Гермиона взглянула на Беллатрикс, обеспокоенная подозрительным сочувствием.

Ну, технически это было не сочувствие, а насмешка, но все же…

Гермиона слишком хорошо ее знала, чтобы заметить отсутствие желчи в тоне Беллатрикс, или то, что ведьма не надавливала на нее так, как это действительно умела.

И это было самое близкое к сочувствию, полученное от этой женщины.

— Да, ну… Я — не вы, — твердо произнесла Гермиона, прогоняя неуместное смущение. — И даже если вы правы, я все равно никогда не пожелаю им того, что вы делали с людьми… Даже вам не пожелаю.

Губы Беллатрикс сжались в недоверии.

— Лжешь, — произнесла она обвинительно. — Ты говоришь благородные вещи, но эти чувства явно невзаимны, твои друзья не чувствуют того же, судя по тому, что ты все еще здесь, и единственная причина, по которой ты жива — это Нарцисса. И не надо притворствовать, словно ты бы не сделала всего этого со мной, если бы выдался шанс, детка.

Правда этих слов ранила, но Гермиона твердо следовала своим принципам и не соглашалась с ведьмой. Хоть она и не могла заявлять, что никогда не думала, чтобы дать Беллатрикс возможность прочувствовать собственные методы на себе, но понимала, что не способна на такую жестокость.

Она не хотела этого.

И да, было ужасно больно от того, как поступили с ней Гарри и Рон, но она знала, что никогда не поступила с ними подобным образом, даже сейчас.

Вероятно, именно поэтому ее душу скручивала такая боль.

— Не имеет никакого значения, как они поступили, или как поступаете вы. Я никогда не буду делать так, я никогда бы не поступила с ними так, и даже с вами, потому что это неправильно, — решительно ответила Гермиона.

— Ты действительно так считаешь? — поморщилась Беллатрикс, протестуя. — Люди, которые должны были защищать и заботиться о тебе, отправили тебя на верную смерть, и я сделала много болезненных и шокирующих вещей с тобой, и ты будешь сидеть здесь, передо мной, и вешать лапшу мне на уши, будто не хочешь наказать их, а тем более меня?

— Дело не в том, что я не хочу причинить вам боль. Дело в том, что я не буду. Я не буду уподобляться вам. Меня не волнуют ваши поступки или происходящее, я никогда не перестану следовать и верить в правильные вещи.

Беллатрикс долго молчала, глядя на нее с нечитаемым выражением, но Гермиона не смутилась. Она была удивлена, заметив, что не плакала, несмотря на жгучую боль в сердце.

Потому что это правда. Потому что, если я перестану верить в это, она победит. Она сломает меня. Я никогда этого не допущу.

Отравляющая депрессия, видимо, ненадолго отступила. Это заставило ее чувствовать себя лучше, по крайней мере, думать так.

— Ну, это просто глупо, — фыркнула Беллатрикс. — И ужасно наивно. Для такой смышлёной девчушки, ты полностью слепа в том, как устроен мир.

— Так оно и есть, да. Даже вы не в силах изменить это, — решительно произнесла гриффиндорка.

— Продолжай убеждать себя в этом, грязнокровка, а ведь это все равно не успокоит тебя ночью. А иначе, тебе бы не снились бы все эти непристойности обо мне, не так ли?

— Беллатрикс вытянулась и ухмыльнулась, когда Гермиона покраснела.

Девушка глубоко вздохнула.

Некоторое время они молчали, а Беллатрикс пересекла комнату, чтобы снять маленькие часы с верхушки камина и повозиться с ними, ведь она попросту не могла стоять спокойно. Она испытывала Гермиону, стоя к ней спиной, подталкивая ее к чему-то нехорошему, ведь ведьма так устала от скучных дискуссий.

Как нелепо.

Гермиона снова ощутила огромное желание вернуть свою палочку, но здравый смысл удерживал ее на месте, что было верным поступком, ведь через несколько секунд Беллатрикс бесцеремонно постучала палочкой по часам и бросила через левое плечо на пол. А потом снова прошлась по верхней части камина в поисках еще какой-нибудь вещицы, которую можно будет так же сломать.

Когда ведьма не обнаружила ничего интересного, она сразу обернулась и снова взглянула на теперь смущенную Гермиону.

— Как ты поняла?

Гермиона изо всех сил старалась не закатывать глаза, когда Беллатрикс прислонилась к камину, наблюдая за ней с каким-то странным блеском в темных глазах.

Могла ли Пожирательница быть более неясной?

— Как я поняла, что? — сухо осведомилась Гермиона.

— Как ты поняла, что тебе нравятся девушки?

Резкая смена темпа разговора заставила Гермиону поперхнуться воздухом. Беллатрикс вздернула свою совершенную бровь, когда Гермиона кашлянула, и ее щеки снова налились алым.

— П-почему-почему вам это интересно? — пробормотала она.

— А, а, а, теперь не твоя очередь задавать вопросы, малышка. Сейчас мой черед, — предостерегла ее Беллатрикс и скрестила ноги, тихо постукивая указательным пальцем по скрещенным рукам. Уголки ее рта искривились в загадочной ухмылке.

Гермиона прокручивала слова, сконфуженная и отчего-то смущенная. Беллатрикс видела это, потому что на ее лице расцвела поистине чеширская улыбка.

Неужели ведьма никогда не перестанет мучить ее подобным образом?

— Я не знаю, — выкручивалась гриффиндорка.

Беллатрикс косо посмотрела на нее.

Эта беседа приняла опасный поворот, возможно, становясь даже более нестабильной, чем беседа о Волан-де-Морте.

— Ты не знаешь? — издевалась Беллатрикс, слишком развеселившись ответом Гермионы.

— Это просто… Просто то, кем ты являешься. Я всегда знала, что я… Что думаю и уделяю этому больше внимания, нежели все остальные, — пробормотала Гермиона.

Когда Беллатрикс просто уставилась на нее, гриффиндорка от нервов начала просто продолжать болтать.

— Я просто… Знаете, когда была маленькой, я просто смотрела на девушек так же, как и на мальчиков. Я никогда не задумывалась над этим. Я имею в виду… Я была и с девочками тоже, поэтому я знаю, что я…

— Ты действительно была и с девочками тоже? В самом деле? — глаза Беллатрикс расширились. — Наша маленькая грязнокровка уже не девственница?

Подначивания Беллатрикс усугубляли ситуацию, Гермиона покрылась красными пятнами уже который раз за день, чувствую себя униженной и оскорбленной.

— Да ладно, — заявила недоверчиво ведьма. Гермиона ссутулилась, защищаясь. — Готова поспорить, ты даже не целовала кого-то раньше. Ты слишком чопорна. Ты бы никогда и никому не позволила влезть в свои закрытые на все замки трусики!

Издевательское хихиканье Беллатрикс так бесило, что Гермиона не смогла молчать.

— Несмотря на то, что это абсолютно не ваше дело, у меня никогда не заходило так далеко с мальчиками, но с девушкой было, и я не ханжа, но и не настолько бесстыдна, как вы!

— Но кто? — произнесла Беллатрикс с явным удовольствием от ярко-красного румянца Гермионы, полностью игнорируя оскорбление.

Гермиона была готова уже на все, чтобы доказать этой невыносимой женщине, что она не была такой неудачницей, которую совсем никто и никогда не хотел.

— Виктор Крам, — очень горячо и быстро выдала она. — У нас было близко к этому… И из школы девушка, или две. Мы занимались большим, нежели просто дурачиться, и я не знаю, откуда у вас такое мнение, будто бы я…

— Ты веселилась с тем знаменитым игроком в Квиддич? — с глупым видом спросила Беллатрикс. — И девушка, или две? Малышка, сколько интриг. Я не верю в это ни на секунду! Скажи мне, как им удалось пробраться в твои заплесневелые трусики?

Беллатрикс слишком наслаждалась происходящим, и слишком задевала Гермиону. Их так называемая светская беседа быстро вернулась к мучению над девушкой. Ей внезапно захотелось вернуться к жестким оскорблениям и уйти подальше от этой тонкой темы.

— Одна из них была в гриффиндорской команде по Квиддичу, Анджелина Джонсон, и у нас было какое-то время, — произнесла Гермиона сквозь стиснутые зубы, отчаянно пытаясь оставаться сдержанной.

— И она та, кто вкусила твой так хорошо охраняемый запретный плод, или это была другая таинственная девушка, или две, о которых ты не упомянула? — спросила Беллатрикс, практически гогоча, не заботясь совершенно ни о чем.