Ухмылка сошла с губ Беллатрикс. Она отвернулась от Гермионы. Вместо этого Пожирательница уставилась на огонь с задумчивым выражением. Когда она глубоко вздохнула, Гермиона почти пожалела о своем вопросе.
Затем она вспомнила, как ведьма кричала на нее, и сомнения мигом испарились.
— Предполагаю, я должна была знать, что ты спросишь об этом, — пробормотала Беллатрикс, а затем бесцветно добавила: — шесть.
Гермиона скривилась. Она даже не знала, ожидала она большего, или меньшего. И все же цифра неприятно царапнула внутри.
Я спала с кем-то, кто убил шесть человек.
Она больше не сердилась. Теперь она жалела о вопросе, который всколыхнул столько боли внутри.
Беллатрикс все еще не смотрела на нее. В ее темных глазах отражалось танцующее пламя. В ее выражении лица не было ни тени злорадства или даже гордости.
Однако и стыда не было.
Гермиона не хотела задавать следующий вопрос, вертевшийся не только на языке, но и существующий уже давно и глубоко в сердце. Теперь, когда она вскрыла эту рану, пути обратно не было.
Днем раньше она ранила меня всего лишь одним взглядом. Она делала вещи гораздо ужаснее, но этот ее взгляд ранит не меньше.
И, черт возьми, она творила чудовищные вещи с людьми, которых я люблю.
— Кого ты убила? — тихо спросила Гермиона, одолеваемая то приступами боли, то вспышками злости.
Беллатрикс встретилась с ней взглядом.
— Не задавай вопросов, на которые ты не хочешь слышать ответ, — предупредила ведьма тихим голосом.
Гермиона заколебалась.
— Ты знаешь большинство из них, — добавила женщина, смотря на гриффиндорку с нетерпением, от чего Гермиона вздрогнула.
Ты действительно хочешь вступить на эту территорию? Немой вопрос плескался в темном взгляде.
Гермиона не хотела, но реальность буквально дышала ей в спину…
— Я хочу слышать, как ты это скажешь.
Мне нужно услышать, как она произносит их вслух. Мне нужно признание от нее, мне нужны эти имена.
Одна волна боли перекрывала другую. Она сидела с каменным выражением лица, но внутри она отчаянно боролась с эмоциональным хаосом, в котором сплетались острая боль, обжигающая ярость и сокрушительное чувство вины.
Беллатрикс ощутила ее решимость и медленно выдохнула, а затем заговорила в безэмоциональном тоне.
— Я не знаю имени первого человека, которого я убила, — произнесла она. — Я убила его здесь, в этом доме.
Гермиона не могла отрицать накрывшее ее облегчение от того, что Беллатрикс начала с кого-то ей незнакомого, даже если это и было сделано намеренно.
— Где?
— За той дверью, которую я не могу открыть, — произнесла ведьма. — И прежде чем ты спросишь меня «почему», Темный Лорд приказал мне.
На этом моменте ее голос прервался, подсказывая Гермионе не вмешиваться и дать продолжить.
Гермиона неохотно молчала.
— Я никогда раньше никого не убивала, однако и не была категорически против подобного. Если бы я должна была убить, я знала, что сделала бы это, я могла, но я никогда не хотела убивать кого-то без причины. Убийство… Это ужасный шаг. Даже если откинуть всю эту моральную чушь, это меняет тебя, делает что-то отвратительное с тобой. Это… Это разрывает душу. Даже если бы я считала жизнь какого-то человека незначимой, а я так не делала, то все равно ничто не изменит того факта, что это разрушает твою душу, что-то ценное внутри тебя.
Гермиона внимательно слушала, сведя брови. Она никогда не слышала, как Беллатрикс рассказывает о том, как она себя чувствует, совершая ужасные вещи. Она с удивлением обнаружила, что Пожирательница точно знала о последствиях убийства, по крайней мере, в магическом смысле.
После долгого времени, проведенного вместе с крестражами, Гермиона была уверена, что после убийства душа убийцы действительно разрушается; их дух, их душа, их энергетика, как это не назовешь.
Все, что делало человека человеком внутри, разрушалось убийством. И Беллатрикс знала это.
Однако больше всего ее заинтересовало другое. С Беллатрикс приходилось читать между строк, замечая мелкие прорези здесь и там в ее броне.
Беллатрикс ничего не упомянула за ценность жизни магглов, упомянув лишь то, что не считала жизнь незначимой, что, несомненно, было удивительно для гриффиндорки. Пожирательница могла мучить, полностью разрушить чью-то жизнь, однако при всем этом до сих пор не считала это верным делом.
Гермиона окончательно запуталась. Были ли для женщины магглы и магглорожденные бесполезными, бесчеловечными, жалкими созданиями, или же нет?
— Но Темный Лорд хотел, чтобы я убила его, я думаю, просто чтобы доказать, что я смогу, или проверить глубину моей лояльности. И он хотел, чтобы я сделала это каким-то действительно темным заклинанием, чем-то гораздо большим, чем просто темная магия, чем-то реально злым. Я не хотела делать этого, не Авадой, и особенно не этим. Я не хотела убивать невинного человека, даже когда Темный Лорд сказал, что он был грязным бездомным магглом, у которого ничего не было.
Чем больше Беллатрикс говорила, тем быстрее разворачивались события, словно катились с высокого холма. Пожирательница смотрела куда угодно, кроме нее, и теперь откровение хлынуло, будто цунами. У Гермионы появилось ощущение, что она была первым человеком, которому Беллатрикс рассказывала об этом, что она хранила это внутри себя всю жизнь.
Гермионе не нравилось ничего из произнесенного. Какое заклинание могло быть хуже проклятия убийства, и почему Волан-де-Морт хотел, чтобы Беллатрикс использовала его на каком-то несчастном магле? Просто доказать что-то? Волан-де-Морт никогда не делал ничего без причины, и здесь не могло быть никакой хорошей причины.
— Но в чем смысл? Зачем жертвовать частью себя без причины, и ради кого-то, кто точно не заслуживал подобного? Это были ранние годы моего служения, и я тогда еще питала глупые мечты о независимости. Это был единственный раз, когда я отказалась что-то делать по его приказу.
И здесь было неясно. Гермиона едва понимала. До этой минуты она думала, что Беллатрикс, возможно, и не упивалась самим убийством, как некоторые из ее сослуживцев, но точно не беспокоилась об этом.
Как прихлопнуть муху.
Беллатрикс не была безмозглой машиной для убийства. У нее было подобие совести: маленькая, сморщенная, уродливая, но была.
Гермиона настолько ушла во внутренний диалог, что ей пришлось снова напрягать слух, когда Беллатрикс заговорила еще быстрее, словно машина, пытающаяся проскочить на красный.
— Темный Лорд был в ярости. Никто не отказывал ему, и он был скептически настроен по отношению ко мне, ты видела память о нашей дуэли. Он думал, что я сумасшедшая, и я совершила что-то той ночью, что-то настолько плохое, что заставило его поверить, но я не помню, что это было, несмотря на то, что я провела много времени, работая над своей памятью, пытаясь собрать все вместе. И он знал мой характер. Я была очень ценна для него. Он сказал, что это было мое неустойчивое состояние, заставившее меня отказаться от его приказа поначалу, — произнесла Беллатрикс голосом, будто все это причиняло ей физическую боль, у ее челюсти ходили желваки, а черные дикие глаза смотрели прямо в огонь, мерцая ярче пламени.
Гермиона очнулась от своего отстраненного состояния, слушая и наблюдая внимательно за ведьмой по той же самой причине, по которой люди не могут отвести глаз от автокатастрофы.
— Ты не сумасшедшая, и не была ею, — твердо ответила Гермиона, не сумев удержаться.
Трудно было сочувствовать женщине, вещающей о хладнокровном убийстве, и все же. Она чувствовала, что было необходимостью донести эту точку зрения до Беллатрикс. И вновь она поняла, насколько это знание должно было иметь значение для Пожирательницы, если бы какой-либо человек, кроме Гермионы, верил в это.
Беллатрикс только наградила ее кривой, горькой улыбкой, не доходящей до глаз.
— Несмотря ни на что, вместо того, чтобы убить меня, Темный Лорд наложил на меня Империо и заставил меня выпить зелье, которое, по его словам, должно было усмирить мою так называемую болезнь, сделать меня вменяемой. Со временем я уже не могла понять, почему я когда-то могла сказать «нет» ему. Я все еще не хотела делать этого, но это уже не имело никакого значения для меня, особенно находясь подле него, выполняя его приказы как самый преданный слуга. И когда он приказал мне убить человека тем ужасным заклинанием снова, я сделала это без тени сомнения.
