– Молодчина! – Прохрипел комбат. – Вовремя ты его. Мы оценили и без доклада.
– Я не за тем, – опустил взгляд Малашин, – стрелять больше нечем, в ящиках пусто…
– И у меня только два снаряда, – добавил откуда-то слева Вакуленко. – Зенитки тоже молчат. Немцы отползли и притихли, товарищ майор, – продолжил он. – Может, пока есть время, отойдем к нашим танкам?
– Какой, к черту «отойдем»? – Стал с трудом подниматься комбат. – Смотри! Видишь дым до самого Киева? Что там у Лопатина осталось? Ты знаешь?
Вакуленко опустил взгляд.
– Вот и я не знаю, – добавил Филиппов. – Там тоже было не густо с боеприпасами. Малашин, оставляйте орудие, а сами в распоряжение Вакуленко.
– Есть…
– Стой, – придержал раненый комбат слабой рукой молодого командира, – пошли пару своих разведчиков из расчета…
– У меня только один остался, товарищ майор.
– Ну так добавь к нему кого-нибудь, порезвее и поглазастее. Отправь их к резерву. Нужно оценить обстановку, пока немцы взяли передышку. Пусть найдут Лопатина, посмотрят, посчитают, что осталось из техники, что из лошадей. Слышишь, бабы орут? Никому не отвлекаться ни на проклятия, ни на разговоры, все узнать и бегом сюда!
– Есть, – повторил Малашин и, пригнувшись, посеменил по окопу.
– Плохо дело, командир, – глядя ему вслед, заметил Вакуленко. – Ну придет его расчет ко мне, а снаряды? Их от этого больше не станет. Винтовки, гранаты есть, но надолго этого не хватит.
– А пулеметы немецкие? – Понимая горькую правоту старшины, заметил Филиппов.
– Да что там эти пулеметы? – Отмахнулся командир расчета. – Из них ленты вылетают на «раз-два», так что и с боеприпасами к «немцам» тоже уже не густо. Надо что-то решать. Сколько могли мы продержались…
– Тебе сколько лет, Сергей? – Вдруг спросил комбат.
– Тридцать восемь…
– Ну вот, – морщась от боли, утерся от пота рукавом Филиппов, – не мальчик, мы с тобой почти сверстники. Это им, таким, как Малашин я могу что-то объяснять, но не тебе. Думаю, ты понимаешь, что нас оставили здесь не для того, чтобы бы мы подняли бучу и тут же отошли. Я вбил это себе в голову и тебе советую принять, как должное. Если каждый из нас не станет до последнего вдоха вгрызаться в глотку немцам, как тот парень с гранатой, мы не только Киев врагу сдадим, понимаешь? Что это за мысли про «отходить»?
– Я не трус, командир.
– А я и не говорю, что ты трус.
– Но я – технарь, – продолжил, не сдаваясь Вакуленко, – моторист. Растолкуйте мне, товарищ майор, пока нас никто не слышит: у нас уже почти нет боеприпасов, нас самих осталось …немного; помощи не будет, это всем понятно, тогда какой смысл оставшимся здесь погибнуть? Всяко для нашего общего дела выгоднее отойти, собраться с силами, довооружиться, если не своим, то трофейным и снова крушить их, собак, пока патроны не кончатся. И так пять раз, десять, сто, пока не перебьем их или не найдет кого-то из нас шальная.
Сколько мы уже, часа четыре-пять бьемся? Ну пусть еще час, ну два и останутся только штыки, да дымовые шашки…
– Шкурку свою боишься попортить, – поджал губы комбат.
– Ничего я не боюсь, – вздохнул артиллерист. – Надо так хоть сейчас пойду вон в пшеницу, да под танк с гранатами кинусь. Жалко только пропадать попусту. Вот кончатся патроны и что? Будем сидеть, и ждать, пока нас всех танками не подавят. Что мы им штыками сделаем?
– Мы будем стоять здесь, старшина! – Надавил на связки комбат. – Ты хорошо меня услышал?
– Есть …стоять здесь, – выдохнул и отступил Вакуленко. – Тогда надо думать, как грамотно использовать два последних снаряда.
– Ты лучше сходи, посчитай, сколько нас боеспособных в твоих и Малашина окопах осталось, – стал успокаиваться и Филиппов. – И раненых посчитай, и убитых.
– А вас, товарищ майор, – улыбнулся вдруг артиллерист, – в раненых считать или нет?
– Иди, – сквозь боль отмахнулся комбат, – шалопай. Шевелись только. Что-то долго немцев не слыхать, видать не хотят до ночи с нами ковыряться, думают, как за один раз управиться…
Минут через десять-пятнадцать прибежали отправленные к Лопатину разведчики. С трудом отыскали сидящего в одиночестве и пребывающего в полубреду комбата, но, увидев его издалека, решили пока не беспокоить, дождались, пока появился Вакуленко:
– Чего прячетесь? – Спросил на ходу он, чем привел в чувства Филиппова.
– Мы …доложить, – начали переглядываться бойцы.
– Не шуми, Сергей, – стал подниматься комбат, но сам не смог, пришлось ему помогать, – видишь, какой я… поворотливый. Пожалели меня хлопцы, не ругай их. Ну что, братцы? Как там Лопатин?
– Жив он, товарищ майор, – начали по очереди рассказывать разведчики, – из танков целыми остались только три БТ-7 и еще как-то спаслась Т-16. Она только и на ходу, а танки все, привязаны к месту, могут только стрелять. У одного всю правую сторону вывернуло, – продолжил второй боец, – у другого гусеницу с катками разбросало возле хат, а третьему что-то в движке перебило, не заводится. Остальные все горят.
Хазикова и Ермакова убили, …много у них ребят полегло. Спросили у Лопатина чем помочь, так он к вам отправил. У него рука вся раздроблена, снарядом отбросило и ударило о дерево. Говорим: «ранены, может с нами пойдете?», так он сказал, что еще посмотрит, кто дольше продержится, а будем надоедать, обещал собак по следу пустить, чтобы быстрее до комбата добежали. Да, – вспомнил первый боец, – Лопатин просил передать, что пришлет нам Т-16…
– Ложись! – Вдруг скомандовал Вакуленко и прикрыл собой командира. Со стороны пшеничного поля с противным шелестом, прямо в центр села пролетел и взорвался снаряд.
– Сейчас попрут, – корчась от боли, разогнулся комбат, – спасибо, Сергей, не прикрывай больше командира. Себя тоже беречь надо. Посчитал, сколько и чего у нас осталось?
– Да не много в наличии-то, товарищ майор, – доложил тот, – раза три пересчитали оба наши снаряда, чего-то больше их не становится.
– Хватит балаболить, – осек Филиппов его однонаправленные шутки, – давай по делу.
– Тех, кто может воевать, человек с восемьдесят наберется, а по оружию и боеприпасам сами знаете.
– Знаю…, что там? – Заметив, что начальник расчета смотрит куда-то в сторону, спросил комбат.
– А вон, – кивнул Вакуленко, – Т-шка Лопатинская ползет…
С горки, объезжая глубокие воронки в самом деле медленно спускалась Т-16. Ее пулеметный огонь придется весьма кстати оставшимся у Филиппова бойцам. Нужно было подумать, где ее посподручнее поставить?
– Черт! – Сорвался с места Вакуленко, и побежал в сторону орудия.
Комбат и разведчики насторожились, вглядываясь в задымленный край рощи. Опять, неведомо откуда взявшись, вдоль нее полз немецкий танк. «Где-то они все же нащупали себе тропку в этом березняке», – недовольно процедил сквозь зубы Филиппов.
Немец, двинулся сначала прямо, но затем, будто опомнившись, повернул башню в сторону орудий и резко двинулся вправо, скрываясь от них за пригорком. Едва не зацепив стволом поросшую сухим быльником насыпь, он стал, прикрываясь ей, и навел пушку в сторону почти добравшейся до места Т-шки.
Ей хватило одного снаряда, который легко прошил лобовую броню и взорвался, ударившись в двигатель. Старая техника, …бензин. Т-шка выплюнула наружу свои потроха и полыхнула, словно факел. Горел Т-16, горело все село, …загорелся и подстреливший Т-шку немец. Это расчет Вакуленко отомстил за товарищей и израсходовал на него последние снаряды. Теперь остаткам батальона оставалось лишь одно – залечь в окопах и дожидаться «гостей».
Те не заставили себя долго ждать. Медленно подползающие к Легедзино танки уже даже не стреляли. Наверное, попросту не видели куда. Въезжали на окраину и, если обнаруживали в смотровые щели окопы, утюжили их гусеницами и днищами, заставляя красноармейцев перебегать с места на место, и расстреливали их из пулеметов.
Часть немецких машин осталась в поле и не входила в село. Наверное, гитлеровцы решили, что и те танки, что уже ползали в границах пылающего поселения, вполне справятся с остатками русских, но еще около трех часов с начала их заключительной атаки то тут, то там хлопали советские винтовки. Изредка в танки летели гранаты или бутылки с зажигательной смесью, а пехота, постоянно натыкаясь на спрятавшихся, по сути уже безоружных красноармейцев, постоянно вступала в рукопашные схватки.
