Гермиона не усвоила уроки прошлой ночью.

— Вот оно! Этот огонь, деточка. Не утратишь ли ты над ним контроль? Но ты должна быть осторожней, играя с огнем, сладкая… Или обожжешься. Ты ведь помнишь? Ну, конечно, да, — произнесла Беллатрикс с ужасной улыбкой.

Перед глазами Гермионы вспыхнуло воспоминание. Гермиона в камине и Беллатрикс, возвышающаяся над ней с вихрем огня, бушующим вокруг нее.

Она подожгла ее на один кратчайший миг.

— Дай мне время, крошка, и я сломаю тебя. Если только ты не сделаешь этого раньше.

Ты не сможешь, с силой подумала Гермиона, борясь со страхом. Тебе никогда меня не сломать.

Она посмотрела на Беллатрикс вызывающе, которая по какой-то непостижимой причине с удовольствием наблюдала за ней. Она упивалась вызывающей Гермионой; вероятно, потому что появлялся очередной повод причинить ей боль.

— Думаю, пришло время для нового урока манер, малышка. Ведь мы никогда не заканчивали день иначе? — нараспев произнесла ведьма.

Гнев уступил очередному приступу страха.

Боже. Даже когда я держу рот на замке, все становится хуже.

Гермиона издала приглушенный звук, пытаясь шевелить языком и умолять о пощаде, но это было бесполезно. Насмешка была видна в глазах Беллатрикс, она смаковала ее ужас. Она наклонилась еще ближе, прямо к самому лицу Гермионы, и просунула палочку между ними, почти лаская. Гермиона закрыла глаза, ожидая неизбежной боли. И это усилило все ее другие чувства.

Сосны. Ладан. Темный шоколад и мята. Немного сладких духов.

Беллатрикс должна была пахнуть гнилью, тем, что было у нее внутри. Но от нее пахло хорошо, и аромат парил вокруг нее, будто заманивал в ложное чувство безопасности. Это затуманило ей разум. Она могла чувствовать тепло между их телами.

Беллатрикс должна была быть холодной, как ее сердце, но она излучала мягкое тепло.

Беллатрикс… Беллатрикс была слишком заманчива при всей своей жестокости, и было бессмысленно отрицать это.

Долгое время они стояли в расслабляющей тишине. На кухне было так спокойно, слабый шум волн, разбивающихся об берег, доносился до них. Сердце Гермионы забилось немного быстрее.

Чего она ждет…?

Она чувствовала дыхание Беллатрикс, грудь к груди, вздохи возле ее шеи. Мурашки побежали по спине.

Что она делает?

Палочка Беллатрикс скользнула по ее ключице, и со звуком у Гермионы перехватило дыхание.

— Я знала! — закричала Беллатрикс, внезапно отступая. — Ты фантазируешь о женщинах!

Ах. Вот, что она делала.

Глаза Гермионы распахнулись, и Беллатрикс захихикала, увидев взгляд брюнетки.

Пожирательница приняла вид преувеличенного отвращения.

— Боги, на секунду я подумала, что ты попытаешься поцеловать меня.

Не-а. Она никогда не позволит этому случиться.

Гермиона все еще не могла говорить, так что она просто громко фыркнула. Ее щеки приобрели ярко-красный оттенок. Беллатрикс, казалось, получала неимоверное удовольствие от того, что Гермиона была не в силах говорить и тем самым была совершенно беззащитна.

— Все ли твои драгоценные друзья, предатели крови, знают, что ты предпочитаешь представительниц слабого пола, малышка? О, не думаю. Что бы они подумали о великой девчушке Грейнджер, если бы узнали, что ей по вкусу киски?

Уши Гермионы горели. По вкусу киски. Совершенно отвратительно. Она пыталась не представлять это, хмурясь в ответ.

Правда заключалась в том, что Гермиона любила девочек даже больше, чем мальчиков. Она никогда не вешала на себя ярлыки, но она знала об этом, знала, как это называется. Но она никогда не задумывалась над этим. Ее родители никогда не беспокоились, будучи слишком добрыми и любящими, без всяких предрассудков, и она росла открытой для любого вида любви.

Приехав в Хогвартс, она стала меньше об этом задумываться. Она держала это в себе, подальше от Гарри и Рона. Они были единственными ее друзьями, и она не хотела потерять их по любой из причин.

Так что нет, кроме ее родителей никто не знал. (Хорошо, хорошо, Джинни даже очень знала… По личным причинам.)

Но то, что ей нравились девочки, еще не значило, что ей по вкусу Беллатрикс Лестрейндж! Женщина была отвратительна во всех отношениях!

— Мои глаза здесь, крошка! — с оскорбленным видом воскликнула Беллатрикс, указывая на свое красивое аристократическое лицо.

Гермиона никуда не смотрела, но комментарий заставил ее взгляд метаться, и это была ловушка от Беллатрикс.

Был ли это драгоценный камень на ткани меж ее грудей? Кто его сделал?

Прекрати пялиться, идиотка!

Ее лицо горело, а взгляд резко устремился к потолку. Она издала сдавленный звук протеста, когда Беллатрикс снова захихикала.

Я терпеть ее не могу, и она это знает! Я даже ничего не сделала! Как она посмела… Это она всегда лезла ко мне!

Вероятно, ее молчание было к лучшему.

С довольной улыбкой Беллатрикс отступила на шаг назад. Прежде чем Гермиона поняла, что происходит, Беллатрикс сказала:

— Не наслаждайся слишком много, грязнокровка.

Ах да, она почти забыла.

Гермиона рванула в сторону, словно надеялась избежать проклятия.

— Круцио!

Крик Гермионы был настолько громким, что сломал проклятие тишины. Она упала на пол в конвульсиях, крича от боли. Она никогда не привыкнет к этому, никогда. С каждым разом проклятие ощущалось все хуже. Она чувствовала, как все кости в ее теле превращались в труху, как ее кожу сдирают заживо.

Остановите, остановите это, прекратите, пусть это закончится, пусть все закончится…

Она извивалась на полу в кухне, крича как никогда. После долгих мучений, Беллатрикс опустила палочку. Гермиона всхлипнула и свернулась, пытаясь закрыться, сохранить толику достоинства.

Беллатрикс никогда бы не позволила ей этого.

— Прекращай пытаться заглянуть под мою юбку, грязная извращенка, — сказала ведьма, брезгливо глядя на Гермиону, которая смотрела на нее в ответ со слезами на глазах.

Ненавижу ее. Ненавижу ее, ненавижу, ненавижу, думала она, дрожа от ужаса.

Беллатрикс присела рядом с ней и взяла ее рукой за подбородок. Гермиона хотела отстраниться, но знала, что сделает так только хуже.

— Выучила этот урок? Или мне повторить? — промолвила Беллатрикс смертельно тихим голосом, ее длинные ногти впивались в щеки Гермионы.

Гермиона кивнула, все еще тяжело дыша и дрожа, когда Беллатрикс одарила ее жесткой пощечиной.

— Отвечай своей госпоже как полагается.

— Да, — выдохнула Гермиона. Беллатрикс усмехнулась.

— Я ведь сказала тебе. Это очень простая игра, грязнокровка. Делай, как обещала, не выходи за рамки, и будет не так больно. Действительно просто.

Беллатрикс отпустила ее лицо и поднялась, осматривая Гермиону.

— Приведи себя в порядок. Ты неприлична, — глумилась ведьма.

Сорочка высоко задралась на бедрах, и униженная Гермиона слабо потянула ее вниз.

Беллатрикс вышла из кухни в вихре черных одежд и безумного смеха.

Гермиона лежала там в течение некоторого времени, приходя в себя. Она села и потерла ту часть лица, по которой ударила Беллатрикс.

Что ж. Могло быть и хуже, саркастично подумала она.

Проклятие Круциатус было ужасным, и она ненавидела его, но это было ничто по сравнению с истинным гневом Беллатрикс. Она могла бы перетерпеть Круциатус. Она знала, что могло быть гораздо хуже.

Что действительно ее сейчас беспокоило, так это дальнейшая жизнь бок о бок с Беллатрикс. Она должна быть достаточно сильной, чтобы пройти через это и остаться в живых.

Беллатрикс действовала так, словно действительно планировала держать Гермиону живой, но они обе знали, что так не выйдет. Она сделает какую-нибудь ужасную оплошность, и ведьма убьет ее в пылу гнева.

Гермиону раздражало, что Беллатрикс утверждала, будто она могла избежать Круциатуса, или других физических или словесных пыток. Это была абсолютная ложь, чтобы она не делала, Беллатрикс будет поступать так снова и снова.

Она знала это. Они обе знали. Даже если Гермиона ничего не сделает, она все равно останется постоянным напоминанием о том, что Беллатрикс потеряла, живым воплощением того, кто отнял у нее ее Мастера.