— У меня гости, оказывается, — проговорила она сухим морозным голосом, каким, наверное, приветствовала неудачливых путников Ледяная Дева, обитающая по преданиям на одном из перевалов Хмурого. — Рановато немного, господа, да и неприлично заваливаться вот так к двум замужним женщинам, пока их супругов нет в доме.

— О, прошу прощения, сира, — издевательски поклонился, видимо, главарь — высокий, плотный, в дорогой новой броне, но весь какой-то неухоженный. Даже спутанная борода была сальной, не только волосы (ни шлема, ни хотя бы шапки он почему-то не носил). — Но мы так много слышали о вас, что не могли не нанести визит прекрасной даме-воительнице. Только зря вы, скажу я вам, таскаете на поясе эту старую железяку. Она вам ничем не поможет, лучше бросьте. Обещаю, — он хищно улыбнулся, — я буду ласков.

— Возьмите, если сумеете, — вполне в духе своего консорта пожала плечами Катриона и выкрутила фитиль до упора, заливая лестницу ярким светом. В потёмках нижнего этажа за спинами разбойников ей почудилось какое-то шевеление, промельк бесшумной тени, но Катриона продолжала смотреть на главаря, чтобы он не оборачивался, если вдруг заметит, что она следит за кем-то взглядом. — У меня есть кое-что получше старой железяки. — Мысленно она попросила у меча прощения за такое пренебрежение, но надо же ей было хоть как-то поддеть бывшего благородного сеньора, опустившегося до разбоя.

— И что же? — насмешливо спросил её главарь.

— Гномская лампа, — Катриона качнула её в руке для пущей наглядности, и тяжёлый жирный всплеск наверняка был слышен даже внизу. — А в ней две пинты горного масла. Я просто брошу её в вас, если вы попытаетесь подняться, вот и всё.

Парочка за спиной главаря даже попятилась, а сам он нахмурился, но тоже замер, хотя уже сделал было шаг на следующую ступеньку.

— Не дури, девочка, — сказал он. — Ну, обольёшь ты меня горящим маслом, так ведь и сама сгоришь.

— Я? — старательно изобразила удивление Катриона, всё так же не чувствуя ничего, вообще ничего. — Я в своей крепости каждый карниз, каждую крысиную нору знаю, мне лестница не нужна, чтобы выбраться из горящего здания. А вас ждёт очень неприятная смерть. Я ведь запрещу травнице лечить ваши ожоги, даже если вам удастся сбить пламя и выбежать во двор. Да и не доживёте вы до травницы. Пока вы тут мне визиты наносите, остальную вашу банду перестреляют и зарубят топорами.

Словно в ответ на её слова, заглушённый стенами, но всё равно слышный, ударил набат.

— Проснулись! — злорадно сказал один из разбойников. — Сейчас забегают, как тараканы!

— А вы всерьёз думаете, будто на границе с Чёрным Лесом живут такие же овечки, как где-нибудь в Устье Белой? — Вот теперь Катриона и впрямь удивилась. — У меня половина села лесом живёт, мужики на медведей и кабанов хаживают — что’ им шайка вшивых придурков?

Она намеренно говорила громко, гораздо громче, чем могла бы, чтобы голосом своим заглушить скрип тетивы, если за спинами разбойников прятался кто-то из охотников. Не сумела, или главарь просто заподозрил неладное, одичав в бегах и развив прямо-таки звериное чутьё. Он резко обернулся, выхватывая меч — и получил арбалетный болт прямо в грудь. Второй болт достался одной из его шавок, а на третьего разбойника Катриона прыгнула сверху, как рысь, сбивая довольно щуплого с виду мужика с ног (конечно, поставив лампу на пол — не хватало ещё и вправду пожар устроить!). Разбойник оказался ловким и вёртким, да и сил у него всё равно было больше, чем у женщины, но Катриона почти не мешала ему оказаться сверху и придавить её коленом. Потому что пока они катались по полу, сзади беззвучно подобралась Берта и деловито полоснула разбойника ножом по горлу. Тот только и успел злорадно сказать: «Попалась, сучка!» — и тут же захрипел, захлёбываясь кровью. Катриона брезгливо отпихнула его и встала, потянув меч из ножен. Главарю она загнала остриё меча под кадык, не желая проверять, убит он или только ранен болтом, а Беда так же спокойно и основательно перехватила горло ножом последнему оставшемуся.

— Вот за что я люблю мужиков, — сказала она, вытирая лезвие об рубаху убитого, — никак они не желают признать, будто мы им хоть в чём-то ровня. И огребают за это, и всё одно остаются при своём.

— И не говори, — согласилась Катриона, разглядывая унизительную, наверное, для любого мужчины картину — трое разбойников, убитых двумя женщинами. — Спасибо, Берта. Если бы не ты… Что в селе, не знаешь?

— Свалка, — коротко и хмуро сказала та. — Только вы бы не ходили, ваша милость, а? Наследника бы сперва Вязам оставили, а то храни Девятеро, останемся мы без сеньора, а дому без хозяина беда.

Она сунула нож в сапог и привычно прицепила к арбалету стремя, заново натягивая тетиву.

— Я пойду, — сказала Берта. — А вы, ваша милость, ну право слово, запритесь и ждите, пока кто-нибудь из наших придёт, а?

— Ещё чего! — возмутилась Катриона. — Там моих людей убивают и грабят, а я отсиживаться буду? Пошли!

Их помощь, к счастью, не понадобилась, потому что в Вязах и впрямь жили не овечки из центральных графств, привыкшие, что их охраняют пастухи и овчарки. Конечно, сельчане тоже обычно полагались на егерей, но когда к ним, в их собственные дома, попытались вломиться грязные вшивые бродяги, оголодавшие и озверевшие в своём лагере без баб, то никто, понятно, не полез прятаться в погреба и в чуланы, все схватились за топоры и вилы.

Живыми разбойников не брали, потому что в село они пробрались, зарезав караульных. Обманом ли вынудили открыть ворота, перелезли ли как-то через стену, но трое вязовчан погибли и множество народу было ранено, причём пятеро настолько тяжело, что травница потребовала послать за целителем. Катриона и сама ходила, перекосившись на правый бок, потому что сгоряча не заметила, как сильно ей досталось, а потом пришлось терпеть, выясняя, насколько сильно пострадало её село, так что в замок тем же утром был послан гонец. Треснувшие рёбра ей срастил магией ученик господина Каттена, и было это чуть ли не больнее, чем получить по рёбрам коленом в стальном щитке. И почему лечебная магия всегда причиняет такую боль? Плата за слишком быстрое выздоровление?

Ещё вместе с целителем примчался сир Генрих, наорал сперва на Катриону, что лезет в свалку, дура набитая, потом — на вернувшегося сира Эммета, которого провели, как щенка, выманив из села по ложному следу. Потом перед Катрионой он всё-таки извинился, но ей было так больно и тяжело, что она и к упрёкам, и к извинениям осталась одинаково равнодушна. У неё даже обычного приступа слёз и озноба не случилось, очень уж она была зла, вымотана и измучена болью в отбитом боку.

К тому же у неё теперь была новая забота — вдова с тремя детьми, зато без родителей и без братьев, что своих, что мужниных. Так что заботиться о бабе предстояло сеньоре Вязов, кому ж ещё? Хвала Девяти, у остальных двоих были кормильцы, а у одной так и вовсе дети уже выросли и сами могли позаботиться о матери. А вдову с детьми пришлось взять работать на кухню, на радость парочке рекрутов, избавленных от обязанности чистить овощи и мыть кастрюли и сковороды. Без работы они у десятника, конечно, не остались, но у Катрионы прибавилось ещё четыре голодных рта. Словно ей уже имеющихся было мало.

Чужую кровь с платья Лидия кое-как отстирала, но сукно под кольчугой в самом деле потеряло всякий вид, и Катриона отдала платье Берте. Юбка у него почти не пострадала, Беда скроила из неё тёплую рубашку для брата, а из остатков сукна, перелицевав его, они с невесткой сшили распашонки. Броню разбойничьего главаря, свой законный трофей, Берта брать не стала: «Куда мне её? На охоту, что ли? Железом вонять и на весь лес громыхать?» — взамен выторговав освобождение от податей на десять лет: «Как раз мелкие подрастут».

Катриона охотно согласилась на такой обмен: броня была не посеребрённая ли, очень уж светлая и блестящая. Кузнец починил её как мог аккуратно, стараясь не слишком испортить вид заплаткой на месте дырки от болта, а подгонять её под Катриону не было нужды — пластины подтягивались ремешками, и если разбойничий главарь вдевал шпеньки пряжек в отверстия на самых концах ремней, то для Катрионы просто пришлось пробить дополнительные дырочки, чтобы кираса не болталась на ней. Тяжёлая та была, конечно, но уж точно лучше старой, много раз латаной кольчуги, доставшейся от бабки по отцу, отчаянной женщины вроде той же Беды. Её Катриона тоже помнила плохо: лихорадка в тот год выкосила чуть ли не треть баронства. Лидия говорила, что Катриона и сама переболела вместе с Вальтером, но они-то выжили. А вот если не повезло заболеть старикам, маленьким детишкам или беременным женщинам, то среди них выживших почти не было. Так они и потеряли тогда и мать, и бабку, и младшего брата отца, не успевшего толком поправиться после ранения. Да и отец пережил их на пять с небольшим лет.