Александра подобрала платье и вошла в Арабскую комнату, где её ждали жених и гости. Молодой император был одет в мундир из алого сукна, который он носил во время службы в лейб-гвардии Гусарского полка. На груди — лента Гессенского ордена, на плечах — белый ментик с золотыми шнурами, в руке — треуголка с плюмажем. Мария Фёдоровна в белом придворном платье стояла рядом; невысокого роста, она выглядела моложе своих лет, густые тёмные волосы, убранные бриллиантовой с жемчугом короной, подчёркивали бледность лица, в глазах — с трудом сдерживаемые слёзы. Александра взяла протянутый букет из роз, лилий, орхидей и флёрдоранжа. Всё было готово.

В десять минут первого с бастионов Петропавловской крепости прогрохотали орудийные выстрелы салюта. Двери отворились, и из внутренних покоев вышла свадебная процессия. Первым шёл граф Воронцов-Дашков, министр императорского двора и уделов, в мундире с золотым шитьём. В руках он держал жезл из слоновой кости, увенчанный золотым двуглавым имперским орлом. За ним следовали пажи в алых с золотом ливреях, военные в белых мундирах, расцвеченных орденами, и придворные дамы в белых парадных платьях. За ними шла императорская семья.

«Пойдите и посмотрите, дщери Сионские, на царя Соломона в венце, которым увенчала его мать его в день бракосочетания его, в день, радостный для сердца его...»

На свадьбу императора прибыло множество родственников из царствующих династий. Все они медленно шествовали к дворцовой церкви. Процессию замыкали жених и невеста.

«Возлюбленный мой начал говорить мне: встань, возлюбленная моя, выйди! Вот, зима уже прошла; дождь миновал, перестал; цветы показались на земле; время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей; встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди!»

Они шли рука об руку по длинной ковровой дорожке, кроваво-пурпурной линией отмечавшей путь по паркетным и мраморным полам, — вдоль роскошных залов, мимо портретов и полотен знаменитых художников, мимо ваз с розами, орхидеями и ландышами, доставленными со всех концов света в эту северную Пальмиру...

«Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему; он пасёт между лилиями. Доколе день дышит прохладою и убегают тени, возвратись, будь подобен серне или молодому оленю на расселинах гор...»

Залы, тянувшиеся на сотни метров, были заполнены штатскими и военными, гостями и придворными — людьми, которые с любопытством оценивали их туалеты, драгоценности, выражения лиц. Гвардейцы, обнажив сабли и палаши, отдавали честь, гости кланялись. Жених и невеста шли сквозь бесконечную анфиладу, и казалось, они идут сквозь собственную жизнь, до самого конца полную и золотой мишуры, и жадного любопытства, которые так никогда и не смогут ни запятнать их одежды, ни осквернить их души. Алый мундир жениха и пурпурная мантия невесты — словно красные плащи мучеников на иконе... Они шли под венец, который примут от Бога в радости и неосквернённо пронесут сквозь анфиладу всей жизни.

Полчаса процессия двигалась мимо трёх тысяч гостей, стоявших в залах, к тяжёлым вратам дворцовой церкви. «До чего же она красива!» — восхищались гости невестой. Её высокая стройная фигура особенно выигрывала от пышного платья. Лицо было строгим и спокойным, веки глаз полуопущены, а выражение смущения делало черты ещё более нежными и привлекательными.

«Прекрасны ланиты твои под подвесками, шея твоя в ожерельях...»

Кто бы мог подумать, что не пройдёт и нескольких лет, как её смущение в свете обзовут гордостью, классические черты лица в придворных сплетнях превратятся в бездушную маску, а робкую улыбку иностранные послы станут рассматривать как натянутую гримасу.

Врата церкви распахнулись, и жениха с невестой встретили священники, облачённые в ризы. Улыбаясь родным и друзьям, Николай и Александра вошли в храм.

«О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные. О, ты прекрасен, возлюбленный мой, и любезен...»

Торжественное пение церковного хора разносилось под золочёным куполом, где в голубом небе парили Херувимы и Серафимы. Новобрачные замерли. Старенький митрополит Петербургский Палладий трижды благословил главы новоневестных и, подав им зажжённые свечи, ввёл внутрь храма.

Начался чин обручения, предшествующий венчанию.

Николай и Александра стояли, не шелохнувшись, сладкий запах ладана плыл по церкви.

«Но единственная — она, голубица моя, чистая моя...»

Митрополит благословил обручаемых перстнями...

«Положи меня, как печать, на сердце твоё, как перстень на руку твою: ибо крепка, как смерть любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы её — стрелы огненные; она пламень весьма сильный...»

— Господу помолимся...

— Блажени вси боящиеся Господа!

Александра внимала пению хора, вдыхала неземной аромат ладана, и ей казалось, что в её жизни не было минуты торжественней и счастливей этой. Она посмотрела на Николая. Он стоял, сосредоточенно глядя на владыку, но, ощутив её взгляд, повернул голову и улыбнулся в ответ. Столько любви и нежности было в этих чудных глазах, что сердце Аликс всколыхнулось от счастья. «Слава Тебе, Боже! Слава Тебе, Боже!» — прошептала она одними губами.

— Имаши ли, Николай, произволение благое и непринуждённое, и крепкую мысль пояти себе в жену сию Александру, юже зде пред тобою видиши?

Николай вздрогнул:

— Да.

Сзади тихо подсказали, как верно ответить, и Николай снова произнёс отвердевшим голосом:

— Имам, честный отче.

— Не обещался ли еси иной невесте?

— Не обещался, честный отче.

Николай посмотрел в лицо Владыке, потом на свою невесту. Мелькнула ли в её памяти тень балерины Кшесинской, о которой он честно рассказал ей накануне свадьбы? Но серьёзное личико Аликс дышало только счастьем и светлой радостью. Она твёрдо и без единой заминки ответила на вопросы священника.

«Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют её. Если бы кто давал всё богатство дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презреньем...»

И вот уже в руках митрополита золотой, богато украшенный венец.

Александра плохо разбирала незнакомые молитвы, но эти слова она услышала всем сердцем.

— Господи Боже наш, славою и честию венчай я, — трижды повторил владыка.

Отблески пламени множества свечей сияли на царственных венцах — символе победы над страстями и властвования над самим собой. Сияли над их главами венцы мученические, ибо истинная любовь всегда самоотверженна, всегда жертвенна. Сияли над главами жениха и невесты золотые венцы — залог грядущего бессмертия и нетленной любви.

— ...Мужья, любите своих жён, как и Христос возлюбил Церковь и предал Себя за неё... Так должны мужья любить своих жён, как свои тела: любящий свою жену любит самого себя. Жёны, повинуйтесь своим мужьям, как Господу, потому что муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви...

Замолкли слова Апостола под сводами храма, тихо потрескивают свечи на подсвечниках, мерцают лампады под ликами Христа и Богородицы.

Николай свободной рукой незаметно коснулся Аликс, та улыбнулась уголками губ, не поворачивая головы.

Принесли золотую чашу. Митрополит трижды преподал её сначала Николаю, а потом Александре. Они по очереди отпили багряного виноградного вина. Отныне они до самой своей смерти будут пить вино жизни из единой чаши: радости и скорби, счастье и горе, муку и блаженство — всё то, что даровал им Бог для утверждения их в вере, надежде и любви.

Руки их соединились под епитрахилью, и владыка Питирим, взяв крест, трижды обвёл молодых вокруг лежащего на аналое Евангелия. Для венчающихся это знаменует шествие в вечности пред лицем Божиим, близость Царствия Небесного к верным, образ чаемого возвращения в отечество небесное.

Вот и сняты венцы с супругов, и, преклонив головы, приняли царь и царица нисходящее благословение Всемогущей Троицы на богосозданную семью. Николай коснулся губами губ Александры. Отныне и навсегда они стали единым целым, и любовь их, обновлённая благодатью, зародившись здесь, на земле, теперь не угаснет, не рассеется, как призрачный дым обманчивых страстей.