– Они секси, – сказал Джереми чуть поигрывая бровями. Рэйчел успела влепить ему подзатыльник раньше меня.

– Должен согласиться, – подключился Бен. – Ты должен выставить их для продажи.

– Да ни за что на свете, – встал Грег на мою защиту. – Достаточно и того, что они маячили на выставке!

Я кивнул, соглашаясь.

– Пора праздновать, – и с этими словами Гарднер взял за руку Кэтрин. Он умел мастерски переключать внимание. Мы все направились обедать и каждый поднял тост за мой успех. И Гарднер и Кэтрин были уверены, что именно так и есть, мне же следует признать, что зарабатывать собственные деньги очень круто.

Пока я попивал шампанское, мне напомнили, что жизнь у художника не из простых. Тяжелая работа меня не пугала, но я был полон решимости справляться самостоятельно и обеспечивать Николь, как можно лучше. Я знал, что деньги никогда не будут для нас проблемой, однако это не останавливало меня от желания в любом случае обеспечивать мою Румпель. Было ли это сексизмом? Не знаю, да мне и плевать. Одно я знал наверняка: я обожал рисовать и уже даже начал наслаждаться, работая с красками. Если я смогу заниматься этим делом – и одновременно содержать Николь – то буду доволен.

Но заниматься этим будет нелегко.

В «Макбете» Шекспир написал: «Решимость мне пришпорить нечем: тщится вскочить в седло напрасно честолюбье и набок валится»¹³⁴.

Так уж получилось, что раз искусство было моим призванием, я собирался объединить свои амбиции и решимость.

Пора превратить это во что-то большее, чем просто мечту.

– Давай! Давай! Давай!

Я полубежал вдоль края поля, крича на семерых первоклашек, бегавших по полю стайками, словно они были рабочими пчелками, а мяч – королевой. Не имело значения на какой позиции они должны были находиться, в итоге они оказывались на расстоянии трех футов друг от друга.

– Рассредоточьтесь!

– Оставайтесь на своей части поля!

– Джонатан! Ты в защите! Вернись!

Джонатан Уолш продолжал вести мяч, пока не увидел свою маму у боковой линии с его маленькой сестрой на руках и пакетиком сока Капри Сан. Он остановился прямо перед ней.

– Можно мне сока?

– Конечно, милый, – ответила Мария протягивая пацану пакетик с напитком. Он стоял там, тупо таращась на мяч и потягивая сок через трубочку, в то время как другая команда пробежала прямо мимо него и забила гол.

Я накрыл лицо рукой и зарычал.

Блядь, блядь, блядь, блядская блядь!

В каком возрасте мне можно будет на них ругаться?

Наконец прозвучал финальный свисток, и я постарался толкнуть подбадривающую мотивационную речь, прежде чем отправить детей к их родителям. Сомневаюсь, чтобы кто-то из них действительно меня услышал – их гораздо больше интересовало какие закуски им приготовила семья Оливера. Вздохнув, я собрал все мячи, брошенные бутылки с водой и прочий мусор и все это выволок с поля.

– Почему я вновь на это согласился? – вопросил я мою Румпель, скидывая все это барахло в багажник минивена. Уходя с поля я потер правый бок – иногда он по-прежнему давал о себе знать после пробежек.

– Потому что тебя попросил Бен, – ответила она, – и потому что ты это обожаешь.

Я прорычал, сложил оборудование в сумку в багажнике и повернулся к своей жене.

– Может, я слишком стар для этого? – произнес я, пожав плечами.

– Тебе двадцать шесть! – она хихикала как одна из шестилеток-игроков.

– Я чувствую себя древним, – ответил я. – Слишком много чего произошло за эти годы.

– Что ж, ты все еще выглядишь как греческий бог, – заявила Николь, – в то время как я похожа на выброшенного на берег кита.

– Ты прекрасна, – сказал я, целуя ее в лоб. Немного отвел правую ногу назад, чтобы иметь возможность склониться и поцеловать мячеподобный живот Николь. – Особенно в этом месте.

Я поднял глаза на Николь.

– Уверена, что просто не проглотила мяч? Размерчика эдак пятого.

Клянусь, что со спины никто бы не подумал, что она на восьмом месяце беременности. Увеличились лишь живот и грудь, которую я чертовски обожал.

– Замолчи! – рассмеялась Николь и шлепнулась меня по руке. – Это ты со мной сотворил, сам знаешь!

– Как твоя спина?

– Уже устала тоскать твоего сына, – ответила она. – Не забудь, я тоскаю его первые девять месяцев, а следующие девять ты.

– Будто Гарднер и Кэтрин позволят нам держать его самим, – фыркнул я.

Мой отец и мачеха совсем сбрендили на тему внука. У Кэтрин никогда не было собственных детей, а... ну...

Гарднер не знал меня младенцем, так что они оба готовились к появлению первого внука. По тому, как они к этому относились, можно было подумать, что это не у нас, а у них родится первый ребенок.

– Думаю, Кэтрин планирует выкрасть его из больницы и вырастить самой. Она собрала в их доме больше детского барахла, чем находится у нас в детской.

Я открыл дверь и помог Николь сесть, прежде чем обошел машину и сел за руль. Стоило мне отъехать с парковки, как вновь пошел дождь. Хорошо хоть поле было достаточно сухим для игры.

– Ты видела, Гарднер просматривал каталог качелей? Хочет поставить на их заднем дворе один из этих огромных детских игровых комплексов.

– Малыш не сможет воспользоваться им ближайшие несколько лет! – воскликнул я.

– Знаю.

– У них итак почти нет заднего двора! Такая штука займет почти все пространство!

– Знаю, – ответила она.

– Они сошли с ума!

– Ага.

– Какие у тебя планы на вечер? – спросил я.

– Я отправляюсь с Софи выбрать кроватку и пеленальный столик, – ответила Николь. – А ты весь вечер будешь в галерее, верно?

– Да, Кэтрин собирается повесить те работы, что я закончил на прошлой неделе, – сообщил я, пробегая рукой по своим волосам. – Мне нужно закончить другие картины на этой неделе, пока покупатели не отказались от меня.

– Это было лишь раз, – напомнила она.

– Знаю, но в итоге я потерял на продаже порядка пяти тысяч. – Я тряхнул головой, сдавая назад и разворачивая машину. Гравиевая дорожка захрустела под колесами минивена.

– Тем не менее ты заключил хорошую сделку.

– Да, но не такую крупную, – ответил я. – Я не хочу жить на деньги от страховки. Лучше приберегу их на колледж детям и всякий случай. Мне хочется самому обеспечивать тебя и малыша, чтобы тебе не пришлось возвращаться на работу, пока сама не будешь готова.

Честно говоря, у нас была офигительная куча денег, я просто не хотел ими пользоваться. Это были его деньги – деньги Лу Мэлоуна. Я действительно не хотел их и раздал большую часть в первый год нашего брака. Обеспечил сына Софи необходимой суммой на колледж, потому что отец парня ни хрена для него никогда не делал и вернул Грегу деньги за переделку дома для моих нужд.

Я также построил футбольный стадион в старшей школе. Меня вечно бесило, что нам приходилось бегать по стадиону для американского футбола.

Когда Николь потребовалась операция на колене, и она тоже уже не могла больше играть в футбол, я оплатил необходимую модернизацию в реабилитационном центре, и они наняли лучшего физиотерапевта на Западном побережье по травмам коленей.

– Ты прекрасно справляешься, – сказала Николь.

Я пожал плечами, не чувствуя этого на самом деле. То, что Николь зарабатывает больше, чем я, не было для меня проблемой; просто мой доход был очень нестабильным. Один месяц я приносил двадцать штук, а в следующий – ничего. Я сделал себе имя как художник, но даже несмотря на это, было трудно зарабатывать на жизнь лишь рисованием и живописью.

Неудивительно, что Гарднер стал профессором.

Я покачал головой и съехал на трассу. Хотя я любил жить в городском доме на выходных, мне не терпелось вернуться в Портленд. Мне нужно было закончить четыре оплаченные картины и в понедельник дать в университете интервью студенту факультета журналистики. Как результат, в следующем месяце я попаду на страницы их газеты. С моей удачей это принесет мне больше заказов.