А тело! Я был длинным, будто вытянутым в высоту, тонким, как проволочка, и стройным, как тростник! Все тело и каждая его часть были совершенны! Без преувеличения! Уж я-то, сменивший несколько десятков партнеров и разбирающийся в мужской красоте не только по зову сердца, но и по близкому знакомству с множеством мужских тел, мог судить об этом с полным знанием дела.

Сколько я себя ни разглядывал, я не мог найти в себе ни одного изъяна. Я был уверен, что никого в целом свете нет красивее меня. Я был наипрекраснейшим созданием вселенной. Серьезно. Нет-нет, я не шучу, совершенно серьезно — я был самым прекрасным юношей в целом мире!

Ну…

Наверное, за единственным исключением…

Был в моей жизни один парень, Никита. Вот тот был совершенством! Во всяком случае, в моих воспоминаниях…

Как ужасно, что в юности мы не видим себя глазами опытной зрелости! Мы не понимаем, как мы красивы. Когда-то я мучился от комплекса неполноценности — все в моей внешности тогда казалось мне неправильным и отталкивающим. А ведь, как выясняется, я был эталоном красоты, прекраснейшим из прекрасных творений природы!

Восемьсот тринадцатый цикл был немного другим…

Когда-то, много десятков лет назад или, если смотреть из петли времени, довольно скоро в будущем, я лишился девственности с парнем, которого звали Ником, Никитой или Никитосом — в зависимости от настроения. Никиту я даже теперь, в своем нынешнем положении, признавал красивее себя…

Мой первый в жизни секс был каким-то хаотичным, случайным, бессмысленным. Мы с Ником оба были пьяны и оба воспринимали каждый следующий шаг в вечной игре тел как шутку. Каждое наше движение сопровождалось взрывами хохота. Даже когда член Ника стал продираться в мою прямую кишку, мы оба продолжали зубоскалить и смеяться. В тот момент мы друг о друге ничего не знали. Вообще ничего. Даже имен. Так, случайный собутыльник на студенческой пьянке.

Наслаждения ни я, ни Никита, конечно, не получили. Все было таким же необязательным, как тост, когда распиваешь уже вторую бутылку.

Однако тот случай нас с Никитосом познакомил, и мы стали общаться.

Да, как это ни удивительно, именно из-за того, что мы трахнулись, мы спросили друг у друга, как кого зовут.

Мутные, нечеткие воспоминания о случившемся заставляли каждого из нас смущаться, особенно поначалу, но нам все равно было интересно друг с другом. Чем дальше, тем больше между нами возникало симпатии. Очень скоро мы уже были друзьями, лучшими друзьями, теми, кого называют «не разлей вода». Но было между нами что-то еще — сексуальное напряжение, вожделение, желание. Эти ощущения росли с каждым днем, становились все сильнее, начинали над нами довлеть, заслоняли собой все остальное. Поначалу мы сопротивлялись, боролись, не признавались даже самим себе, что с нами что-то происходит. А потом сдались. Это случилось через полгода после того, первого раза, и это уже был совершенно осознанный, желанный секс.

Эта страсть очень скоро переросла в любовь. Именно любовь. Мы с Ником любили друг друга, те три года были самым счастливым временем в моей жизни.

Потом я Никите изменил. И не раз. Он узнал. Сказал, что прощает, но прежней душевной близости между нами больше не было. Потом мы расстались.

Я потерял след Ника, но продолжал вспоминать о нем — и в той, нормальной жизни, и в моих бесконечных днях сурка. Он мне часто снился, и я просыпался со щемящей болью в сердце, бессильный что-либо изменить.

И вот на восемьсот тринадцатый цикл я что-то вспомнил…

========== Дни сурка с 813-го по 816-й ==========

813-й день сурка

Я давно уже не утруждал себя просыпаться для «перехода» обратно в пятницу. Как лег в свою кровать спать вечером в пятницу, так и просыпался в своей кровати утром пятницы.

В восемьсот тринадцатый день сурка я проснулся сразу, толчком. Что-то радостное, по-настоящему хорошее заставило меня резко сесть на кровати.

Город шумел за окном, начинался обычный будний день.

Мне что-то снилось этой ночью, что-то доброе и прекрасное, но сон быстро стирался из памяти, превращаясь в какие-то неясные образы, и я никак не мог вспомнить, что же там именно было…

Улыбка Никиты…

Что-то еще…

И тут я вспомнил! Мы с Ником входим в подъезд его дома, он оборачивается, и я вижу его улыбку…

Дом! Дом, где жил Ник! В смысле, где он сейчас живет!

В комнату заглянула мама — сказать, что завтрак на столе. Мимо открытой двери прошел отец. С тошнотворной точностью до мельчайшей детали все шло как всегда.

Только теперь я помнил, где жил Никита!

Спустя час я метался среди дворов, с надеждой вглядываясь в каждую многоэтажку и пытаясь найти одну-единственную, ту самую. Сколько циклов потеряно зря! Восемьсот двенадцать циклов потеряны зря!

***

На часах было почти одиннадцать, когда я, радостный, подпрыгивающий от хлещущего из меня нетерпения, позвонил в нужную дверь. Я нашел его! Я нашел Никиту!

Ник, конечно, никак не мог быть в это время дома, но постоять под его дверью и уйти я тоже не мог!

К моему удивлению послышались шаги. Как, в разгар утра пятницы? Кто бы это мог быть? Шагов я не узнавал, это были не Никитины шаги. Медленные, тяжелые, хромающие.

Щелкнул замок, я весь напрягся, дверь отворилась…

На пороге стоял Ник. Удивительный. Прекрасный. Совсем юный — заметно более юный, чем я его помнил. Я смотрел на него глазами семидесятилетнего старика, влюбленного в него всю жизнь, и он казался мне ангелом, сошедшим на землю. Озаренным светом ангелом…

Я был настолько поражен, что несколько секунд вообще больше ничего не видел. Казалось, я ослеп, и на сетчатке остался лишь этот последний образ — божества, прекрасного, как солнечный луч, совершенного, каким только может быть совершенство…

— Чего тебе? — спросил Никита, когда пауза стала затягиваться.

И голос! Тот самый голос, удивительный, чистый, звонкий! Он отозвался во мне глубинной вибрацией, от него пахло нежностью, он нес в себе душевную близость, он взрывался внутри меня низменной безудержной страстью.

К моей радости, к моему безмерному счастью сразу же примешалось сексуальное желание, острое, всепоглощающее. Поразительно, но ощутил я его не тогда, когда увидел это прекрасное лицо, а когда услышал этот голос…

Я стоял и смотрел на Ника.

— Ну! — буркнул Никитос.

— Никита! — прохрипел я наконец. Сглотнул, пережидая взрыв сердцебиения. Почувствовал, что краснею. — Это же я, Артем! Артем!

— Тебе чего?

— Это я, Артем! — вскрикнул я, почему-то забыв, в каком времени мы находимся, забыв, что Никита даже теоретически не может меня знать. До нашего секса по пьяни еще дожить надо…

— Ты ошибся дверью, — пробормотал Никита, отворачиваясь. — И подъездом. У нас больше Никит нет.

И дверь захлопнулась. Щелкнул замок. Зашаркали, удаляясь, шаги. Я остался стоять на лестничной площадке…

Потом я вспоминал этот момент как самый яркий в своей жизни здесь, в петле времени. Много чего со мной в этих чертовых днях сурка произошло, но этот разговор, длившийся не более минуты, был в них самой счастливой минутой!

Я нашел Никиту! Я его видел! Я с ним разговаривал! Что может быть лучше!

Дверь, которую я искал так долго, отворилась, в ней стоял Никита, он что-то сказал…

Такой бури чувств я в своей душе давно не помнил…

***

В следующий раз я позвонил в дверь минут через десять. Я был собран, у меня был план, я знал, чего хочу.

Снова зашаркали шаги. Ритм какой-то сбивающийся. Он что, ходить разучился?

Открылась дверь. Мрачный взгляд. Поджатые губы.

Я был ослеплен, снова ослеплен. Никита был прекрасен даже такой — недовольный, раздраженный…

— Чего тебе? — спросил Никита неприветливо.

О да, он умел быть неприветливым! Еще как умел!

— Я тебя люблю, — пробормотал я. А потом уже решительнее: — Я тебя люблю, Никита!

Его лицо переменилось. Такого он никак не ожидал. Помнится, он как-то рассказывал, что до встречи со мной вообще не думал о парнях. Был гетеросексуалом из гетеросексуалов.