Петрок знал, что собакам трудно выдержать прямой взгляд, а этот здоровяк смотрел и не отрывался. Да все они смотрели! Над осиновыми клетками повисла мертвая тишина. Не было сомнений, псы изучали человека и ждали, что же будет дальше?

– Тебе чего, парень? – Вдруг услышал позади себя Петро, и чуть не упал от неожиданности. Обернувшись, он увидел, что в двух шагах от него стоял уже не молодой красноармеец с сильно оттопыренными от природы ушами, причем левое, как видно, было когда-то сильно разорвано и криво срослось.

– Ов… Овчарка? – Заикаясь от страха, только и спросил оголец.

– Овчарка5, – подтвердил солдат, – откуда знаешь?

– Я в кино видел. …Дядька солдат, а они правда все-все умеют делать?

– Ну уж, «все-все», – улыбнулся красноармеец, – и люди-то редко есть, что все умеют, но наши боевые товарищи то, что от них требуется делают справно. Ты что ж, вздумал нашего Дуная покормить?

– Я, – засуетился Петрок, и полез за пазуху, – вот, у меня еще один есть. Бабка больше не дала. Собаки…, они ж такие худые у вас, дядько.

– Худые, – согласился боец, – да где ж на них еды добыть? Сами удивляемся, как не помирают от голода. Как война началась, они все время с нами. Всякого, брат, мы с ними с июня повидали. Раз стало так худо, что командование корпуса приказало отпустить собак на волю. Да, где там …отпустить. Не уходят они, бегают вокруг нас. А в вольерах сейчас держим, чтоб ваших, местных не порвали. Вот такие, хлопче, дела. Командование поглядело, что наши боевые товарищи нас не бросают, и не стало ругаться, что приказ их не выполнили. Да они сами все и видели…

Ну что, хочешь подойти ближе к Дунаю? А? Боязно? Ну, не робей, брат.

– Страшно, дядька солдат, – дрогнул всем телом Петрок.

– Хы, «дядька солдат», – улыбаясь, повторил за ним боец, – меня Иваном зовут, а тебя как?

– Я Петрок.

– Да ну? – Обрадовался красноармеец, – у меня старший брат Петро, – он протянул руку, – будем знакомы.

– Дядька …Иван, – пожимая твердую пятерню, стал опасливо продвигаться вперед Петруха, – а чего она не ест? Голодная же.

– Еще какая голодная, и все они, брат, досыта ни разу не ели с первого дня войны. А есть все одно не будет.

– Хворая?

– Нет, – снова улыбнулся боец и, оставив парнишку на месте, сел к вольеру, – они не хворые, они ученые.

– Чего ж не ест? – Осторожно, вслед за солдатом шагнул к клетке и Петрок, однако пес, видя это, глухо зарычал.

– Ф-фу, Дунай, – строго приказал красноармеец и, взяв трясущегося парнишку за руку, протянул ее вместе со своей к носу насторожившегося Дуная. – Свои. Нюхай, Дуня, нюхай…

Пес старательно втягивал воздух, а солдат, тем временем, достал блин, что лежал на земле и, оторвав большую часть, вернул Дунаю только маленький кусочек. Умное животное только чуть опустило взгляд и снова замерло в выжидательной позе.

– Все одно не ест, – удивился Петрок, – даже из ваших рук.

– И не будет, – пояснил дядька Иван, – пока не разрешу я или те, кого он слушается.

– А зачем так?

– Ну, сам подумай. Ты-то хороший парень, оно сразу видно, а ведь сколько нынче вокруг нас ворогов ошивается? И они, сволочи, очень уж наших псов боятся. Вот тебе пример: стоит, допустим, у нас в темное время на посту часовой. Устал боец воевать, а ночью вокруг тихо, вроде, как и войны нет, глядишь и закемарит незаметно. Без собаки-то, немец подползет в нему и… Понимаешь? А, подползет гад к нашему бойцу, когда у того такой помощник?

– О-о-о-о, – только и ответил Петрок.

– То-то и оно, – подтверждая его догадку, поднялся красноармеец и тут же приказал собаке, – ешь, Дунай…

Пес медленно, словно нехотя, нагнулся и смахнул языком кусочек блина с такой быстротой, что только теперь стало понятно, как же это несчастное животное изголодалось. Секунда, и боевой друг пограничника снова замер на месте, выжидающе глядя на Петруху.

Дядька Иван взял у парнишки второй блин и неспешно обошел все клетки, деля и раздавая пищу всем собакам поровну, по крохотному, меньше ногтя, кусочку.

Возвращаясь от дальнего края, старый солдат, будто шутя, поднес к своему лицу пропахшие едой ладони и стал их нюхать, а дойдя до Петрухи, он вдруг не удержался и припал носом к его рубахе, на которой осталось жирное пятно.

Оголец выгнулся дугой, никак не ожидая подобного, но боец не отпускал его, жадно втягивая в себя воздух:

– Ой жеж как …сладко пахнет, братко ты мой! – Оторвавшись, наконец, с удовольствием выдохнул он, – що в том раю…

– Дядька Иван, – осмелел Петруха, – а ты сам-то, сколько уже досыта не ел?

– Не пытай, хлопче, – рассмеялся красноармеец, – то военная тайна…

С началом войны пограничники перешли в армейское подчинение. В селе Легедзино, урочище «зеленая Брама», для прикрытия отхода штабных частей командования Уманской армейской группировки, был оставлен батальон особого назначения Отдельной Коломийской пограничной комендатуры под командованием майора Родиона Филиппова. С ними остались кинологи Львовской пограншколы служебного собаководства и 150 собак, которых не имело смысла тащить с собой при отступлении. Плюс к этому – зенитный дивизион 99-ой краснознаменной стрелковой дивизии из семи 76-мм орудий под командованием капитана Касаткина, взвод противотанковых пушек, бронемашина БА-20 с 7,62-мм пулеметом, остатки саперной роты около 50 человек и взвод связистов. В общей сложности под командование майора Филиппова было определено около 500 человек, которым была поставлена невероятно сложная, можно сказать отчаянная задача – задержать врага и не допустить уничтожения штаба 8-го стрелкового корпуса генерал-майора Снегова. Отходящие войска, лишившись управления, попросту прекратили бы организованное сопротивление и вскоре были бы разбиты или сдались в плен.

31 июля, утром, вместе с прибывшими из соседнего села к окраине Легедзино двенадцатью старыми советскими танками БТ-5 и БТ-7, а также пулеметным Т-26 пришли недобрые вести – немцы наводнили все окрестности. Артиллеристы тут же перетащили к этой окраине две пушки и, едва только они окопались, как из рощи, наверняка ориентируясь по следам наших боевых машин, прямо на них выскочили три немецких танка.

Никто этого не ожидал, а потому все село, затыкая уши и пригибаясь к земле от громких хлопков артиллерии, стояло в своих огородах и словно в кино смотрело, как ловко советские «сорокапятки» зажгли два, и догнали снарядами у рощи третьего бронированного «крестоносца», который не успел от них укрыться в перелеске. Советские солдаты тоже были не готовы к внезапной встрече с противником, а потому часто и звучно орали «к бою!» и быстро снаряжаясь, тут же прыгали в окопы.

Из рощи к Легедзино выходили две дороги и все стволы красноармейцев направлялись на ту, по которой только что пришли немецкие танки, однако же внезапно со второй, что была метров на двести левее и упиралась прямо в околицу, на бешенной скорости, утопая, и ничего не видя в мелкой, горячей пыли, в село влетели около двадцати мотоциклов с гитлеровцами.

Они слишком поздно поняли, что сдуру угодили в самое сердце неприятельской обороны. Вертясь в облаках поднимаемой ими же пыли, нашпигованные свинцом немцы падали на землю, оставляя бойцам Филиппова свою трехколесную технику и пулеметы.

Последние пришлись пограничникам весьма кстати, да и мотоциклы, из которых пять были на ходу. Вдохновленные успехом, красноармейцы тут же снарядили пять экипажей и, по ходу обучаясь вождению, помчались контратаковать. Через несколько минут в роще завязался яростный, но короткий бой и вскоре мотоциклы вернулись.

– Плохо дело, – докладывал старшина Головко, помогая товарищу снимать с коляски немецкий пулемет, – едут, товарищ майор, много их – тьма! На машинах, слышно гудят и танки…

Нападение советских мотоциклистов на немецкую колонну задело самолюбие солдат вермахта. А как могло быть иначе? В первые месяцы войны они считали себя ни много, ни мало – властителями мира! «Воин великой Германии, ты – победитель, – кричали им идеологи, – ты покоришь и эту огромную страну. Смотри, ты уже готов дотянуться до одного из ее главных городов – Киев практически у твоих ног…». А тут, вдруг, в каком-то лесу несокрушимых и великих воинов нагло обстреляли из своих же, немецких пулеметов какие-то …недочеловеки.