Государыня с благоговением посещает новгородские храмы. Юрьев — старейший монастырь Святой Руси. Десятинный монастырь. Государыня заходит в маленькую келейку. Местная старица Мария Михайловна лежит на железной кровати, в веригах. Худые руки странной старушки молитвенно вскидываются к государыне:

— Вот идёт мученица царица Александра!

Старица обнимает императрицу и благословляет её... Прозорливица знает, что ей самой осталось жить лишь несколько дней.

Те, кому довелось стать свидетелями этой сцены, быть может, посчитали, что мученичество царицы духовное, ибо ни одна русская государыня не претерпевала за всю жизнь столько напрасной клеветы. Ещё не знал никто, что пройдёт несколько месяцев, и наступит второе марта 1917 года: император Николай II вынужден будет отречься от престола. Россия, после принятия императором Верховного командования уверенно шедшая к победе, отныне обречена.

Когда-то государь император Александр II под давлением политиков и общественности попытался ввести в России конституционный строй правления. Но свершилось страшное и непредсказуемое: подписав акт о вступлении подчинённой ему страны на западноевропейский путь развития, император в тот же день был убит террористом. Новый царь, Александр III, сразу же разорвал акт, подписанный отцом...

Через много лет, незадолго до своей смерти, могучий царь Александр Александрович уединился с сыном Николаем, и тогда наследник воспринял завещание о хранении самодержавия как последнюю монаршую и отцовскую волю.

«Тебе предстоит взять с плеч моих тяжёлый груз государственной власти и нести его до могилы так же, как нёс его я и как несли наши предки. Я передаю тебе царство, Богом мне вручённое. Я принял его тринадцать лет назад от истекавшего кровью отца... Твой дед с высоты престола провёл много важных реформ, направленных на благо русского народа. В награду за всё это он получил от русских революционеров бомбу и смерть... В тот трагический день встал предо мною вопрос: какой дорогой идти? Той ли, на которую меня толкало так называемое передовое общество, заражённое либеральными идеями Запада, или той, которую подсказывали мне моё собственное убеждение, мой высший священный долг государя и моя совесть. Я избрал мой путь. Либералы окрестили его реакционным. Меня интересовали только благо моего народа и величие России. Я стремился дать внутренний и внешний мир, чтобы государство могло свободно и спокойно развиваться, нормально крепнуть, богатеть и благоденствовать. Самодержавие создало историческую индивидуальность России. Рухнет самодержавие, не дай Бог, тогда с ним рухнет и Россия. Падение исконной русской власти откроет бесконечную эру смут и кровавых междоусобиц. Я завещаю тебе любить всё, что служит ко благу, чести и достоинству России. Охраняй самодержавие, памятуя притом, что ты несёшь ответственность за судьбу твоих подданных пред Престолом Всевышнего. Вера в Бога и в святость твоего царского долга да будет для тебя основой жизни».

Император Николай Александрович никогда не забывал отцовского завета и не собирался менять самодержавную форму правления, единственно приемлемую для исторической Руси, на нечто непонятное для простого русского народа под названием «республика». Этого ему и не смогли простить деятели, жаждущие вывести «отсталую Россию» на западный путь развития. Слишком многие тогда искренне поверили, что корень всех зол и несправедливостей — в самодержавии, и смена формы правления повлечёт за собой улучшение жизни. Никто не хотел думать о том, что даже самое демократическое правление не сделает бедных богаче, а богатых — беднее. Призрак равенства между людьми, утерянного человечеством в грехопадении, затмил нерушимую истину — каждый человек уникален, и каждому уготован Богом свой путь. Невозможно человеку осчастливить мир, если прежде не очистит он своё сердце.

Но тем не менее жажда добиться нового правления — и конечно же собственной выгоды при новом правлении! — была столь сильна, что враги царя как от правительства, так и от революционно настроенных масс понимали: медлить нельзя. Война подходила к победному концу. Впоследствии будет отмечен тот факт, что если Петру I понадобилось девять лет, чтобы побеждённых под Нарвой обратить в победителей Полтавской битвы, то нечто более грандиозное император Николай проделал за полтора года, после того как взял на себя функции Главнокомандующего. Понимали это не только друзья, но и враги. В том числе враги внутренние. Немецкие шпионы действовали успешно и вовсе не там, где их искали, — не в царском дворце и не в Марфо-Мариинской обители, где подвизалась инокиня Елисавета, великая княгиня Елизавета Фёдоровна, но в первую очередь среди творцов революции.

Все, кто жаждал — с различными целями — падения самодержавия, не могли не понимать, что после успешного окончания войны, которое не за горами, император Николай станет настолько популярен среди народа, что будет недосягаем для интриг и политической возни. Значит, надо спешить. Надо ловить момент. И момент настал, когда в столице начались подстроенные провокаторами беспорядки. В лавки не завозили хлеб — не завозили намеренно, преступно. Хлебный бунт был срежиссирован талантливо, а толпа даже не задумалась, в чьём спектакле она играет. Можно было предположить, что люди не поддадутся на провокацию, что всегда во время войны бывают весьма существенные трудности, в том числе и с продовольственным снабжением. Но там, где истинные патриоты старались терпеть, подогретая революционерами толпа предпочла крушить и грабить магазины, убивать городовых.

Начавшись с предательства и беззакония, революция не могла закончиться ничем иным.

Но её творцы пока что этого не понимали. Сейчас все противники императора действовали заодно, сами того не сознавая. О распре, которая неумолимо должна была вскоре начаться, мало кто задумывался.

Николай Александрович разумно полагал, что беспорядками в столице должна заниматься городская полиция, а не император. Он приказал немедленно прекратить бесчинства. Однако масштабов их не представлял, так как получал доклады, в которых нарочно преуменьшалось значение происходящего. Но предчувствие, тревога, волнение — всё это в сочетании с естественной усталостью вызвало болезненную реакцию. Николай писал супруге из Ставки: «Сегодня утром во время службы я почувствовал мучительную боль в середине груди, продолжавшуюся четверть часа. Я едва выстоял, и лоб мой покрылся каплями пота. Я не понимаю, что это было, потому что сердцебиения у меня не было. Но потом оно появилось и прошло сразу, когда я встал на колени перед образом Пречистой Девы».

И вот он вертит в руках телеграмму от жены: «Уступки неизбежны. Уличные бои продолжаются. Многие части перешли на сторону врага. Аликс».

Уступки? Нет, уступок он не хотел. В помощь городской полиции выступает из Ставки по повелению императора корпус генерала Иванова. Сам Николай спешно отправляется в Царское Село, и... путь своему государю преграждают мятежные солдаты.

Поразмыслив, Николай решает ехать в Псков. Там — командующий Северо-Западным и Северным фронтами генерал-адъютант Рузский. Его войска можно подтянуть к Петрограду.

На псковской станции царя никто не встречает. Никакого почётного караула. Пустота. Предательство, охватившее Россию мерзкими щупальцами, ширилось, росло...