И это не важно, что Гермиона отыграла в этом далеко не первую роль. Она никогда не отпустит ее, она обязательно попытается спустить на нее всю свою жестокость, гнев и отвращение к ненавистной жизни.
Правда заключалась в том, что они, возможно, затеяли очень опасную игру, но у Гермионы не было ни малейшего шанса на победу.
========== Часть 6 ==========
События в кухне задали тон на ближайшие недели.
Гермиона и не предполагала, что сможет выжить в течение нескольких недель, будучи заложницей Беллатрикс Лестрейндж.
Первая неделя была самой трудной. Прощупывая новые отношения с сожительницей, Гермионе часто приходилось испытывать на себе огромное разнообразие проклятий и издевательств. Оказалось, что было достаточно просто невинных действий, способных разозлить Беллатрикс, и каждое неверное движение Гермионы сурово наказывалось. Беллатрикс предпочитала Круциатус, но и не была против старого доброго удара справа.
Она быстро научилась не задавать вопросы Беллатрикс, или вообще затевать с ней разговор. Гермиона пыталась несколько раз, желая выяснить их положение, узнать, с кем вела переписку Беллатрикс, была ли она сама близка к свободе.
Или смерти.
Беллатрикс никогда не отвечала ей, а чаще всего и вовсе наказывала, поэтому Гермиона, в конце концов, прекратила попытки. Она провела большую часть первой недели избегая Беллатрикс на каждом шагу, живя в страхе, и это, видимо, очень тешило самолюбие Пожирательницы.
Гермиона не была ограничена в перемещениях по дому, за исключением одной из комнат наверху. Она также могла ходить туда, куда только вздумается, в границах острова. Сначала это шокировало ее, но после раздражительно снисходительных объяснений Беллатрикс все стало на свои места:
— Куда ты пойдешь, грязнокровка? Остров тянет едва на милю и полностью покрыт чарами, сглазами, которые тебе и не снились, ты не в силах снять их даже с палочкой в руках. Темный Лорд сам наложил их, надеюсь, ты не решила искупнуться. Мы находимся посреди чертового океана, и волны бы разбили твою жалкую тушку о камни размером с гиппогрифов. И, к слову, в воде тоже кое-что водится.
Гермиона, испугавшись, спросила, что именно находится в воде. Беллатрикс, отвлеченно думая о своем павшем любимом хозяине, ответила не задумываясь.
— Что-то большое и противное, похожее на змею. Только Темный Лорд мог приручить ее, наверно потому, что мог говорить с ней. Даже я бы не рискнула возиться с подобным…
А потом Беллатрикс внезапно осознала, что ведет светскую беседу с Гермионой, при этом даже отвечая на вопрос. Размышления о Волан-де-Морте не помогли, напротив, сделали все гораздо хуже. Так что Гермионе пришлось заплатить за маленькую долю информации пытками, которые заставляли ее тело ныть даже неделю спустя.
Черный пляж был поистине тоскливым, неинтересным местом. Почти постоянно шел дождь, было ужасно холодно. Песок был черным, как и хозяйка этого места, мешаясь с битым гравием и острыми морскими раковинами, которые были слишком уродливыми, чтобы даже смотреть на них.
Она бродила вокруг около часа, чтобы найти что-то полезное, какое-нибудь слабое место, или способ сбежать, но тщетно. Все это было бессмысленно, только маленький мрачный остров посреди океана, в окружении таинственных и ужасных монстров. Она даже не думала приближаться к береговой линии, там были огромные прибои и камни повсюду, не говоря уже о живности в воде.
Так что Гермиона оставалась в доме. Один только раз она вышла посидеть на крыльце. И Боже, как она рыдала всю первую неделю. И это было не из-за боли от пыток Беллатрикс.
Она плакала, потому что была абсолютно несчастной. Она была одна, в этом ужасном, угнетающем месте с Беллатрикс Лестрейндж. Одиночество кололо в груди. Она вспоминала друзей, желая больше всего очутиться дома. Она хотела, чтобы вернулись ее отец и мать, хотела бы знать, что они до сих пор помнят ее. Она уже пожалела о чарах забвения, что наложила на них ради их собственной безопасности. Она хотела, чтобы они до сих пор любили ее и скучали, беспокоились, потому что она чувствовала себя чертовски одинокой здесь, никому не нужной.
Но после первой недели она обрела почву под ногами. Вопреки убеждению Беллатрикс, постоянные муки не ослабили ее, а сделали сильнее. Она начала привыкать к боли, перестала быть опустошенной из-за нее.
К постоянным выпадам и оскорблениям, на самом деле, было сложнее привыкнуть. Гермиона всегда была чувствительна. Она хорошо скрывала это после того, как подружилась с Гарри и Роном, которые были несколько бестактны, и всегда игнорировала хулиганов.
Но это не работало с Беллатрикс.
Пожирательница знала, что сказать, как ударить больнее. Она копается и находит ваши малейшие прорехи в броне и выжимает все из вас, все до капли.
Это выматывало больше всего. Она должна была постоянно напоминать себе, что не бесполезна, не слаба, не глупа, ничем не уступает ведьме. Она слишком устала, но до сих пор не понимала, как синяки от избиений так быстро сходят.
Ты должна быть смелой, говорила она себе снова и снова. Ты обязана. Ты должна двигаться дальше. На злобу этой сучке. Никогда не позволяй ей раздавить тебя. Не дай ей потушить твой огонь.
Война закалила ее больше, чем она предполагала. Она была намного сильнее, чем когда-либо. Единственное, что приводило ее в панику, было воспоминание о Малфой Мэноре и утратившей контроль Беллатрикс.
Это было то, чего она действительно боялась, во второй раз некому будет прийти на помощь. Но Беллатрикс держала свое слово и до сих пор не убила ее, лишь причиняла боль.
Труднее всего было иметь дело с тем фактом, что у нее не было никакого контакта с внешним миром, и Беллатрикс знала и наслаждалась этим. Она держала Гермиону в неведении чисто из вредности. Даже призналась в этом. Ворон прилетал и улетал так часто, что Гермиона возненавидела его не меньше хозяйки, она все еще сторонилась его. Но он был предан своей владелице, и, казалось, не жаловался на постоянные поручения.
И это означало, что у Гермионы не было ни малейшего шанса перехватить письмо.
— Почему ты не можешь просто сказать мне хоть что-нибудь? — однажды сдуру спросила Гермиона, по горло сытая гнетущим одиночеством.
— Потому что ты невыносимая всезнайка, и ты хочешь знать все. И я никогда не буду способствовать тебе в этом, малышка, — с насмешкой ответила Беллатрикс и сглазила ее в отместку за дерзость. Ноги гриффиндорки превратились в желе.
Хоть это и не было больно, но вполне унизительно.
Гермиона чувствовала себя глупо, переваливаясь с боку на бок, снова и снова, перекатываясь как последняя идиотка.
К середине второй недели все стало намного легче. Она научилась играть в эту игру. Поняла, когда говорить, а когда просто держать язык за зубами, как сохранять нейтральное выражение лица, даже если Беллатрикс говорила поистине отвратительные вещи. Она знала, что могла ходить в любом направлении, главное не пересекаться с Беллатрикс.
Вероятно, в письмах Нарцисса выражала свое негодование по поводу террора и отношению к Гермионе, потому что на вторую неделю она получила несколько комплектов одежды от явно недовольной Беллатрикс.
Что было хорошо, потому что ее рубашка уже никуда не годилась.
Гермиона чередовала ее со старой одеждой, в которой сюда попала. Она была отвратительной, но это все, что было в ее распоряжении, потому что Беллатрикс относилась к ней хуже, чем к домовым эльфам, как к мухе, которую должна была прихлопнуть каждый раз, когда она подлетала слишком близко.
Гермиона предполагала, что только из-за Нарциссы ведьма не заходила дальше. Она бы не сгодилась в качестве заложника, если бы была в полудохлом состоянии, поэтому Беллатрикс была вынуждена дать ей одежду и некоторые принадлежности для ванны.
Она даже бросила дополнительное Круцио, когда Гермиона из глупости попробовала поблагодарить ее. Так умно.
Вся одежка была черной и смутно попахивала плесенью, словно хранилась долгое время в каморке. Гермиона старалась не думать о том, что, вероятно, это была старая одежда Беллатрикс; одежда оказалась подозрительно во вкусе ведьмы.
