— Скажи, что ты хочешь, чтобы я ушла, — с надрывом произнесла она снова.

Снова молчание.

Она рассердилась.

— Скажи, что ты хочешь, чтобы я ушла, скажи прямо сейчас, и я обещаю, — снова громко повторила она, а слезы уже грозили скатиться по щекам.

Все еще ничего.

Всегда ничего, ничего, ничего.

Ничего для нее.

— Скажи, что ты хочешь, чтобы я ушла! — всхлипнула, наконец, Гермиона.

— Я хочу, чтобы ты осталась!

Беллатрикс мигом пересекла комнату, прежде чем договорить до конца. Она схватила испуганное лицо Гермионы обеими руками. Она сжала ее, и у Гермионы перехватило дыхание от вида черных глаз, пронзающих насквозь.

Интенсивность Беллатрикс была невероятной.

— Ты, глупая девчонка, я хочу, чтобы ты осталась! — яростно повторила Беллатрикс суровым и внезапно наполненным отчаянием голосом, чего Гермиона никогда ранее не слышала от ведьмы.

И тут Беллатрикс поцеловала ее.

И, несмотря на все оскорбление, ее разбитое сердце взлетело до небес.

Беллатрикс целовала ее так, как никогда раньше. Глубоко и отчаянно, прижимая ее лицо так близко и сжимая так сильно, будто боялась, что Гермиона отстранится.

Как будто она когда-либо могла.

Пухлые губы были словно мольбой, которую Гермиона никогда не могла игнорировать. Она вернула поцелуй не менее страстно, сжав женщину за талию, словно от этого зависела ее жизнь.

Она хочет, чтобы я осталась.

— Я не хочу, чтобы ты уходила! — выдохнула ей в лицо Беллатрикс, когда они разорвали поцелуй. — Не сейчас, никогда, вообще никогда, потому что, если ты уйдешь, ты не вернешься!

Гермиона едва могла дышать, но ответила незамедлительно, зачарованная сияющими черными глазами и ощущая, словно ведьма была повсюду.

— Я вернусь…

— Не вернешься. Когда ты увидишь своих друзей и поймешь правду о том, что мы сделали, вспомнишь, кто я на самом деле, ты не вернешься. Никто никогда не возвращался, — прошипела Беллатрикс, впиваясь ногтями в шею Гермионы.

Девушка изо всех сил старалась подобрать правильные слова, чтобы успокоить такую женщину, как Беллатрикс, чтобы достучаться до нее, чтобы заставить ее понять, когда она сама себя не понимала.

Как и всегда, она не могла найти верных слов, поэтому просто снова поцеловала ведьму.

И, когда Беллатрикс отчаянно ответила на поцелуй, она попыталась успокоить ее мягкими нежными движениями, притянув ведьму еще ближе и стараясь передать все свои чувства. Так продолжалось до тех пор, пока она, наконец, не услышала, как ведьма начала хныкать ей в губы.

Только тогда она отстранилась и прижалась лбом ко лбу Беллатрикс, которая, в свою очередь, была словно шторм, готовая в любую секунду разрушить все на своем пути.

Мы так запутались, так потерялись, и я не могу отыскать дорогу обратно и не думаю, что теперь хочу.

Все, что я могу сделать, это попытаться все исправить.

— Хорошо, тогда, я думаю, тебе просто стоит мне доверять, — выдохнула она.

Взглянув на лицо Беллатрикс, она была уверена, что женщина собирается оттолкнуть ее. На мгновение ей показалось, что так оно и было, что наступил конец.

И тут Беллатрикс рассмеялась.

Ну, конечно же, она рассмеялась.

Она схватила лицо Гермионы и начала хохотать в своей лучшей манере. Гермиона была озадачена таким поворотом, однако не стала жаловаться, когда страстный рот ведьмы снова накрыл ее губы, и она внезапно ощутила весь этот смех, словно это она смеялась.

Безумна. Она совершенно безумна.

Гермиона на мгновенье потерялась в мыслях, а затем услышала, как Беллатрикс зарычала и толкнула ее вперед, от чего они вместе рухнули на диван, и ведьма оторвалась от нее, чтобы прохихикать прямо в губы:

— Ты дерзкая сучка.

Она слегка ухмыльнулась, не обращая внимания на озадаченное лицо Гермионы.

Может быть, она действительно сумасшедшая.

— Как ты всегда убеждаешь меня делать то, чего я не хочу? — пробормотала Беллатрикс и снова поцеловала.

От понимания у Гермионы расширились глаза, а затем закрылись от удовольствия.

Она никогда не стремилась ни к чему из этого. Возможно, ей следовало бы позволить Беллатрикс оттолкнуть ее. Возможно, это было б разумнее. Отказ от обещания признал бы «моменты тут и там» незначительными, еще больше ломая их, лишая всякой морали и рациональности.

Но она не отказалась.

Потому что она нашла что-то здесь с Беллатрикс, что-то сырое и реальное, что-то настоящее, чего не сможет отыскать больше нигде в мире, то, что она не хочет потерять.

Не было больше таких, как она. Никогда не будет. Она не была той, кем представляла ее Гермиона; она была большим, нежели убийства и безумие, насилие и ненависть.

Она была сильной и умной, и такой сладкой рядом с нужным человеком, верная до самого конца, и она могла быть больше того, чем становилась во тьме. Гермиона знала об этом. Она ощущала это всем нутром, впитывала через каждый голодный поцелуй.

Она не была дурой и знала, что Беллатрикс заслуживала спасения.

И если она чему-то научилась на войне, так это то, что есть вещи, за которые стоит побороться.

Поцелуй углубился. Их языки переплетались. Гермиона тихо застонала, зарываясь пальцами в мягкие черные кудри, и выгнулась, когда вдоль ее тела прошлись надежные руки. Губы скользнули вдоль щеки к подбородку, а затем спустились к самой шее.

Утешительно. Извиняясь. С жаром и трепетом, которые уже переполняли Гермиону изнутри.

Нет, у них определенно не было здоровых отношений. Для этого не было времени, и, сказать честно, так было гораздо проще…

И гораздо приятнее.

На самом деле, это было дело привычки.

— Моя маленькая львица, — выдохнула Беллатрикс и укусила за изгиб плеча, заставляя Гермиону вздрогнуть. — Ты, должно быть, смерти желаешь, играя с таким огнем…

Гермиона сцепила зубы и сжала волосы ведьмы, отчего она зарычала, а затем ухмыльнулась.

— Забавно. Могу поклясться, что уже слышала это где-то раньше, — ответила гриффиндорка, и Пожирательница расплылась в чеширской ухмылке, скользнув прохладными ладонями под рубашку, от чего у Гермионы перехватило дыхание.

— Глупая я, — протянула Беллатрикс хриплым голосом, вглядываясь в карие глаза, почти касаясь губами. — Я забыла, что тебе нравится гореть.

Она впилась ногтями в ребра Гермионы и провела вниз, вызывая шипение изо рта девушки, а затем снова втянула в поцелуй, скользнув ядовитым языком внутрь.

Гермиона возмутилась бы, если б не две ладони, накрывшие ее маленькую чувствительную грудь.

— Ты моя, — внезапно произнесла ведьма, собственнически сжимая.

Гермиона захныкала. Соски налились возбуждением под неумолимыми ладонями, и она с готовностью откинула голову назад, чтобы предоставить доступ женщине, которая набросилась на ее шею с грубыми укусами и поцелуями.

Беллатрикс прижалась к чувствительному месту чуть ниже ее подбородка и втянула кожу. Гермиона сжалась, ощутив острые зубы. Укус заставлял дрожать всем телом, и она знала, что Беллатрикс была права.

Она любила гореть.

— Я хочу, чтобы ты это запомнила, — сказала ведьма, страстно сжав двумя пальцами сосок, а другой рукой скользнув вдоль живота Гермионы, чтобы после задрать юбку.

Пальцы скользнули по пропитанному нижнему белью, прямо к ее слабым местам. Она вся сжималась внизу, словно ее тело узнавало прикосновение женщины. Беллатрикс прикусила ее нижнюю губу, и Гермиона захныкала, когда ведьма толкнулась двумя пальцами внутрь без предупреждения. Она задыхалась от нового поцелуя, подмахивая бедрами, стараясь не сбиваться с заданного Пожирательницей темпа.

— Когда ты будешь там, в уюте, свернувшись калачиком рядом с ними, помни, кто оставил эти следы на твоей коже. Помни, к кому ты вернешься…

Беллатрикс лизнула вдоль всей шеи, от чего Гермиона еще сильнее выгнулась, откинув голову и застонав в полном экстазе.

Она ничего не могла сделать. Беллатрикс знала, как залезть под кожу, что сказать, чтобы заставить естество пульсировать, а голову кружиться.