Я открыл глаза, моргая.

Рот и горло горели от охренительной сухости.

Даже в темноте я видел стерильные, белые стены и мягкий интерьер больничной палаты. Слева от аппарата доносился тихий, постоянный писк.

Я лежал на спине и мышцы ныли. Я ненавидел лежать на спине – всегда устраивался либо на каком-нибудь боку или на животе. Хотел повернуться на бок, но у меня не было энергии. Сил хватило лишь на то, чтобы свесить голову с одной стороны и заметить капельницу, подведенную к моей руке. Прочие трубки и провода от мониторов и всякой хрени торчали из-под одеяла, которое было накинуто на меня до груди.

Мне удалось повернуть голову на другую сторону и увидеть маленький прикроватный столик с вазой увядших цветов и стопкой поздравительных открыток. Окно закрывали длинные вертикальные жалюзи, но на улице явно было темно. Единственным источником света в комнате была маленькая, тусклая настольная лампа в дальнем углу, рядом с креслом для отдыхающих.

Больше никого в палате не было.

На приставном столике стояла чашка с водой, и я попытался поднять руку, чтобы дотянуться до нее, но сил не было. Рука дернулась, и я сжал пальцы в кулак, но даже это меня совершенно истощило.

Мое внимание привлек шум, доносящийся перед палатой, дверь открылась, явив миниатюрную женщину в больничном халате с разноцветными кругами. Она подошла сбоку кровати, проверила капельницу и опустила взгляд на меня.

– Томас?

Я облизал губы и попытался ответить, но из горла вырвался лишь странный каркающий звук. Она потянулась за чашкой воды и поднесла соломинку к моим губам. Стоило мне сделать пару болезненных глотков, как она снова убрала ее.

– Теперь можешь говорить? – мягко спросила она.

– Да, – удалось выдавить мне.

– Я схожу за доктором, ладно?

– Конечно.

Голова была немного затуманена. Мне хотелось еще воды, но в тоже время желудок похоже немного взбунтовался из-за попадания в него жидкости. Пару минут спустя в палату вошел парень в лабораторном халате с планшетом в руке и устроился на передвижном стуле рядом с кроватью. Он придвинулся ко мне поближе и сказал, что его зовут доктор Питер Винчестер.

– Ты знаешь, как сюда попал, Томас?

В голове пронеслись вспышки того, как темный Бьюик заносит на льду.

– Сбила машина, – ответил я. – Николь? Николь Скай?

– Она в порядке, – сказал доктор Винчестер. – Несколько порезов и царапин, но ничего серьезного. Она уже полностью поправилась.

– Где она?

– Сейчас два часа ночи среды, Томас, – ответил он. – Вероятнее всего она дома, спит.

Я кивнул, радуясь, что она не в больнице, все-таки травмированная или еще что-нибудь. Затем один вопрос стал действительно охренительно важным.

– Как давно? – спросил я. Произносить больше пары слов за раз было довольно затруднительно.

Доктор обернулся на медсестру, прежде чем вновь устремить на меня свой взор.

– Какую последнюю дату ты помнишь?

– Эм… тридцатое января? – предположил я.

Винчестер некоторое время смотрел на меня.

– Сейчас четырнадцатое марта, – наконец ответил он.

На мгновение меня охватила паника.

– Год тот же? – спросил я.

– Тот же.

Я немного расслабился, пытаясь переварить услышанное. Это было порядка… шести недель. Шесть недель совершенно без сознания. Шесть недель лежа в кровати, совершенно не пользуясь мышцами.

– Я не особо могу двигаться, – сказал я, подняв на него взгляд.

Он кивнул.

– Твое тело бездействовало некоторое время после серьезной травмы. Ты чуть не скончался на месте, и один раз мы потеряли тебя на операционном столе. Нам пришлось ввести тебя в искусственную кому, позволившую контролировать твое тело достаточно долго, чтобы успеть тебя залатать.

– Я сломал много костей? – спросил я, задумавшись о своих ногах, потому что явно не очень хорошо их ощущал.

– Думаю, нам стоит дождаться твоего отца, – сказал врач и потрепал меня по ноге, отчего казалось по ней побежали мурашки. Казалось, повсюду бегали мурашки, будто мое тело затекло.

Думаю, так и было.

– Он уже едет.

Даже сквозь туман в моей голове, я чувствовал, что эта встреча будет не из приятных. Я пока не знал масштабы повреждений, но дела явно обстояли хреново и это точно означало, что я не буду играть в футбол в следующем сезоне. Я стиснул зубы. Мне было плевать на то, что он скажет – Николь была в порядке и это важнее…

– Томас?

Я проснулся от того, что кто-то толкал мою руку. Сам не понял, как задремал. Дергал меня доктор Винчестер, но и папа был тут – стоял по другую сторону кровати.

– Ты можешь говорить, сын? – спросил он.

– Да, – сказал я и попытался прочистить горло. – Вроде как.

– Твои голосовые связки не использовались некоторое время, – сказал доктор Винчестер. – Им потребуется какое-то время, чтобы снова нормально функционировать.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил папа с тем беспокойством в глазах, которое должно быть у родителя. Его рука потянулась к моей голове, он склонился и посветил мне в глаза своим маленьким фонариком.

– Странно, – ответил я, сам не зная точно, как себя чувствовал.

– Ты довольно сильно пострадал, – сказал он мне. – Считаю, мне повезло, что вообще могу с тобой говорить. На какое-то мгновение…

Его голос осекся, и он вздохнул.

– Что со мной? – спросил я, но на меня напал приступ кашля, и доктор подал мне воды, чтобы выпить. Желудок свело, пока жидкость стекала по моему горлу.

Они оба переглянулись, после чего папа подкатил еще один передвижной стул и сел поближе ко мне. Доктор Винчестер стал перечислять все мои травмы.

– Удар от столкновения пришелся на твои плечи и спину, – начал он. – У днища машины был острый край, который разрезал твой левый бок. Были повреждены почка и селезенка и задето легкое. Пришлось удалить тебе левую почку, как и часть селезенки. Левая лопатка была раздроблена, таз треснул, правая рука сломана и была небольшая травма на пояснице. Твой позвоночник подвергся большой нагрузке от удара.

– Дерьмово.

Доктор Винчестер усмехнулся, но глаза папы сузились от моего комментария.

– Да, – доктор продолжил, дав мне еще немного воды, – ты был в довольно плохом состоянии.

– А как сейчас? – спросил я, гадая, насколько улучшилось мое состояние спустя шесть недель.

– Кости срослись, – сказал он, – за исключением левой лопатки, которую пришлось заменить. На боку у тебя будет неприятный шрам, но учитывая обстоятельства, думаю, тебе стоит носить его с гордостью.

Я вопросительно посмотрел на него.

– С учетом всех аспектов аварии, ты безусловно спас жизнь дочурки Ская.

Я почувствовал, как мои губы слегка приподнялись в улыбке.

Глаза отца снова сощурились.

Доктор Винчестер с минуту просматривал свой планшет, а затем вновь обратился ко мне:

– Однако, я бы хотел немного поговорить о твоих ногах.

Я почувствовал озноб, а мышцы плеч напряглись.

– На правой ноге тоже скверный порез, – сказал он, – хотя не такой ужасный как на спине. Ты потерял много крови, но травма позвоночника беспокоит больше всего.

– Он будет в порядке, – вклинился мой папа. – Он крепкий.

– Ты не можешь знать этого заранее, Лу.

Им не было нужды говорить это – я уже понял.

– Я не смогу ходить, да?

– Ты будешь в порядке, – повторил папа.

– Томас, в данный момент это сложно сказать. Мне бы хотелось провести сначала кое-какие тесты и посмотреть, как ты на них реагируешь сейчас, выйдя из комы. Не имея этих результатов, сложно что-либо утверждать, но будет тяжело. С помощью интенсивной физиотерапии, когда-нибудь ты, может, снова пойдешь.

Когда-нибудь.

Что на хрен это значит?

– Сколько времени это займет?

– Я хочу провести кое-какие тесты…

– Сколько? – вновь спросил я, чуть повысив голос.

Взгляд доктора смягчился, и он стиснул губы.

– Это займет как минимум год, – наконец ответил он. – Возможно, восемнадцать месяцев, если ты сильно постараешься, и не будет никаких необратимых повреждений. Даже в этом случае может статься, что ты так никогда и не восстановишься полностью.