— Я была серьезно настроена избавиться от тебя, но Цисси была гораздо более рассудительней и убедительней меня. Она нашла способ получить для всех желаемое, и угадай что? — произнесла Беллатрикс, заставив гриффиндорку поежиться.

— Что? — выдохнула она, когда молчание неприлично затянулось, пока ведьма упрямо ждала ответа.

— Ты будешь свободна к концу послезавтрашнего дня, малышка.

Что?

Она сказала…

Я буду свободна?

Гермиона едва ли осознала услышанное, взглянув на Беллатрикс. Она не усмехалась, не хихикала и не смеялась.

Ее лицо было мертвым.

— Правильно, грязнокровка, скоро я избавлюсь от тебя, и ты сбежишь от большого плохого волка, и у меня больше не будет соблазна срезать твои отвратительные кудри. Ты даже сможешь взять эту копию Пророка с собой, когда попадешь в объятия своих драгоценных друзей, из-за которых ты до сих пор здесь. Считай это прощальным подарком. Напоминание о нашем времени здесь, если угодно, — протянула Беллатрикс со злобным удовлетворением на лице, когда Гермиона недоверчиво смотрела в ответ.

Беллатрикс не забывала ничего из того, о чем они говорили. Даже через недели она не упускала момента подстегнуть за слова. Ее страсть тогда не была вызвана алкоголем или простыми издевательствами, все было настоящим.

И она пришла сюда с этой бумагой, чтобы растоптать Гермиону, пытаясь донести до нее прекрасные новости, но не забыв подгадить напоследок.

Она права. Холодная, слизкая депрессия нарастала у Гермионы внутри, настолько сильная, что радость от скорого освобождения не могла затмить ее.

Она была права. Они ненавидят ее больше, чем любят меня. В конце концов, я принесла огромную жертву, я страдала от рук этой женщины, а они собирались позволить ей убить меня, чтобы поймать ее.

Как я загляну им в глаза и не увижу в них ответный взгляд этой ведьмы?

Как я могу посмотреть ей в глаза и заявить, что все не безнадежно, когда мои собственные друзья даже не позаботились о том, чтобы спасти меня?

— Что с тобой, грязнокровка? — резко спросила Беллатрикс в этой загробной тишине.

В груди резко кольнуло.

Грязнокровка.

Как я смогу отрицать шрамы на моей руке? Я не стою спасения. Я не была достаточно хороша. Я была слишком слабой, меня схватили. Я была слишком грязной.

— Ничего.

Сердце выстукивало у нее в горле. Она никогда не ощущала себя так.

— Ты странная, — подозрительно заметила Беллатрикс, когда Гермиона не посмотрела на нее, а только в огонь.

— Ты должна быть счастлива, услышав новости. Почему ты не прыгаешь от радости и не стоишь на коленях, целуя мои ноги в благодарность? На самом деле, я бы не удивилась, если бы у тебя был такой фетиш или что-то на подобие.

Пожирательница говорила в обычном презрительном тоне, но было что-то еще.

Все же она не отставала от Гермионы.

Беллатрикс сделала паузу, не получив ответа, долго впиваясь взглядом в девушку напротив.

— Ты думаешь, я лгу, не так ли? — издевалась она, оскорбляясь, словно ее заботило мнение гриффиндорки.

— Нет, — кротко ответила Гермиона.

Она была права. Все это время была права, а я — нет.

Грязной кровью, так она меня называет.

Грязнокровка…

— О, я знаю, что это, — внезапно сказала Беллатрикс и закатила глаза. Она резко выставила ногу вперед и бодро заговорила.

— Ты все еще расстроена тем, что произошло раньше, так? Я смутила тебя и снова ушла, малышка? Я вижу, ты снова мокрая.

Ах. Так Беллатрикс решила снова поупражняться в издевках.

Пожирательница точно знала, что делала. Она знала, что говорит неправду. Но ей так хотелось покрутить кинжалом в сердце девушки еще чуть-чуть, чтобы убить любую надежду на счастье глубоко внутри.

И ей удавалось.

Сердце Гермионы сжалось, а ярость запульсировала в венах. Наконец, она повернулась лицом к ведьме, но все еще не могла говорить.

Она посмотрела в лицо Беллатрикс Лестрейндж и подумала, почему же Беллатрикс Блэк она ненавидела меньше.

— Прости, малышка, но твоя реакция заставляет делать меня более сумасшедшие вещи, чем обычно, — произнесла ведьма с сочувствием, слишком насмешливым.

Гермиона не смогла остановиться прежде, чем подумать.

— Ты не сумасшедшая, — огрызнулась она, ее собственный раздраженный тон удивил ее, а брови Беллатрикс изогнулись в удивлении.

Было слишком долгое молчание. Беллатрикс, казалось, впервые была настолько удивлена на памяти Гермионы, но это не принесло ей никакого удовольствия.

Ей больше ничего не хотелось чувствовать — ни гнев, ни ненависть, ничего.

Ты ничто, прошипел голос ведьмы в голове.

— Конечно, сумасшедшая. Разве ты не слышала, разве ты сама не убедилась в этом, малышка? Я абсолютно безумна! — Беллатрикс рассмеялась. — Посмотри на себя, ты жалкая.

— Ты не безумна, — снова заговорила Гермиона, ее голос был настолько тяжелым, что удивление ведьмы не исчезало.

— Ты ведь знаешь, что нет. И ты так же знаешь, что это ты оставила мне этот подарок на шее, — смело продолжала гриффиндорка, вспоминая обо всем: об Омуте, о памяти, о газете, о засосе на шее, о предательских снах.

Глаза Беллатрикс вспыхнули, и в пространстве появилась ее палочка, прежде чем Гермиона закончила.

Чувство дежавю. Сколько раз они переигрывали эту сцену?

Это была их игра. Беллатрикс толкала, Гермиона сопротивлялась, Беллатрикс сильнее толкала, Гермиона в ответ, а потом случалось что-то плохое.

Плохие вещи: зубы, кусающие губу, темные пятна на шее, порезы и синяки от ударов, а еще чувства, которые пугали и сбивали Гермиону с толку.

Плохие вещи: осознание, что злодей оказался прав. Вот, что действительно было ужасно.

Гермиона ощутила это все разом. Вся боль, негодование и поражение вырвались из нее одним, неудержимым потоком.

Слабая. Трусливая. Грязь.

Грязнокровка.

Гермиона хотела, чтобы это игра закончилась, и ей было все равно, потеряет ли она что-либо, ведь изначально было ясно, что ей не победить.

Беллатрикс тоже была права.

— Это дым так глубоко въелся в твою головку, или ты действительно настолько глупа? — прошипела ведьма, хмурясь. — В последнее время я была слишком мягкой, поэтому ты забыла свое место, ты, мерзкое создание. И тебе просто посчастливилось не умереть сегодня. Но ты просто не можешь сдержать эту скверну в своей глотке, не можешь во время заткнуть рот, да?

Гермиона даже не вздрогнула от оскорблений. Она смотрела на Беллатрикс с тихим безразличием. Ведьма улыбнулась жестким оскалом.

— О, да, я была слишком снисходительна к тебе в последнее время. Мелкий грязный отброс думает, что теперь она в безопасности, что я не разорву ее к чертовой матери! — Беллатрикс зарычала, ее палочка теперь была в дюйме от носа Гермионы.

Выражение гриффиндорки не изменилось. Ее сердце колотилось, но в голове царило странное спокойствие.

Беллатрикс была смущена отсутствием обычной реакции девушки.

А потом разозлилась.

— Ты действительно не понимаешь, насколько близка я была сегодня, чтобы убить тебя, — холодно произнесла она, глаза блестели от ярости и злости.

Угроза смерти не пошатнула Гермиону, хотя должна была.

Мне все равно, мне все равно, что она со мной сделает, меня не волнует Беллатрикс Лестрейндж.

Я больше не хочу чувствовать.

— Прежде, чем зелье взорвалось, я собиралась спуститься сюда и мучить тебя за все твои делишки, и, наконец, закончить все это, стереть тебя со своей жизни, будто никогда тебя здесь и не было…

Мне все равно.

— Но теперь, думаю, я смогу это сделать. Нужен просто один наглый, слишком громкий комментарий, не так ли? — угрожающе прошептала Беллатрикс. — Ты выплюнула достаточно дерзкого дерьма, скверная грязнокровка. Все твои хитроумные уловки и планы никогда не изменят того факта, что ты ниже меня, грязь под ногами. Ты — отброс земли. Ничто, ты слышишь меня? Абсолютное ничто!

Безумный, звенящий голос эхом отозвался в ушах Гермионы. Она все больше и больше выплескивала эмоции, когда гриффиндорка просто слушала, в то время как Беллатрикс походила на яростно шипящую кошку, готовую выдрать горло.