— Вспомнила, не так ли? У нас было несколько моментов тут и там, но это ничего не меняет. В ту секунду, когда ты очнешься от своего небольшого дурманного оцепенения, ты припомнишь все это, и я даже приблизительно не так глупа, чтобы поверить, что у тебя будет желание быть здесь для меня.

По словам Беллатрикс можно было сказать, что все, через что они прошли, сводилось к каким-то нескольким мгновеньям, а Гермиона была выставлена в качестве ослепшей влюбленной дурочки, предавшей своих друзей.

Это было так извращено.

Беллатрикс смотрела с самодовольным выражением на лице, тем взглядом, которым всегда стремилась ранить, и на этот раз ей удалось. Гермиона могла лишь сидеть в мертвой тишине, пытаясь сохранять спокойствие.

В ней говорит гнев. Она пытается защитить себя. Я должна была предвидеть это.

Разумом Гермиона понимала, что Беллатрикс пытается оттолкнуть ее. Оттолкнуть, потому что не доверяла ей, оттолкнуть, прежде чем Гермиона сможет причинить ей боль, как это всегда случалось с ведьмой раньше.

Однако это не охладило кровь, пульсирующую в виске. Пожирательница слишком хорошо давила на слабые точки.

— Так что, после того, как ты уйдешь, я тоже буду веселиться, — Беллатрикс откинулась назад, сверкая темными глазами, словно все пришло в норму после молчания гриффиндорки.

Но следующие слова, произнесенные Беллатрикс, заставили Гермиону лишиться контроля.

— Ты же не думала, что я собираюсь сидеть здесь и скорбеть по тебе, не так ли? — пробормотала с холодным сарказмом женщина, вновь напомнив Гермионе о существующем темном «я» Пожирательницы.

— Вот почему ты так? — воскликнула Гермиона, проигнорировав опасно сузившиеся глаза.

Нет, они слишком далеко зашли, чтобы повернуть назад.

— Ты думаешь, я не помню всех тех ужасных вещей, которые ты сотворила? Помню. И, несмотря на это, я все еще не собиралась оставлять тебя, чтобы разобраться во всем этом, наконец. Это действительно то, что ты думаешь обо мне? Ты действительно считаешь, что все, что происходило за последние месяцы, есть ничем иным, как парой моментов тут и там между нами?

— И снова я повторюсь, что, по-твоему, здесь произошло? — насмехалась над ней Беллатрикс, словно она бредила, заставляя адски злиться, но даже тут Пожирательница не могла вовремя остановиться.

— Да и какая тебе разница? Ты только что была готова уйти. Была готова вернуться к своим драгоценным дружкам всего минуту назад, что же случилось? Ты вдруг вспомнила, что они и выеденного яйца не стоят?

Гермиона словно ощутила удар под дых. Она захлопнула рот от резкости произнесенного. Беллатрикс теперь наносила удары ниже пояса.

Гермиона загнала женщину в угол, и теперь дикое животное злобно набросилось в ответ.

— Нет, только не говори мне. Неужели ты придумала себе в своей головке, что у меня есть какое-то дерьмо к тебе? Хм-м? Неужели я воскресила твою отчаянную надежду, просто трахая тебя последние несколько недель, а, девочка? Поэтому ты все еще так упрямо пытаешься найти причину остаться здесь? — насмешливо спросила Беллатрикс.

Это было ложью и ужасной несправедливостью. Она извращала все, отрицая правду произошедшего, чтобы подставить под удар только Гермиону, пытаясь обернуть ситуацию так, словно все происходило по гриффиндорской инициативе.

Снова.

Гермиона не знала, что произошло между ними. Однако она знала, что, несмотря на секс, противостояние, войну и все остальное, она знала, знала, что Беллатрикс заботилась о ней.

Но женщина не хотела этого делать, она хотела ненавидеть Гермиону, отчего было так больно, ведь она тоже заботилась о невыносимой женщине, несмотря на то, что тоже предпочла бы ненавидеть.

Это походило на трагикомедию, и было слишком уморительно пытаться притворяться, будто ничего из этого не происходило.

Однако никто не смеялся.

Беллатрикс ухмыльнулась, продолжая взращивать внутри нее ненависть и боль.

— Ну, не хочу тебя разочаровывать, девочка, но если ты думаешь, что ты для меня что-то большее, нежели быстрый доступный трах, то ты очень ошибаешься. И только потому, что твоим друзьям наплевать на тебя…

Все внезапно почудилось таким сумасшедшим.

После всего одного мгновения, на которое она позволила себе подумать, что, возможно, они смогут расстаться на адекватный период, что она разглядела в Беллатрикс нечто похожее на человека, что она могла когда-то взглянуть на нее и увидеть что-то, кроме злобной суки, после этого мгновенья последние несколько дней…

Гермиона сдала.

— Кто бы говорил! — вздрогнула она и вскочила на ноги. — По крайней мере, мои друзья хотя бы были обеспокоены, а тебя продала собственная сестра!

Беллатрикс очутилась на ногах так же быстро, и ее лицо обрело чудовищное выражение. В диких черных глазах нарастала буря.

Однако гриффиндорку это уже не волновало: ее сердце выгорало, словно Феникс.

Как она посмела, как посмела Беллатрикс растоптать и извалять в грязи все чувства без всякой на то причины, попытаться обыграть все так, будто для нее это ничто, как она могла озвучивать худшие из страхов Гермионы, давить на еле зажившие раны?

Они не вернутся к тому, с чего все начиналось, нет, черт побери!

— Как ты смеешь, ты, грязно…

Гермиона сорвалась.

— Я БОЛЬШЕ НЕ ДЕЛАЮ ЭТОГО! — заорала она.

Вспышка ярости, отозвавшаяся эхом по всему дому, заставила Беллатрикс замолчать, в то время как Гермиона не переставала тяжело дышать.

Она не помнила, чтобы когда-либо подымала голос до такого крика.

— Я больше не играю с тобой, — произнесла она сквозь стиснутые зубы со сжатыми кулаками.

— Да неужели…

— Я сказала «нет», я этого не делаю, хочешь сидеть здесь и притворяться? Пожалуйста. Но мы обе знаем, что реально, а что нет. Ты заботишься обо мне, а я забочусь о тебе.

Беллатрикс повернулась к ней с возмущением, лицом к лицу, будто ее обвинили в богохульстве.

— Я не забочусь…

Гермиона перебила высоким голосом, не отступая ни на дюйм, пытаясь пресечь этот бред прямо сейчас.

— Вот почему ты уснула, плача в моих объятиях, поэтому я сказала тебе, что буду здесь для тебя, именно поэтому ты убила человека и спасла мне жизнь. Вот почему ты не смогла убить меня, и я не смогла сбежать, оставив тебя умирать. Вот почему я не уходила, и ты никогда не заставляла меня уходить, как, например, делаешь это сейчас.

Беллатрикс захлопнула рот. Она тяжело дышала и больше не говорила. Черные глаза сверкали в ответ. Она облизнула губы, и Гермиона увидела отражение собственного страха в темных глазах.

— Вот почему, несмотря ни на что, когда я уйду сегодня, я собираюсь вернуться и понять все с тобой. И мне все равно, веришь ты мне, или нет, — отчаянно произнесла гриффиндорка.

Беллатрикс не произнесла ни слова. Она лишь уставилась на Гермиону, словно в любую секунду могла попытаться убить… Или сбежать. От этого сердце Гермионы кольнуло чуть сильнее.

Она так устала от всего. Сколько раз им придётся сыграть в этот тупой спектакль? Больше так не пойдет. Пора остановить это безумие. Она должна заставить ведьму столкнуться с правдой и научить жить с последствиями, как бы ни было больно.

Она была на грани слез, но голос ее был тверд, когда она снова заговорила.

— Но если ты хочешь, чтобы я ушла, если ты действительно, по-настоящему веришь в то, что ты совсем не заботишься, тогда не делай вид, будто это я ухожу, — медленно произнесла Гермиона, ощущая, как горло сжимается от возможности этой горькой правды. — Если это то, что ты действительно хочешь, тогда скажи мне прямо сейчас, что ты хочешь, чтобы я ушла, и я клянусь, что уйду и не вернусь.

Беллатрикс действительно вздрогнула.

Но не заговорила.

Гермиона ощутила, как сворачивается ее желудок. Она не хотела этого. Это последнее, чего бы ей хотелось.

Беллатрикс все еще молчала, не двигаясь. Молчание было хуже всего сказанного ранее. Гермиона вздохнула.

Почему, черт возьми, она всегда отступает тогда, когда мне нужно больше всего, чтобы она сопротивлялась?