— А?! — та вздрогнула и неожиданно опять покраснела. — Д-да… А одной хватит?

Катриона искоса посмотрела на жрицу и передумала выбирать шкуры для Меллеров. Не при ней. А то начнёшь укладывать в сундук енотов для фаворитки, лисиц для законной жены, волчьи шкуры для сыновей с супругами, чтобы на пол постелить в спальне или у камина… А у кого-то, кажется, глазки завидущие: хоть сто раз скажи, что это на всю немаленькую семью — не услышит. Вон как по вешалам взглядом шарит. И не надо столько, а всё равно хочется.

— Нет, — сказала Катриона ровным голосом, — одной не хватит, конечно. Вы полушубок хотите или пелерину с капюшоном?

Жрица посмотрела на сиру Маргариту, вернее, на её манто, и сказала не очень уверенно:

— Наверное, пелерину.

«Да уж понятно, — в раздражении подумала Катриона, — тебе ручки не пачкать, тяжёлой работой не трудить… Правда, мне же проще — на накидку без рукавов меньше шкурок уйдёт».

— Давайте подберём, чтобы похожие были, — как могла миролюбиво, сказала она.

Подобрав шкуры, наиболее схожие по цвету, Катриона сложила их в мешок, выпустила гостий из кладовой и заперла дверь на большой навесной замок. Не сказать, чтоб она считала своих людей ворами, но Меллер прав: порядок есть порядок, всё ценное добро следует сосчитать и переписать, а хозяин должен быть один. И вообще, как учат Скрижали, блажен, кто устоит пред искушениями плоти, духа и разума, да вот только многие ли способны устоять?

Во дворе было шумно, тесно и суетливо: проспавшийся и похмелившийся народ бодро разбирал сколоченные к празднику столы и снимал уже ненужный навес. Видимо, на этот шум и заявился незваный гость. С перепугу показавшаяся Катрионе огромной крылатая тварь зависла было над двором, потом неуклюже хлопая крыльями, уселась на крышу сторожевой башни и пронзительно, визгливо заорала.

Люди во дворе замерли на мгновение, а потом резво кинулись кто врассыпную, кто под защиту ещё не разобранных столов. Какой-то егерь, вышедший во двор проветриться и поболтать с работниками, цапнул жрицу, как волк овцу, и поволок к ближайшему сараю. Та завопила так, будто её в этом сарае собирались разложить на соломе, а не прятать от злобной хищной твари, которую какая-то нелёгкая разбудила посреди зимы. «А может быть, — зло подумала Катриона на бегу, — именно этого она и хотела бы, да кому она нужна, моль крупяная?»

— Сармендес Отец богов! — в ужасе выдохнула сира Маргарита, которую Катриона тащила за руку обратно к кладовке. — Кто это?

— Виверна. Тихо, сира, тихо, умоляю! Вот, стойте тут и замрите. Они плохо видят неподвижную добычу, а эта ещё и сонная, вялая и тупая.

— А вы?

— И я.

Катриона распласталась спиной по стене кладовки, впервые жалея, что дверь в ней запирается на тугой и тяжёлый замок — быстро не откроешь.

— Когда взлетит, голову нагните, можете вообще лицо руками закрыть — эти твари ядом плюются, — негромко проговорила она, косясь на упавший совсем рядом большой кусок дерюги, из которой натягивали навес над двором — как-то бы к нему подобраться и прикрыть им горожанку, а ещё лучше спеленать её, чтобы не начала в панике метаться по двору, мешая егерям.

Пока та вроде бы держалась прилично. Побелела, конечно, и губы тряслись, но головы пока что сира Маргарита не теряла.

— И часто у вас тут такое? — дрожащим шёпотом спросила она.

— Медведи-шатуны частенько, а вот виверну живьём всего третий раз вижу, а зимой так и вообще впервые, — тоже шепотком ответила Катриона. Надо было, конечно, помалкивать, но пока с горожанкой, непривычной к местным опасностям, разговариваешь, как-то больше шансов, что она сможет держать себя в руках. — Прошлый раз был лет пять назад, тогда летом здоровенная взрослая самка повадилась овец и телят воровать. Пока барон с сирой Фридой её выследили и в засаду приманили, пока прибили её, она нам здорово скотины поубавила. Только милостью Девяти людей не тронула, но народ всё равно боялся в поле работать — в разгар-то лета, когда каждый день на счету! Ещё и яйца отложить успела, гадина летучая.

Вспомнив ту виверну, Катриона заново оценила нынешнюю гостью. Не огромная, конечно. Вообще, похоже, только-только начавшая самостоятельную жизнь — и неудачно, раз в первую же зиму кто-то её потревожил. Тварь потопталась на башне, громко скрежеща когтями по мёрзлому дереву ограждения, заорала опять и тяжело взлетела.

Чтобы тут же получить огненным шаром в страшную морду — Рената вылетела во двор в чём была, даже кожанку не накинув, и немедленно атаковала виверну.

— По крыльям стрелять, тупицы! — гаркнула она не хуже десятника, потому что кто-то выстрелил, тоже целясь в морду. — Белка она вам, что ли, в глаз её бить?!

И в подтверждение своих слов шарахнула молнией по кожистым крыльям. Егеря поддержали её стрелами, но ясно было, что они только злят создание, из чешуи которого орочьи вожди и лучшие бойцы мастерят себе броню — куда там стальной. Рената ещё раз ударила молнией, а Берта Беда, прижав к плечу отцовский арбалет, разом тронула оба спусковых рычага, выстрелив обоими болтами. Тварь дёрнулась и пронзительно заверещала, заваливаясь набок в своём круговом, как у ястреба, полёте.

— Давай ещё раз! — крикнула колдунья, не переставая то лупить молниями по крыльям, то слепить глаза виверне мелкими огненными шарами. Непохоже, чтобы они сильно обжигали чешуйчатую гадину, но точно мешали ей нацелиться на кого-то одного и плюнуть в него ядом.

— Щас, перезаряжусь только, — деловито отозвалась Берта, цепляя стремя и натягивая тетиву. — Мужики, прикройте, а?

Пользуясь тем, что виверне точно было не до двух женщин у стены кладовой, Катриона метнулась за куском дерюги, повалила сиру Маргариту в снег, закрывая собой и натягивая грубую толстую ткань сверху. Снова хлопнула тетива спаренного арбалета, легко отличимая по звуку от обычных луков, виверна заорала совсем уж невыносимо, аж в ушах зазвенело, а потом раздался грохот и треск, и в стену над Катрионой с силой ударило что-то тяжёлое. Запасливый хомяк внутри неё взвизгнул, что тупая тварь переломает гору отличных досок и брусков так, что они потом только на дрова и сгодятся. Это было глупо и смешно, конечно — жалеть доски, когда виверна вполне могла убить или искалечить половину работников, да и егерей тоже, но Катриона слушала, как трещат под ударами страшного хвоста уцелевшие при падении твари столы, и отстранённо думала о том, что вот пожалуйста, готова растопка, и лучинки щепать не надо.

Маргарита под нею всё тем же придушенным шёпотом читала молитву, перемежая её клятвами пожертвовать содержание за месяц детскому приюту, если останется жива, а во дворе крепости раздавались то ли злобные, то ли испуганные вопли, ругань на множество голосов, тяжёлые удары, завыл вдруг поднявшийся ветер, и легко узнаваемый голос сира Георга начал отдавать резкие, но спокойные и чёткие команды. «Хорошо, что он приехал, — подумала Катриона. — И хорошо, что в крепости, кроме егерей, ещё и охрана Меллеров, особенно чародейка. Может, попросить консорта, чтобы не покупал мне никаких зеркал, а нанял лучше хоть завалященького мага?»

Она боялась высунуться из-под дерюги, чтобы не получить в лицо острой щепкой или, Канн сбереги, жгучими брызгами яда. Но судя по тому, как перекрикивались бойцы, дело шло на лад. Сира Маргарита тряслась, как в лихорадке, но глупостей никаких не делала — оставалось только дождаться окончания внезапной битвы.

— Ну всё, Беда, теперь тебя точно никто замуж не возьмёт. Это ж надо — виверну завалить! Все мужики разбегутся.

— Догоню какого ни на есть, — с ленивым смешком отозвалась Берта. — А не догоню, так согреюсь.

Так, раз пошли шуточки, можно вставать и смотреть, каких бед успела наделать проснувшаяся не вовремя тварь. Что столы в щепки — это понятно, это ерунда, а всерьёз? Катриона торопливо обежала взглядом бойцов, выхватывая то Берту, которая чему-то хмурясь, разглядывала свой арбалет и уж о нём точно беспокоилась посильнее, чем о том, что её замуж не возьмут; то кузнеца с обоими сыновьями, вот уж кто наверняка помахал молотами, как в кузне — все трое забрызганы кровью, но вряд ли своей; то сира Бирюка, как обычно мрачноватого и молчаливого, вытирающего лезвие меча какой-то тряпкой; то Ренату, прикладывающую горсть истоптанного снега к переносице… и кстати, так и одетую в штаны и довольно тонкую рубашку. Катриона помогла подняться сире Маргарите и торопливо подошла к колдунье, стягивая на ходу свою лисью безрукавку: