В его руке блеснуло лезвие, и через мгновение Хармон с перерезанным горлом рухнул на землю.

— Он сам виноват… — захныкал маленький человечек. — Краб… Заставить меня так поступить… Поганый человек… Поганый человек!

Эти строки, заимствованные из энциклопедии, требуют, чтобы я рассказал историю ткачихи, которая, как утверждает мифология, была прекрасной, гордой и умелой в рукоделии.

Однажды ветер принес мне клочок полотна тончайшей выделки и невероятной мягкости. Еще ни один восточный шелк не был так приятен на ощупь, как это крылышко бабочки.

Мне пришлось прибегнуть к памяти крестьян и моряков, чтобы выяснить, откуда в этот день дул ветер и какова была его сила. Потом я обратился к ученому-математику, чтобы рассчитать расстояния и их вероятности.

Благодаря моему плодотворному терпению, я узнал, что некая дама по имени Попьетт ткет удивительные полотна. И я стал мечтать об Арахне.

Вера в мифологию греков столь же сильна, как религиозная вера, а я никогда не отрицал полностью существование олимпийских богов. Но был крайне разочарован тем, что вышеназванная Попьетт была стара, как фея Карабосс, и никак не напоминала юную и прекрасную ткачиху.

Я долго думал о Минерве… и однажды вечером…

Я тайно проскользнул в домик, где потрескивал старый ткацкий станок, схватил старую Попьетт за плечи и повесил ее.

— Завтра, — сказал я себе, — когда я вернусь сюда, она будет превращена в паука. Такова моя вера в чудесные метаморфозы.

Я был удивлен и крайне разочарован, когда на следующий день вместо живого и подвижного паука, я увидел висящую старуху Попьетт, столь же уродливую и скукоженную, какой она была накануне.

Тигр в зоопарке спал, прислонившись головой к прутьям клетки.

Тетушка Пат приласкала его и лишилась трех пальцев от удара когтями. Но она продолжала любить животных, в том числе, и тигров, но пауки были исключены из круга ее любви.

Перед тем, как она отправлялась на прогулку в сад, я должен был уничтожить всех пауков-крестовиков с их волосатыми лапами и пауков-сенокосцев. У тетушки Пат было слабое сердце, и надо было избавить ее от того ужаса, который внушали ей паукообразные.

Однажды утром, когда она по каплям отмеривала свой ежедневный дигиталин, послышалось яростное царапанье у двери.

Обычно кошка Гримми так выражала свое желание быть допущенной к тетушке Пат, но еще никогда она не проявляла такого рвения и желания.