А теперь, невесело подумала Катриона, она и вовсе осталась одна из всей немаленькой когда-то семьи. И с ребёнком-то у неё пока что не получилось, не вышло зачать его с наскока. Прямо хоть бери и запрещай консорту возвращаться в Озёрный, пока не случится задержки! Как глава семьи, право такое она имеет. Но что ей делать, если Меллер ей откажет? Запереть его в карцере? И бегать туда к нему на свидания? Он и так-то супружеский долг выполнял, словно повинность отбывал, без особого на то желания; а если ещё и вынуждать его терять время в здешней глуши, так и остатки желания этого пропадут.

Отбив нападение разбойничьей шайки, Катриона понадеялась, что неприятности на этом закончатся. Как же! Разве беда ходит одна? Месяца не прошло, как сгорела баня у кузнеца, и счастье, что день стоял безветренный, так что остальные постройки удалось отстоять. Потом староста поторопился закрыть трубу, чтобы лишнее тепло в неё не выпускать, и спасло целую семью только то, что младшая невестка маялась животом и никак не могла уснуть. Она-то, почуяв неладное, и распахнула двери настежь. Дом проморозила, семью простудила, но зато обошлись тошнотой и головной болью, а не угорели насмерть. Катриона, и без того злая и раздражённая тем, что трое погибли, а ещё пятеро то ли оклемаются к посевной, то ли не сумеют, отчитала мужика, который ей в отцы годился, как безусого сопляка. Курт только сопел, вздыхал и мялся, но возразить не решался, да и что он мог возразить? Что сберегая горстку углей, чуть не угробил всё своё немаленькое семейство? Только и оставалось благодарить богов, что дёшево отделались.

Дальше вроде бы стало полегче: разбойники присмирели; волки не шлялись у самых ворот среди бела дня; огры, если и спугнули ту злосчастную виверну, до Вязов не дошли; никто на рыбалке не проваливался под лёд; никто на охоте не напарывался на чужой, а то и свой же настороженный самострел, а сир Эммет с сирой Аларикой грызлись уже прямо-таки привычно. Вот разве что не было обычных для конца зимы снегопадов и метелей, и это было не очень хорошо: случись дружная весна, и вся талая вода — а будет её немного — просто стечёт в реки и озёрца, не успев впитаться в землю. Ну, то есть, наползало иной раз облако-другое, лениво насыпа’ло дюйма два-три свежего снежка, но северный ветер опять расчищал небо и плотно зализывал выпавший снег. И не теплело из-за этого северного ветра никак, даже солнце в полдень не пригревало, хоть и сияло в высоком чистом небе и должно было бы уже хоть первых сосулек по южным скатам крыш развесить.

И почему лето всегда вспыхивает сухими лучинками, р-раз — и только горстка пепла? А зима тлеет и дымит, словно куча прелой листвы, и нет ей конца?*

Комментарий к Глава 16

* Каюсь, очередной плагиат: “Как порох, сгорает короткое лето. Как долго, как долго дымится зима…” (“Фотографии любимых”, Яак Йоала пел, если кто помнит)

========== Глава 17 ==========

Однако медленно и неохотно, а всё-таки зима заканчивалась, и недели за три до Равноденствия прикатила меллеровская фура, как обычно, набитая всяким добром. В том числе стояли в ней и три бочонка вина, выторгованного Катрионой за хвост виверны, — один для женщин, послаще, и парочка креплёного. Возчиком на этот раз был совсем ещё мальчишка, похожий на нахохленного воробья, особенно в своей коричневой суконной куртке и со смешными рыжевато-каштановыми прядками на макушке, торчавшими, словно перья взъерошенной птицы. Глядел он на Катриону почтительно, говорил вежливо, но прямо-таки заставил её пересчитать все мешки, фляги и ящики, проверить все печати и подписать бумагу, где всё это богатство перечислялось до фунта и до пинты, проставив крыжики в каждой строчке.

— Прошу прощения, сира, — твёрдо сказал он, — но это моя работа, и с меня за неё спросят.

Катриона кивнула и взамен выдала ему небольшой бочоночек топлёного барсучьего жира, чтобы консорт мазал им своего дядю с его слабыми лёгкими, и такой же бочонок липового мёда. Хотела ещё окорок медвежий отправить, но усомнилась, станет ли кто-нибудь в столице графства есть такое: для потомственных горожан мясо, наверное, слишком грубое, пахнет резко, и вообще… Когда-то давно слышанное в замке «деревенские гостинцы» не забылось до сих пор — очень уж тон говорившего об этих гостинцах был пренебрежительным. Это сира Маргарита, в детстве «временами просто голодавшая», обрадовалась бы, наверное, в то время любой посылке из деревни, а консорт, его дядя, сводный брат и прочая их родня сами могли послать кому хочешь чего хочешь. Мешок риса, мешок фасоли белой, мешок фасоли красной, мешок какой-то круглой жёлтой крупы… с требованием не ждать никаких праздников, а хотя бы раз в неделю есть не овёс и не ячмень. И нарядный обливной горшок маринованных маслин для сиры Аларики, раз она их любит — всё-то этот Меллер слышит и помнит, даже такую ерунду. Надо бы при нём следить за языком.

Ещё из той же фуры выгрузили обещанное зеркало в полный рост и несколько тюков и коробок. Которые тоже, разумеется, были сосчитаны, осмотрены и отмечены в коротком реестрике.

— Как там мой консорт? — спросила Катриона, пока четверо мужиков, едва дыша, брались понадёжнее за бесценное зеркало, чтобы втащить его в жилые комнаты наверху.

— Поправляется, благодарение Девяти, — довольно рассеянно ответил мальчишка, не сводя напряжённого взгляда со старательных, но явно не особенно умелых грузчиков.

— Поправляется?!

— Он очень сильно простудился на пожаре, сира — у нас горел склад с зерном, а кузен выскочил налегке да ещё помогал вёдра с водой передавать и, видимо, облился.

— Отродья Бездны! — Катриона схватилась за сердце. — А почему я узнаю’ об этом только сейчас?! Написать нельзя было?!

— Потому что ничем не помогли бы, только нервничали бы зря?

Ей захотелось то ли взвыть, то ли зарычать, но она только стукнула кулаком по тенту и, конечно, ушибла мизинец об притаившуюся под просмолённой парусиной железяку.

— Но теперь с ним правда всё хорошо? — смаргивая злые слёзы, спросила она. Вот не хватало ей для полного счастья тоже овдоветь на первом же году брака, как Марене!

— Здоровьем матушки клянусь, что когда я уезжал, кузен уже вставал и даже мог разбирать счета понемногу, — серьёзно сказал мальчишка.

— А вот это всё? — Катриона кивнула на тюки и коробки.

— Это госпожа Сильвер с госпожой Хорн. Дядя попросил их купить, — он чуть усмехнулся, — самое необходимое для двух молодых женщин, которые носят то, что в их селе можно вырастить, соткать и сшить самим, и при этом велел все покупки записывать на его счёт. А у фавориток Веберов и Меллеров свои представления о самом необходимом, сира. Не выговаривайте потом кузену, пожалуйста.

Катриона нахмурилась, но не приказывать же было складывать всё обратно. Покупки, надо думать, давно оплачены, и назад их никто не примет. А городские дамочки ещё и обидятся: они же хотели как лучше! Дня три небось ходили по лавкам, рылись в товарах, выбирали, спорили…

Разбирая присланное, она всё же никак не могла справиться с чувством неловкости, особенно распаковав коробку с нижним бельём. Зато у сиры Аларики, сунувшейся помогать, глаза горели, как у кошки. Особенно когда она увидела это бельё и, помявшись для приличия, взяла розовый атласный пояс с длинными плотными лентами, на которых болтались маленькие пряжки, чтобы цеплять чулки, не перетягивая ноги под коленями. И три пары чулок — две из такой тонкой шерсти, что непонятно было, как вообще её спряли и связали, и одну шёлковую, для праздников. И две сорочки. И…

— Ой, — сказала Аларика, расправив тонкие до прозрачности панталоны с кружевными оборками и обнаружив, что в шагу они вообще не прошиты, только вниз от пояса схвачены на семь-восемь дюймов спереди и сзади. — Ничего себе!

— Чтобы только подол подобрать, если понадобится срочно в кустики, — проворчала Катриона, тоже слегка смущённая пикантными деталями городской моды.

— Или спрятаться ненадолго под лестницей вдвоём с кем-нибудь, — хихикнула Аларика. — Можно, я возьму? Хотя бы Эммета позлить?