Барон (а скорее уж, его жена) про гостий не забыл. Умывшись с дороги, Катриона, помедлив, надела приготовленное служанкой чьё-то тёмно-синее платье. Простое, домашнее, без всяких украшений, не сказать чтобы траурное, но всё-таки достаточно скромное. Скроено оно было довольно свободным, однако Катрионе отчаянно жало в плечах, поэтому и рукава оказались коротки. Она даже подумала, не лучше ли надеть снова чёрную рубашку, сшитую для Вальтера на похороны отца, и раздвоенную юбку, но юбку уже унесли — чистить от пыли, видимо. Пришлось терпеть врезающиеся проймы и без конца поддёргивать манжеты, пытаясь натянуть их на запястья.
В таком виде она и явилась в столовую, куда её позвали, едва она успела одеться и причесаться. Барон обнял её, утешающе похлопав по спине, баронесса тоже обняла, только не по спине похлопала, а погладила по голове, пробормотав: «Бедная девочка! Не торопи’тесь уезжать, я знаю, как вам помочь». Катриона чуть не разревелась. Мать она помнила смутно, Лидия сироток жалела и даже, в общем, любила, но всегда помнила, кто они’, дети сеньора, и кто она’, управительница, а иногда так хотелось обнять кого-нибудь и выплакаться всласть. С сирой Аделаидой Катриона не особенно была близка, но теперь даже на её костлявом плече готова была порыдать, не строя из себя сильную и несгибаемую. Только разумеется, где-нибудь наедине, а не в столовой, где собралось всё немаленькое семейство барона, приехавшие по каким-то делам вассалы, фаворит его младшего брата и «придворный маг», как кто в шутку, а кто и всерьёз именовал пожилую колдунью, которая когда-то была наёмницей и охраняла жену сира Ламберта, а потом окончательно переехала в Волчью Пущу. Нравилось ей тут, говорила сира Фрида. Люди тут, по её словам, были настоящие, не как поближе к столицам.
Подали обед. Катриона с тоской посмотрела на устрашающе сверкавшие по обе стороны тарелки россыпи столовых приборов и неуверенно взяла пару крайних — вроде бы так полагалось по этикету? Дома и она, и Вальтер, и даже его жена вполне обходились столовым ножом и одной вилкой. Просто вилкой, и отродья Бездны её знают, рыбная она или десертная. А в походных условиях и вовсе хватало ложки да охотничьего страшилища с лезвием в пол-локтя длиной. Эх, а раньше и баронская семья была попроще, как вздыхали все старики. Но потом появился городской щёголь сир Винсент; потом сир Кристиан поехал было на службу к графу, да вернулся — не понравилось ему в Озёрном, зато его младший братец удрал туда и теперь глаз домой почти не кажет; сире Дианоре тоже нашли жениха в том же Озёрном, и не простого какого-то, даром что признанный бастард, как и сир Винсент… Словом, завелась не просто столичная, а ещё и приличная родня — и пришлось бедному барону соответствовать. А заодно и его ни в чём не повинным вассалам.
Катриона вздыхала, зорко следила за руками сидевшей рядом сиры Лаванды, дочери сира Ламберта (вот уж кто со всеми этим вилками-ложками обращался, как с иглой — легко и непринуждённо), и больше слушала сидящих напротив лекаря с «придворной чародейкой», чем ела. Те обсуждали королевский указ о магах, согласно которому всякий, желающий учиться колдовству, мог взять в долг деньги на обучение и выплатить их потом в течение десяти лет.
— Идея неплоха, — говорил господин Каттен, — но как с любой неплохой идеей, на деле получится, что осчастливят совсем не тех, кого следовало бы. Когда ввели понятие Приграничья и для областей, к Приграничью этому причисленных, снизили налоги в полтора раза, что получилось? Правильно, теперь помощи ни у графа, ни у королевских войск вообще стало невозможно допроситься. На все просьбы один ответ: «Вам же снизили налоги? Вот и тратьте эти деньги на лучшее снаряжение или наёмников». С обучением выйдет что-нибудь в этом же духе. Своих магических учебных заведений ни в Срединных, ни в Нижних землях нет, а стало быть, все, кому удастся выцарапать королевский заём, хлынут на восток, и денежки эти получит Лазурный Берег.
— И денежки, и свежую кровь, — кивнула чародейка. — Половина будущих магов домой не вернётся, а примет покровительство старых семей. Уж тем-то выплатить смешные суммы, выданные на оплату минимального курса — как два… как высморкаться.
Катриона слушала с любопытством. Она никогда не задумывалась над тем, откуда берутся маги и где они учатся своему опасному ремеслу. То есть, она знала, что и у лекаря есть ученик, и у сиры Фриды их аж трое — один уже взрослый и вполне себе опытный колдун из местных (из Мохового родом, что ли) и двое дриадских подкидышей, выросших в замке и с младых ногтей сирой Фридой же обучавшихся. Она думала, что все чародеи так, а оказывается, имеются место, где магии учат всех, у кого есть на это деньги?
После обеда барон пригласил её и Марену с сирой Августой в свой кабинет. И не только их, оказывается. В тесноватой, но светлой комнате с огромным, едва не в полстены, окном в серебристом переплёте еле хватило места, чтобы разместить всех. Вдовицы сели в кресла у новенького, цветным камнем облицованного камина, нотариус мэтр Корнелиус устроился за столом, потому что собирался заполнять бумаги, сам барон сел с краю этого стола. Солнечный свет из просторного, безупречно прозрачного окна безжалостно лился на него сбоку, блестя в седине и прорисовывая каждую морщину, — а было их немало, — и Катриона подумала, что сир Георг уже совсем стар. Поговаривали, что дела он понемногу передаёт старшему сыну. Катриона ничего против сира Генриха не имела, но покамест радовалась, что её судьбой займётся мужчина, у которого младшая из дочерей почти одного возраста с нею.
Ей сесть было некуда, да она, в общем, за обеденным столом насиделась, так что Катриона полубоком встала у камина, облокотившись на полку над ним, благо он по летнему времени не топился. Рядом с её локтем вставал на задние лапы какой-то вырезанный из дерева гривастый кот с двумя парами передних, точнее, верхних лап. Зубы он скалил не хуже горного пардуса, а в мускулистых лапах держал по свече, но так и хотелось вместо свечек дать ему клинки. Здоровые такие, кривые, с зазубринами… Катриона поймала себя на таких глупых, совершенно к случаю не подходящих мыслях и поняла, что боится. И чего, спрашивается? Уж дочь своего вассала и верного помощника барон точно в обиду не даст. Только всё равно, даже понимая это, Катриона порядком нервничала.
Смущало её, кроме всего прочего, присутствие в кабинете сира Георга двух незнакомых мужчин. Простолюдинов, судя по одежде. И по той же одежде судя, простолюдинов богатых. По возрасту они казались отцом и сыном, но похожи не были даже настолько, насколько похожи хотя бы дальние родственники. И всё-таки было в них что-то общее. Осанка, взгляд, выражение лица… непроницаемо, равнодушно-любезное выражение людей, вынужденных считаться с чужими настроениями и желаниями — но ровно до тех пор, пока капризы эти не задевают всерьёз их интересов. Не то чтобы Катриона часто встречала по-настоящему богатых торговцев (и не то чтобы в Волчьей Пуще они имелись, эти по-настоящему богатые). Но вот это ощущение, что таким людям, будь они хоть сто раз из третьего сословия, лучше бы не заступать дорогу, было неистребимо.
— Итак, дамы, — сказал барон, положив на стол перед собой жилистые, мозолистые, всё ещё очень крепкие руки, — слушаю вас. Сира Августа?
Та нахмурилась, хотела взглянуть на дочь, но между ними как раз стояла Катриона, и сира Августа проговорила недовольно:
— Моя дочь не носит наследника Вязов, поэтому я не вижу смысла оставлять Марену во владении её покойного супруга. Она молода, хороша собой, безупречно воспитана и прекрасно умеет вести хозяйство, но вряд ли кто-то оценит эти её качества в маленьком пограничном селе. — Катриона сдержанно хмыкнула (об умении невестки вести хозяйство она могла бы кое-что сказать), но под суровым взглядом барона промолчала. — Я забираю её обратно в Горькие Родники, но ей понадобится приданое, чтобы заново устроить свою жизнь. Между тем, сира Катриона отказывается выделить ей долю, полагающуюся бездетной вдове.
