Не голый, раз уж Ник в таком неадеквате насчет голых. Но, блин, эротичный настолько, что захотелось немедленно самого себя оттрахать.
Я запоздало подумал, что во всей этой суматохе забыл о пудре и туши, но теперь уж ничего не поделаешь…
Пока я шел к Никитосу, все прохожие оборачивались мне вслед. Еще бы, такой мальчик!
И Никита смотрел на меня круглыми глазами. Я видел, как его взгляд то и дело невольно пробегает по моему телу.
Что, вставляет? То-то!
Сидеть в своих джинсяках я не мог и поэтому постоянно торчал то у окна, то у книжных полок. Ник вынужден был следить за моим дрифтом по комнате, а значит, постоянно был под давлением моей эротичности. Я же, ощущая, какой я немыслимо сексапильный, настолько сексапильный, что сопротивляться этому ни одно живое существо не в состоянии, наслаждался каждым его взглядом. Так же, как наслаждался тем, как Ник краснел или отводил глаза.
Против света я наверняка казался тоненьким стройненьким силуэтом, сексуальным по полной. Со своего стула Никита хорошо видел и мою задницу, обтянутую джинсовой тканью, с ясно видимыми ямочками по бокам (а они были видны весьма ясно — я проверял!).
Мы стали проговаривать текст Фауста из второго действия, и я, хоть и подучил за эти дни текст, запинался, не в силах вспомнить свои реплики. Да и как тут что-то вспомнить, когда воздух загустел от эротического напряжения, когда возбуждение искрилось, когда сексуальная тяга заставляла сердце колотиться, как отбойный молоток!
— Смотри в книгу, если не помнишь, — сказал Никита, и я почувствовал в его голосе все то, что хотел почувствовать. Ник был возбужден.
Я сел рядом с ним, поморщившись от боли в яичках.
Интересно, как мы будем меня раздевать? На эти джинсы ведь опять придется потратить минут десять! Ничего себе у нас будет любовная прелюдия!
Мы смотрели в одну книгу и оттого невольно прижимались друг к другу плечами. От этих прикосновений я обмирал, теряя всякое ощущение реальности. А когда Ник слегка пригнулся и мои волосы взъерошило его дыхание, я едва не кончил.
— Что с тобой? — спросил Никита тихо.
Я повернул к нему лицо, и наши глаза оказались совсем рядом…
Мы замерли. Я почувствовал, как меня охватывает тепло, исходившее от Ника.
— Что с тобой? — снова спросил Никитос. Еще тише.
Я невольно подался ближе. Потом еще. Прикрыл глаза…
Мыслей не было. Я весь растворился в ощущениях.
Наши губы были так близко! Несколько сантиметров!
Я подался вперед еще немного…
— Черт! — вскрикнул Никита, вскакивая. Неуклюже, слишком сильно опираясь на поврежденную ногу. Отскочил назад, и стул, на котором он сидел, опрокинулся. — Я сразу понял, что ты из этих!
Ник не устоял на ногах и упал на диван позади, но тут же снова подпрыгнул, будто его ужалили.
Я медленно поднялся.
— Ты что, пидор?
Я ошарашенно смотрел на Никиту. Не скажу, что подобных сцен в моей долгой жизни никогда не было, но от Никитоса я такого никак не ожидал. К тому же я настолько отдался всему происходившему между нами, что теперь с трудом возвращался в реальность.
— Уходи! — вскрикнул Ник.
Я продолжал смотреть на него широко открытыми глазами.
— Уходи сейчас же! — Никита решительным жестом указал в сторону коридора. — Вали!
Я стоял, по-идиотски открывая и закрывая рот.
— Давай, давай!
Я сглотнул.
— Никита… — пропищал я. А у меня получился именно писк, жалкий, несчастный, беспомощный.
— Не заставляй меня выбрасывать тебя отсюда силой!
— Я тебя люблю… — промямлил я. Даже не знаю, зачем я это сказал.
— Проваливай! Немедленно!
Никита замер, указывая на дверь. На лице его была написана непреклонная решимость. И еще злость. От парня веяло таким холодом, что даже мне стало ясно, что этот лед никак не растопить.
И я ушел. Не попытавшись хоть как-то исправить положение…
Шавка, которую хозяин, прогоняя, одним пинком выкинул со двора. Котенок, которого вдруг сунули в мешок. Дерево, которое росло рядом с домом сто лет, но в один прекрасный день было спилено без лишних разговоров…
Я чувствовал себя раздавленным. Нет, я знал, что в 4:48 утра завтра произойдет перезагрузка, и можно будет начать сначала. Но решительное лицо Никиты, его злые выкрики, неожиданность перехода от почти поцелуя к изгнанию давили на меня.
Я бездумно остановился у дома Ника, глядя невидящими глазами прямо перед собой…
***
О сексе в тот момент я думал меньше всего. Мне просто хотелось вновь почувствовать себя желанным, кому-то нужным.
Приблизившись к бассейну, я вспомнил, что именно здесь Никита нашел (или найдет) девушку, которая лишила (или лишит) его девственности. В сердце неприятно заныло.
Я сказал, что хочу записаться в группу с тренером и что начать хотел бы сегодня же. Меня спросили, сколько мне лет, и я ответил, что пятнадцать. Это был максимальный возраст для группы, которую Серп должен был вести через полчаса. Пожилая женщина, все это время неодобрительно косившаяся на мой прикид, взглянула на меня с удивлением, но все же записала. И добавила, что мне повезло, юношеская группа занимается как раз сегодня, причем занятие через полчаса, и, вот я счастливчик, в ней есть свободные места.
Я заплатил за месяц вперед, окончательно спустив родительские сбережения, и меня представили Серпу.
Взгляд Сергея Петровича скользнул по мне, глаза расширились, и Серп отвернулся, но я успел заметить, как стала набухать припухлость у него между ног. Работает! Обычно у меня уходило минут десять на то, чтобы тренер разглядел во мне не просто какого-то парня, а сексуальное существо. А теперь это произошло сразу же. Вот и отлично!
Серпу было недалеко до тридцати. Я как-то подсчитывал, и у меня получилось двадцать семь. Совсем мальчик — с точки зрения меня семидесятилетнего. Мужик ближе к старикам — с точки зрения меня сегодняшнего.
Спортивную карьеру он завершил, так и не став чемпионом. Ему помешал его собственный рост — два метра с хвостиком. Ему бы в баскетбол, а он в плаванье пошел! Худосочный, далеко не качок, но при таком росте он все равно был настолько меня массивнее, шире и, конечно, мускулистее, что я и на самом деле чувствовал себя с ним ребенком. У него было симпатичное лицо, развитой торс пловца, узкий таз. И отличная задница — выпуклая, упругая. Наверное, такая задница тоже мешала набирать в воде скорость, но с точки зрения красоты она была идеальна. Увы, в мире, где пловцы бреют ноги, чтобы добраться до финиша на одну десятую секунды быстрее, сексапильный зад был непозволительной роскошью.
Сергей Петрович, как я знал после стольких циклов, проведенных в его объятиях, был женат, растил двух детей и совершенно точно имел опыт гомосексуальных отношений. Он отрицал, что спал с другими мужчинами, но ведь скрыть, что знаешь, что, когда и как делать, невозможно. Да и сравнительная легкость, с которой он велся на похотливых пассиков, вроде меня, говорила, что Серп не просто имеет опыт, но и практикует, так сказать, вовсю. Некоторым барьером между нами вставал мой фиктивный возраст, Серп жался и сопротивлялся, упорно отнекивался, но все же сдавался.
Я пошел в раздевалку и потратил все оставшееся время на то, чтобы стянуть с себя джинсы. Когда это, наконец, получилось, у меня было ощущение, будто я выбрался из-под трактора. Снова можно было дышать! Снова можно было шевелиться! И боли больше не было!
Все дальнейшее было предсказуемо — кроме меня, на занятие явилось три девочки и один пацан. На фоне этих сопливых детишек бросалось в глаза, что мне ну никак не может быть пятнадцать лет, но Серп вопросов не задавал. Мы некоторое время просто плавали туда-сюда, потом нас позвали на «берег», и мы стали делать какие-то упражнения.
Рецепт для Серпа, обнаруженный мною давным-давно, был простым: несколько раз встать на мостик с прогибом назад, после занятия припереться в комнатку тренеров, где, кроме Сергея Петровича, никого сегодня уже больше не будет, и приняться разглядывать фотографии на стенах. Все! Просто и легко!
