Генрих тоже хмыкнул и притиснул его плотнее. Приходила его отцу бумажка из Озёрного: действительно ли в Волчьей Пуще скрываются члены семьи Иеронима Серпента, подозреваемого в участии в заговоре против его сиятельства? Отец ответил, что фаворит его старшего сына, а также жена и тесть этого фаворита отнюдь не скрываются, а заняты делом, принося баронству немалую пользу, и вежливо пока что интересовался, в чём обвиняют этих троих? Если только в том, что они являются членами семьи Иеронима Серпента, так он повторяет для непонятливых — это фаворит наследника Волчьей Пущи, его жена и тесть. Желаете прислать за ними вооружённый отряд? Из Озёрного ему на это ничего не ответили, а там и старший Серпент оказался оправдан.

— А с чего его вообще понесло в Империю? — спросил Генрих. — Оправдали же.

— Да-да, отпустили за недоказанностью обвинения, — ехидно отозвался Людо. — То есть, старый интриган весь в белом, а его сиятельство был неправ. Ты бы остался в городе, где ты прав, а граф — нет? Хотя… ты бы остался, конечно. Ты же ничего и никого не боишься.

— Я много чего боюсь, — возразил Генрих.

— И даже не боишься в этом сознаваться, — кивнул Людо.

Он не пытался высвободиться из рук Генриха. Наоборот, ещё и голову ему на плечо положил. Возможно, просто тяжело было её держать — болтал-то он бойко, даже слова не тянул, а вот сумеет ли встать? Руку он уронил Генриху на колени, и пальцы легли в опасной близости от… э-э… того места, за которое другому мужчине хвататься не следовало бы.

— Ты никогда не думал о том, что я действительно умею не только с тестом обращаться? — шепнул он Генриху на ухо.

На того пахнуло спиртовым духом, но запахи ванили, корицы, лимона и ещё боги знают чего были сильнее. Людо ими насквозь уже, наверное, пропитался. И руки у него были белые и мягкие от молока, масла и прочей сдобы. Девки, которые на него работают, кошками должны вокруг Людо вертеться: лежит сладкий пирожок на столе, а жену отродья Бездны где-то носят.

Генрих встал, потянув его за собой.

— Ты пьян, — сказал он, поймав себя на лёгком даже сожалении, что отказывает. — Проспишься, успокоишься, тогда и поговорим, кто мы друг другу. А то сейчас ты на жену обижен, а тут я под рукой — ну, вот она, страшная месть сбежавшей дуре, так? — тот хотел возразить, но Генрих перебил: — Пошли отведу тебя наверх, а то серпентовские гоблины раскормленные тебя точно не дотащат.

— Ты не здесь будешь ночевать?

— Нет, в Вязах. Мы завтра с Эмметом едем к Чашке… Дня два-три меня, наверное, не будет. Вот вернусь, тогда спроси меня снова, если захочешь.

— Ты дурак, твоя милость, — вздохнул Людо. Его повело в сторону, но он вцепился в рубашку Генриха. — Но дело твоё, конечно. То есть, как прикажете, сир.

Генрих покачал головой. Не сегодня точно. Пользоваться пьяной обидой того, кто всегда готов был выслушать и поддержать? Чтобы потом, когда он протрезвеет и пожалеет о случившемся, любовниками уже не стать, а ну… пожалуй что друзьями оставаться не получится?

— За шею держись, — приказал он. — Как зовут эту управительницу вашу, или кто она? Пусть приготовит тебе постель. И ведро, что ли, рядом поставит.

Людо хмыкнул, уцепился за его шею и даже сам стал переставлять ноги.

— Зря вы нас пустили сюда, — сказал он вдруг.

— Почему? — удивился Генрих.

— Потому что рано или поздно вы станете такими же.

Генрих хмыкнул, подумал немного и ответил:

— Если такими, как ты, то ничего страшного.