Именно Талия стала тем человеком, к которому Эклери решил обратиться за советом – собственно говоря, кто бы кроме неё смог сказать, правду говорит Артарий или попросту сошёл с ума?

Талия встретила Эклери тепло – порой тому казалось, что она общается «со своими» так же редко, как и он, и потому рада любой возможности поговорить о волшебстве.

Не удержавшись, он спросил об этом и тут же понял, что попал в точку – по лицу Тали пробежала тень.

– Нас не так уж много осталось, – уклончиво сказала она.

– Да брось, – Эклери усмехнулся, – не важно сколько. Сейчас кооперация между тёмными особенно сильна. Пару месяцев назад меня даже приглашали в какой-то «Круг». Обещали поддерживать деньгами, делиться информацией, защищать права.

Что-то изменилось в глазах Талии. Она склонила голову набок и какое-то время внимательно смотрела на него.

– Да? – наконец спросила она. – И что ты им сказал?

Эклери пожал плечами и уткнулся носом в чашку чая.

– Ну, я же здесь. Полагаю, если бы я сказал «да» – мне не пришлось бы просиживать ночи в библиотеке и искать возможности для сотрудничества с магистром, который – очень похоже – не в своем уме.

– Ты тоже заметил, да? – подозрительная искорка промелькнула у Тали в глазах.

Эклери хмыкнул.

– Он стал мне рассказывать, что если я не привлеку к работе со мной – и с ним – какую-то девчонку, то острова опустятся обратно на дно.

– Да… очень похоже, что его занесло… – задумчиво сказала Тали и покрутила чашку в руках.

– Зачем ты послала меня к нему, если знала, что он не в себе?

Тали насмешливо посмотрела на Эклери и грустно улыбнулась.

– Знаешь… Артарий любит говорить вещи, которые с первого раза не понять. Но он не дурак. Именно он после войны отыскал первого чёрного мага, он вернул в Атоллу хоть какое-то волшебство. Я думаю, сейчас он понимает тупиковость выбранного пути не хуже нас. А может быть, просто всегда ищет большего… Но так или иначе, я думаю, ваши с ним интересы сходятся. Можешь ему доверять.

– Светлая магия исчезла задолго до войны, – мрачно сказал Эклери, – мы не знаем, существовала ли она когда-нибудь вообще.

– Но ты хочешь в это верить?

– Да. Но когда мне начинают рассказывать про сказочных героев, которые при помощи магии строили мосты…

– Сказки не складываются просто так, – улыбка Тали стала шире, и она поднялась из-за стола. – Смотри, – продолжила она, скользя тоненькими пальчиками по содержимому одного из шкафов, – ага, вот.

Тали извлекла с полки какую-то коробку и поставила на стол. Затем открыла и выудила из нее хрустальный шар – наподобие того, на которых за пару медяков готовы погадать любому кочевники в своих шатрах. Дунула на него, поднимая в воздух облако пыли.

– Возьми. У меня есть ещё. Коснись его пальцами.

Шар в самом деле вызывал желание прикоснуться, манил и притягивал взгляд. Эклери хотел погладить его, но едва пальцы коснулись гладкой поверхности, как его будто бы ударило молнией – сознание вырвалось из тела и понеслось куда-то далеко.

Месилон Ригель стоял у окна своей спальни и сверху вниз смотрел на приближавшуюся к замку кавалькаду всадников. Чёрные плащи хлестали по бокам лошадей. Белые колыхались на ветру.

Его собственные воины и воины проклятого дома Шаул летели по берегу в направлении ворот бок о бок.

Всё чаще Месилону казалось, что мир кругом него просто сошёл с ума. Белое смешалось с чёрным, чёрное стало белым. Те, кто раньше говорил о многоцветии оттенков, исчезли, сварившись в одну серо-бурую массу соглашателей и вечно погрязших в протесте. Новые силы выходили на сцену, но Месилон чувствовал, что в том, новом, нарастающем в городе, нет места для него. Он, прошедший войну и сумевший выжить после неё, когда ведьмаки один за другим отправлялись на тот свет, ненужные никому, теперь понимал, что и его час скоро пробьёт.

Месилон не касался иты с тех самых пор, как знамёна взвились над побеждённым Брен-Тантар. В свои сорок пять он оброс седой бородой, но был мощным и властным стариком – в то время как соратники его обрюзгли и иссохлись уже добрый десяток лет назад.

Повернув голову, Месилон прищурился, вглядываясь в туман, где дымка, застелившая горизонт, скрывала побережье материка.

Там, за занавесью сизых облаков, на западном окончании архипелага скрывались, будто затаившись до новой войны, островерхие шпили Брен-Тантар. Практически это был уже не остров, а небольшая часть суши, которая во время прилива соединялась с материком лишь тонким перешейком.

Брен-Тантар принял удар отступников первым. Вековые стены дрогнули… но устояли. Впрочем, тогда темных ещё не называли отступниками, тогда их звали – слуги Армии Заката. И вёл их могущественный Сайдэ Киан. Он стал единственным из темных магов, чей сговор с изначальными удалось доказать. Но к тому времени, когда всеми правдами и неправдами солдатам Атоллы удалось загнать Киана обратно на материк, любого, кто мог читать заклятья, не вдохнув эликсиров, называли преступившим.

Месилон не сомневался в правильности этого суда никогда.

Ита, Пыльца фей, лежала в основе всех магических напитков, но использование её обходилось слишком дорого – во всех отношениях. Такие, как он, быстро старели, а перед смертью часто сходили с ума. К тому же каждая новая порция иты действовала хуже предыдущей. А ещё глаза, которые с годами у ведьмаков начинали пылать красным закатным заревом…

А вот чародеям, которых иногда называли еще тёмными, порошок был не нужен. Они черпали силу у самих изначальных. Магия будто бы текла по их жилам. Магия, какой сидевшие на ите имперские ведьмаки не могли себе даже представить. Им завидовали. А потому, когда к рубежам империи подошла Армия Заката, напитанная силой демонов, это послужило сигналом для всех, кому чародеи были костью в горле. Не смущаясь того, что настоящий враг стоит у стен, толпы горожан, подгоняемые аристократией, жгли башни магов и ровняли с землёй дворцы тёмных – а чародеи, надо сказать, жили весьма неплохо. Внезапно те, без кого накануне не обходилось ни одно торжество, кого любили и почитали в больницах и школах, в армии и в торговле – оказались виновниками войны.

И вот тогда появилось слово «отступники». Месилон не знал ни одного чародея, который после погромов остался бы на стороне империи. Все они ушли на континент, и многие поддержали Киана. Те семь… О них заговорили уже ближе к концу. Теперь Месилон не был уверен, что они были врагами. А тогда всё было просто. Каратели получили приказ. Приказ уничтожить тех, кто убивал и калечил их братьев и сестёр. И каратели сделали своё дело – как всегда.

Когда война подошла к концу, многие ведьмаки стали жалеть о том, что творили во время войны. Многие из них насиловали, грабили и сжигали дома врага. Но Месилон не вычеркнул из своей биографии ничего. Всё, что он сделал, он сделал потому, что того требовала война.

Он презирал тех, кто отступился от своей веры, не меньше, чем тех, кто поддался на жажду наживы, на кровавый зов иты, поселившийся у них в головах.

Месилон готов был ответить за каждое из своих действий и слов – и немало нашлось тех, кто желал предъявить ему счёт.

Почти что сразу после войны начались суды. Люди всегда любят искать правых и виноватых. Вот только судить было уже некого. Все Семь были мертвы. И Каратели… Большинство из них тоже отправилось к изначальным. Ита собирала свои жертвы.

Наверное, тёмные, требовавшие вернуть им земли, права и ещё чёрт знает что, тоже имели основания к тому, чтобы так вести себя. Наверное, но не Месилону было их понимать.

Во время войны Месилон потерял жену. Только чудом выжили дети – трое его дочерей и двое сыновей, которых кормилица спрятала в пещере на морском берегу, когда армия Заката прошлась по замку Брен-Ригель чёрной волной. Месилон был далеко. Судьба не доверила ему шанс совершить месть. И он запечатал в памяти воспоминания о войне, заставив себя думать только о том, что ждёт его и его дочерей впереди.