С Сидней Теренс Триггс никогда не был настоящим полицейским. Его отец, Томас Триггс, служил егерем во владениях сэра Бруди и в отеческих мечтах прочил сыну славную и благородную карьеру солдата. В Олдершоте о Сиднее Теренсе Триггсе сохранилась добрая память, как об учтивом и любезном юноше, которым помыкал всякий, кому не лень, несмотря на богатырское сложение и недюжинную физическую силу. Он служил в Рочестерском гвардейском полку, но полковник Эрроу, пузатый бочонок, до краев налитый виски, недолюбливал его, отравляя жизнь мелочными придирками. После окончания армейской службы, благодаря протекции сэра Бруди, Триггс получил место в столичной полиции. Десять месяцев спустя он регулировал движение на Олд Форд Род, самом спокойном перекрестке Боу, совершая одну ошибку за другой. Без него здесь было бы значительно меньше пробок, а многие кучера и велосипедисты обошлись бы без лишних ссадин и синяков.

Сэр Бруди вмешался в его судьбу в момент, когда начальники настоятельно советовали Триггсу открыть торговлю либо бакалейными товарами, либо французскими винами. В конце концов, юного здоровяка отправили в самый захудалый полицейский участок Ротерхайта: участок № 2 на Суэн-лейн. К счастью, его почерку могли позавидовать лучшие каллиграфы Чартер-хауза, и ему поручили начисто переписывать рапорты, месячные отчеты и вести скромную административную переписку с участком № 1.

Ему стукнуло пятьдесят, когда учредили почетную должность квартального секретаря. Суперинтендант наткнулся в административных архивах, которые всегда хранятся в зеленых папках, на рекомендацию двадцатилетней давности сэра Бруди и назначил на эту должность Сиднея Теренса Триггса.

К тому времени среди низших полицейских чинов его неплохо знали, и называли Сигма Триггс.

Дело в том, что его начальник, сержант Хэмфри Баскет, считал себя эллинистом. В свое время он учился в Кембридже и, хотя по неведомым причинам судьба обошлась с ним немилостиво, по-прежнему считал «Анабазис»[3] единственным произведением о военных подвигах и приключениях, достойным пережить тысячелетия.

Баскет дал греческое толкование инициалам С. Т. Триггса и стал именовать его Сигма Тау Триггс.

Со временем буква «Тау» пропала, а «Сигма» осталась.

Триггс спорить не стал и, если верить одной истории, которая служила предметом дискуссий в полицейском участке Ротерхайта, даже гордился новым именем.

Так, выступая свидетелем перед одним из судей Олд Бейли, он с гордостью перечислил свои имена и звания:

— Сигма Триггс, констебль ее Королевского Величества.

После пятидесятилетнего юбилея толстый, розовощекий и улыбчивый Сигма по-прежнему красовался на своем месте в полицейском участке по Суэн-лейн. На его носу картошкой гордо восседали очки в тонкой золотой оправе, а камзол странного покроя с ватной подкладкой на уровне бедер придавал ему карикатурный облик располневшего Пиквика в фижмах.

Он занимал темный, покрытый сажей кабинетик, где газовый свет зажигали в два часа пополудни, поскольку окна выходили на высоченные стены компании «Лиройд и Ларкине», за которыми угадывались мрачные воды реки.

Этот загончик, пропитанный запахами мастики для печатей, бурого угля, дымящегося в железной печурке, и пота самого Сигмы Триггса, стал свидетелем единственных приключений в жизни последнего. Их было два.

Однажды утром, когда он только-только приступил к несению службы, два «бобби» привели пьянчужку, обнаруженного на складе и нагло отказавшегося подчиниться строгому приказу блюстителей порядка немедленно очистить помещение.

— Мистер Триггс, — сказал один из полицейских, — сержант Баскет очень занят и просит вас записать приметы этого типа.

В просьбе не было ничего необычного. Полицейским участкам Ротерхайта было предписано заносить в карточки приметы всех бродяг и проходимцев, которыми кишел речной квартал, на случай, если состоится экспедиция по его оздоровлению.

Сигма Триггс с прилежанием взялся за первое порученное дело.

Обычно чиновники этой службы не проявляют особого рвения, поэтому при составлении никому не нужных словесных портретов фигурируют отметки «носы средние», «лица овальные», «особых примет нет». Но Сигма Триггс вложил в работу всю страсть неофита. Тщательно описал хитрющее лицо пьяницы, с помощью лупы рассмотрел V-образный шрам над левым глазом и даже извлек из забытья старую линейку с деревянными подвижными рейками для измерения головы.

Бродяга поначалу охотно подчинялся и даже с юмором комментировал ухищрения Триггса, но затем проявил беспокойство по поводу его действий. Он пространно и путано объяснил, как заработал необычный шрам.

— Только не пишите, кэп, что он от рождения. Я получил его в Пуле, когда грохнулся на причале. При этом присутствовало два или три почтенных джентльмена, и они могли бы засвидетельствовать это под присягой. Кэпу следует опасаться недоразумений…

У Сигмы не было полицейской хватки: его волновали лишь тонкие и толстые линии английских букв, и, если он ставил кавычки с ошибкой в одну двухсотую долю дюйма, его всю ночь мучила бессонница. Однако подобная велеречивость пьяницы показалась ему подозрительной.

Он поразил Хэмфри Баскета, попросив разрешения отлучиться на несколько часов и оставить под замком бродягу, чьи приметы только что записал.

В первый и последний раз Сигма Триггс поднялся по широким ступеням Скотленд-Ярда. Он бродил из кабинета в кабинет, терпеливо сносил насмешки судебных приставов, пробудил нездоровое любопытство часовых и, наконец, истекая потом, проник в архивный отдел.

Два часа спустя он ворвался в полицейский участок на Суэн-лейн и перед тем, как объяснить свое необычное отсутствие, жадно выпил стакан воды. А потом заявил Хэмфри Баскету, который смотрел на него круглыми словно блюдца глазами:

— Так вот, сержант! Тип, приметы которого я записывал, тот самый Банни Смокер, убийца Барнеса, и он в розыске целых семь лет. Я нашел в архивах Скотленд-Ярда его портрет — на нем хорошо виден V-образный шрамик.

Банни Смокера судили, и повесили; в последнем слове он назвал Сигму Триггса грязным сыщиком, доносчиком и наемным убийцей. Перед тем, как ступить на роковой люк, он поклялся возвращаться из загробного мира, дабы пугать по ночам своего врага. Сигма получил сто фунтов премиальных от полиции и вознаграждение в пятьсот фунтов от родственников жертвы Смокера. Он тут же положил всю сумму на свой довольно круглый банковский счет, ибо отличался не столько бережливостью, сколько скуповатостью.

Второе происшествие не принесло Сигме Триггсу ни новых лавров, ни новых капиталов.

Однажды вечером, когда он с обычным прилежанием раскладывал свои перья, линейки и карандаши по отделениям конторки и мечтал о вечернем гроге, в соседнем помещении раздался ужасающий грохот. Стены сотрясались от ударов тяжелых предметов, на пол падали стулья, слышались громкие вопли и проклятия.

Триггс бросился на помощь. И вовремя. Хэмфри Баскет лежал на полу, а какой-то субъект громадного роста пытался расколоть головой сержанта каминную решетку. Сигма бросился на бандита и ударил его, но тот оказался и увертливей, и сильней. Триггс почувствовал, как железная рука сдавила ему шею, он почти освободился, но получил сильнейший удар в подбородок и рухнул на пол.

Придя в себя, Баскет поблагодарил секретаря:

— Клянусь Господом, Сигма, без вашего вмешательства этот негодяй мог заставить администрацию столичной полиции раскошелиться на похороны полицейского, погибшего при исполнении… Мне повезло, но повезло и Майку Слупу.

— Майк Слуп, фальшивомонетчик?

— Собственной персоной, малыш. Королевская добыча для полицейского участка № 2, на долю которого успех выпадает не так уж часто. Боюсь, что нам его теперь не изловить.