— Черт! — пробормотал он и стал растирать лодыжку.
Выглядело это чертовски эротично — согнутая в колене длинная тонкая нога с массивным гипсом на щиколотке…
— Хочешь, сделаю тебе массаж? — неуверенно спросил я.
Ник молчал и продолжал тереть ногу, будто и не слышал. Я подвинул свой стул. Осторожно, как будто касаясь драгоценности, боясь, что Ник рассердится или отмахнется, взял в ладони его пятку и перенес ее себе на бедро. Парень бросил на меня мгновенный взгляд и тут же отвел глаза.
Массаж я, конечно, делать не умел, поэтому лишь водил ладонью по голени Никиты. Моя рука ходила поверх спортивных штанов, но я чувствовал прямо под кожей совершенную, красивую, такую возбуждающую ногу Ника, и пальцы мои дрожали.
Никита сидел неподвижно, молча, глядя в пол.
Стояла неловкая, напряженная тишина.
Мои движения сделались смелее, я принялся растирать пятку и стопу, сжимать их, водить по голени обеими ладонями. Даже несколько раз дотянулся до острой коленки. При этом мне приходилось наклоняться, и пальцы Никитиной ноги касались моего живота. Ник в такие моменты слегка отодвигал ногу, будто стесняясь этих прикосновений. И все так же упорно глядел в пол.
— Я… — Никита охрип, и ему пришлось прокашляться, чтобы говорить. — Я в бассейне эту травму получил. Позавчера…
— Угу, — буркнул я, чтобы как-то обозначить, что слушаю.
— В бассейне, куда я хожу, в моей группе есть одна девушка, Наташа…
Так я и думал!
Выяснилось, что эта стерва положила глаз на моего Никиту и соблазняет его всеми способами. Способы, конечно, примитивные, но на ее стороне преимущество — если у нее все получится, Ник будет собой гордиться (переспал с красивой девушкой), а не стыдиться, как в случае со мной (оказался, блин, пидором!). Насколько я понял, до секса у них еще не дошло, мой Ник все еще был девственником. Позавчера Никитос помогал этой змеюке подколодной вылезти из бассейна и поскользнулся. А поскольку он держал в этот момент не только свой вес, но и ее, растяжение получилось серьезным.
— А санитар в скорой, пока ехали, все время меня по ноге гладил! — добавил Никита, взглянув, как по ноге глажу его я, и тут же снова опустив глаза. — Думаю, он из этих…
Из каких, Ник не уточнил, но я догадался.
Я сжимал пальцами его икроножную мышцу, совершенно балдея от собственных ощущений. Когда же Никита, наконец, решится!
— А ты как относишься к… — Никита замялся, — …к этим?
Я невольно поднял на него глаза, и он тоже в этот момент посмотрел на меня. Наши взгляды встретились. Вновь возникло ощущение неловкости, и мы отвернулись, глядя в разные стороны. Я не знал, что ему ответить. Потом, будто ныряя в прорубь, выпалил:
— Я сам из них…
Несколько мгновений в кухне стояла мертвая тишина. Я боялся посмотреть на Ника.
Потом он решительным движением убрал свою ногу из моих рук, поставил ее на пол. Зачем-то одернул на себе футболку.
— Ты?.. — пробормотал он.
Я кивнул, не решаясь поднять взгляд.
Снова тяжелая тишина. Я вдруг заметил, что кончики пальцев на моей руке дрожат.
— Понятно, — сказал Никита.
Поднялся и, оставив сэндвичи и кофе на столе, ушел.
Я несколько мгновений сидел, не зная, что делать. Потом все же поплелся за ним.
Ник сидел на диване, в его дальнем от стола конце.
— Ну, давай продолжим, — сказал он, не глядя на меня. — Открывай следующую главу.
Мы прозанимались в напряженной, отчужденной атмосфере еще около получаса. Потом Ник сказал, что устал, и пожелал мне удачи с завтрашней пьесой…
824-й день сурка
— А ты как относишься к… — Никита замялся, — …к этим?
Я напрягся и осторожно произнес слова, которые обдумывал весь вчерашний вечер:
— Это личное дело самого человека…
Моя ладонь продолжала ходить по голени Никиты. Я все боялся, что он сейчас уберет ногу, но он этого не сделал.
— Мы ведь не осуждаем парня, если ему, например, нравятся девушки, которые нам не нравятся. Мы ведь в таких случаях говорим, что это его личное дело.
— Ну… — протянул Никита. — Это ведь другое…
— Что происходит за закрытыми дверями между двумя людьми… — пожал я плечами. — Если они оба согласны и хотят этого…
— Но ведь… — он замолчал.
Я подождал несколько мгновений, но Ник так и не продолжил.
— И не обязательно остальному миру об этом знать. И не обязательно считать себя геем, если тебе понравился один конкретный парень.
— Ну, это точно спорно, — буркнул Никита.
Я пожал плечами.
— А ты есть хочешь? — спросил Ник после небольшой паузы. Он явно пытался переменить тему. — Кофе уже остыл, наверное.
Он снял ногу с моего бедра, пошевелил, сидя, стопой туда-сюда, потом поднялся.
— Ух ты, да ты волшебник! — сказал он. — Спасибо!
Я записал себе в подкорку, что я волшебник, и мы сели за стол. Есть я, конечно, не стал. В циклы, когда я сексуально озабочен, я и крошки в рот взять не могу. В петле времени еда не имеет значения — не успеваешь почувствовать голода, потому что на рассвете все равно происходит полная перезагрузка, утром просыпаешься сытым.
Я стал пить кофе, наблюдая, как Никита налегает на свои сэндвичи. Смотрел, и в который раз поражался тому, какой он красивый…
Говорили мы о новых фильмах. Для меня они, конечно, не были новыми, за восемьсот циклов сегодняшний репертуар кинотеатров мне уже осточертел. Кроме того, я отлично знал, какие ленты, так сказать, за следующие десятилетия запомнятся людям, а какие окажутся однодневками. В результате, я стал еще и экспертом в мире кино.
Но Никита, похоже, не забывал о нашем «массажном» разговоре и вдруг спросил:
— А разве такое возможно, чтобы человек любил женщин, и ему в то же время нравился парень? Один-единственный? Не мужчины, а именно один конкретный мужчина? Разве возможна такая избирательность?
Я пожал плечами. Я ведь девственник. К тому же моложе тебя, Ник. Я не в курсе.
— Ну, ты в это веришь?
Я поднял глаза, посмотрел на Никиту и почувствовал, что краснею.
Круто! Как вовремя! И как красноречиво! И говорить ничего не нужно!
Похоже, покраснел я сильно, потому что почувствовал не только, как горят щеки, но и как на лбу проступила горячая испарина.
Но самое интересное — покраснел и Никита!
Какой поворот! Неожиданно! По-настоящему неожиданно!
Мы посидели молча, каждый изображая, что питье кофе требует всех наших сил и внимания.
Потом вернулись в комнату, к Фаусту. Я почти сразу подвинулся так, чтобы моя нога касалась ноги Никиты. Парень скосил на меня глаза, но я был весь в книге и, конечно, «ничего не заметил». Ник аккуратно отодвинулся. Чуть-чуть, всего на несколько сантиметров.
На часах уже было почти три, скоро вернутся родители Никиты. Если мы хотим сегодня трахаться, то нужно начинать прямо сейчас…
Я стал наизусть декламировать какой-то отрывок и вновь, как бы случайно, придвинулся к Нику. Наши коленки стукнулись, я «смутился» и убрал ногу. Продолжая говорить, поднялся и прогнулся назад, разминаясь. Снова сел. И снова вплотную, бедро к бедру. И опять Ник отвел ногу в сторону. Совсем немного, но отвел.
Ну, и что делать?
Я прервал монолог Фауста на полуслове. Отвернулся, глядя куда-то в сторону, но, конечно, так, чтобы солнечный свет из окна заливал мое лицо.
— Ты чего остановился? — спросил Никита.
Обычный вопрос, но голос его звучал неуверенно, тихо.
— Я подумал, что… — я сглотнул. — Все-таки это возможно — любить женщин и одновременно одного-единственного парня.
Ник молчал. Наверняка понимал, куда я веду.
— Ты так не думаешь?
Никитос рассматривал мое лицо. Боковым зрением я это видел.
И тут я почувствовал, каким-то шестым чувством почувствовал, что если я скажу еще хоть слово или сделаю хоть что-нибудь решительное, то в который раз окажусь за дверью.
И я заткнулся. Все-таки провести с Никитой еще четыре часа было ценнее.
Весь остаток дня я, закрыв глаза, читал по памяти монологи Фауста. Весь остаток дня я наблюдал из-под прикрытых век, как Ник смотрит на меня. Я знал, я чувствовал, что он не просто меня хочет. Я ему нравлюсь по-настоящему. Почему, почему же он столь неприступен! Почему он не плюнет на все условности! Почему не сделает одно-единственное решительное движение! Почему не скажет одно-единственное слово!
