Пит колеблется. Я уже третий раз пробую его уговорить. Сегодня он впервые всерьез задумался над моим предложением. Более мягким голосом он добавляет:

- Дело не только в страхе. Мне немного… неприятно, что ты была там с Гейлом.

- Что еще за ревность? Я думала, этот вопрос закрыт.

- Да, но… Как то мне это не очень нравится.

- Довольно слабая отговорка.

Пит с хмурым видом задумывается.

- Давай так, - предлагаю я. – Мы уйдем совсем недалеко. Побудем минут десять, и если ты захочешь обратно, я не буду возражать и никогда больше не предложу тебе этого. Идет?

Он смеется над моим упрямством и со вздохом говорит:

- Ладно, идет.

- Правда? Ты согласен? – я так рада, что с криками восторга лезу к Питу обниматься, а потом и целоваться.

В своих поцелуях я захожу непозволительно далеко, о чем мне тут же сигнализирует тело Пита под моими ногами. Мне не хочется останавливаться, хотя уже где-то на границе моего сознания очерчивается затаенный страх близости, прочно поселившийся во мне после брачной ночи. Возбужденный, взъерошенный Пит сам останавливает поцелуй. Тяжело дыша, он говорит:

- Давай слегка успокоимся.

Смущенно убираю с Пита ноги.

- Я тебя не испугал? Ты наверняка почувствовала, что у меня…

- Все нормально, - почти спокойно отвечаю я, правда прежняя радость куда-то улетучивается, сменившись смущением. Сердце бешено бьется. Желание борется со страхом. И так каждый раз: страх побеждает.

- Если я делаю что-то неприятное для тебя, обязательно говори мне, – серьезно добавляет он. – Я не хочу снова потерять тебя на полгода.

- Не волнуйся, ты не избавишься от меня так легко, - пытаюсь отшутиться я, прекрасно зная, что ни на грош не уменьшу этими словами страх Пита меня потерять. Он так боится поспешить, спугнуть меня, что дарит свою любовь осторожно, по кусочку, будто приручает лесного зверька. Я благодарна ему за это, хотя иногда в порыве страсти мне хочется, чтобы Пит бросил уже свою игру. В последнее время наш ласки заходят дальше обычного, но он всегда находит в себе самообладание, чтобы остановиться, и в такие моменты я понимаю, насколько действительно дорога ему.

- Пойду приму душ перед сном, - говорит Пит и уходит наверх.

Какое-то время я еще сижу у камина и представляю, как завтра мы вместе пойдем в лес. Мечтаю, что когда-нибудь Пит сходит со мной на озеро, будет плескаться в воде, рисовать, а ночью мы посмотрим на звездное небо с крыши бетонного домика. Эх, мечты. В кровати меня встречает спина Пита, мощная и неприступная, как стена. Мы стараемся заснуть без обычной болтовни, чтобы рано утром быть свежими и бодрыми для лесной вылазки.

Пит берет с собой еду и подаренный Эффи фотоаппарат. Погода что надо. Солнечно и морозно. На Луговине Пит останавливается.

- Дальше этого места я никогда не заходил.

- Удивительно, что ты даже здесь бывал. Городские сюда не суются.

- Это верно, - он медлит, потом смущенно добавляет. – Я просто как-то раз за тобой проследил. Мне было интересно, как ты попадаешь в лес.

- Следил за мной? – удивляюсь я. – Когда?

- Давно, года три назад.

- А это случайно не осенью было? Я как раз тогда начала продавать твоему отцу белок.

- Да, - смеется Пит. – Именно тогда.

- Давай не будем здесь задерживаться, - спохватываюсь я. – Мы все-таки закон собираемся нарушать.

Пробираемся сквозь колючий забор и двигаемся к трухлявому пню, в котором я храню свои лук и стрелы. Пит с недоверием и интересом озирается вокруг, прислушивается, будто ожидает нападения переродка. Как только оружие оказывается в моих руках, я беру Пита за руку и веду на тропу, ведущую на холм. Оттуда открывается красивый вид, который, возможно, ему понравится. Мы идем неспеша. Напряженный шаг Пита постепенно становится упругим и спокойным. Вокруг красота нетронутого леса: сквозь холмики сугробов бежит каменистый ручей, сосны припорошены снегом, вокруг ярко очерченных силуэтов деревьев бьет золотыми лучами солнечный свет. Зимой лес светлый, пронизанный светом. Я слышу стучащий клюв дятла где-то вдалеке, шорох птичьих крыльев над нашими головами, шуршание белки на дереве. Наверно, что-то в моем лице меняется, потому что Пит говорит:

- Я никогда не видел такого одухотворенного выражения на твоем лице. Ты правда любишь этот лес.

Я улыбаюсь.

- Десять минут давно прошли, ты хочешь вернуться?

- Нет. Давай побудем еще.

Когда мы приходим на холм, Пит слегка приоткрывает рот. Перед нами огромное синевато-белое снежное полотно, перечеркнутое тысячами тонких стволов-иголок. Пит улыбается и одобрительно кивает.

- Ты была права, Китнисс. Совсем не похоже на Арену.

Мы остаемся на холме перекусить. Пит фотографирует лес, меня. Я тоже снимаю Пита.

- Даже смешно вспоминать, как я упрямился и не хотел сюда идти.

- Нужно доверять тем, кого любишь, - улыбаясь, говорю я.

- Ты права, он подсаживается и нежно целует меня. Губы Пита насыщают меня теплом, также как утреннее зимнее солнце.

Пока Пит снимает сюжеты для масляных этюдов, я решаю немного поохотиться и подстреливаю пару белок.

- Может, отнесем твоему отцу? – предлагаю я.

- Было бы здорово, он очень любит твоих белок, - говорит Пит.

Уже в районе трех часов мы доходим до Луговины.

За прилавком пекарни дежурит один из братьев Пита. Он сухо здоровается и зовет отца. Пекарь нам очень рад. Он угощает нас свежеприготовленными пирожными с яблочной начинкой, а мы отдаем ему белок. Он сразу прячет их в укромный уголок на случай, если войдет жена. Пит рассказывает, как побывал впервые за оградой в лесу, показывает фотографии. Они вместе воодушевленно обсуждают пейзажи. Мне нравится видеть Пита с отцом, нравится, что в этой холодной семье у Пита, по крайней мере, была в достатке отеческая любовь. Пекарь зовет нас попить чаю на кухне, но на шум спускается его жена, и атмосфера сразу меняется. В этой пышущей жаром пекарне меня обдает ледяным холодом.

- Чего это ты пришел? Надо что-то? – спрашивает она.

- Просто проведать вас решил, - я заметила, что в присутствии матери Пит становится каким-то нервным, запинается, хотя обычно у него язык прекрасно подвешен. На обратном пути я решаю спросить:

- Я помню, как твоя мама побила тебя, когда ты подпалил для меня хлеб, - неуверенно начинаю я. – Она часто так тебя била или только в тот раз?

Пит хмурится и отвечает не сразу:

- Довольно часто.

- Вот ведьма! – вырывается у меня.

- А тебя никогда не били родители? – слегка удивленно спрашивает Пит.

- Конечно, нет! А отец? Он тоже тебя бил? – продолжаю я допытываться.

- Бывало, но то было действительно за дело. С мамой хуже. По детству братья любили делать мне всякие гадости, за которые мне потом попадало от матери.

От такой несправедливости мне хочется вернуться в пекарню и надавать этой женщине пощечин. Останавливаюсь и судорожно сжимаю кулаки.

- Эй, остынь, - говорит Пит с улыбкой. – Я ее не виню. И это все в прошлом.

- Но я видела сегодня…

- Китнисс, - Пит качает головой. – Это мое дело.

Я вздыхаю, и мы идем дальше.

Вечер снова наполнен горячими поцелуями, и уже не Пит, а я в испуге отстраняюсь, когда он кладет меня на спину на диване в гостиной. От испуга даже не знаю, что сказать, а внизу мучительно бродит желание и безнадежно бьется о стену страха в моей голове. Пит шепчет извинения и снова уходит. Мне противно, что я снова поддалась страху, что не победила его. Ухожу в ванную, чтобы немного сбить это внутреннее замешательство, освежить голову. Но вода не успокаивает. Мне надоело хвататься за рваные куски удовольствия, надоело мучить и себя и Пита. Прошло уже почти восемь месяцев после той брачной ночи, все уже изменилось, и Пит мне сейчас нравится. Ну же, Китнисс, будь смелее.

Я застаю Пита в кровати снова спиной ко мне. Он порывисто дышит и делает вид, что пытается заснуть. Хватит, я хочу это изменить. Ложусь к нему вплотную и прошу повернуться ко мне. Он бурчит, что хочет спать.