— Теперь уже не важно, что было раньше. Главное, что сейчас все хорошо, — прошептал Эрван и поцеловал его, как-то скромно и отчужденно, затем смущенно улыбнулся и быстро сел на кровати, боязно прикоснувшись ступнями к холодному дощатому полу, скрипящему от движения его пальцев. — Я не думаю, что нам надо думать о смысле жизни. Время быстротечно. И нужно просто успевать делать хоть что-то полезное, пока твои стрелки часов не остановят ход. Чрезмерное философствование к хорошему вряд ли приведет.

— Неужели я слышу от тебя подобное? Куда делся Эрван, постоянно жующий табак и размышляющий о прошлом?.. Как же я обожаю тебя такого, — прорычал Джордж и с силой вернул Эрвана в постель, прижав того к матрасу, и навалился на него всем телом, чувствуя, как их дыхание участилось и сделалось невыносимо горячим, будто они дышали не воздухом, а самым настоящим пламенем.

***

Теплый ветерок, дышащий со стороны безбурной Темзы, ласкал своими субтильными пальцами жовиальное лицо Джорджа, который едва ли не вприскочку шел по мостовой, наблюдая за тем, как курящие грузовые суда, набитые доверху деревянными ящиками и изредка встречающимися на борту автомобилями, медленно движутся по разящей тиной воде вглубь исполинского города. Здесь же обнажался перед людьми умопомрачительный вид на достопамятности Лондона, но молодой человек настолько сильно потонул в своих смачных мыслях, что попросту не обращал внимания на все это благолепие. Даже воздымающийся над всеми зданиями величавый купол собора Святого Павла не смог привлечь к себе взор парня. Прохожие с удивлением следили глазами за едва ли не танцующей походкой молодого человека, что пробуждало на их лицах забавную улыбку.

На небосводе не прослеживалось ни единого облачка, что было непомерной редкостью для этого влажного града. Стоял по-настоящему летний зной, многие уже успели в предыдущие дождливые годы вычеркнуть его из памяти и сейчас встретили с удрученностью. Женщины не расставались с веером, пытаясь хоть как-то остудить лицо, по которому вместе с испариной сползала тушь и пудра. Мужчины же были индуцированы терпеть жар солнца, лишь изредка приподнимали кепки и шляпы, чтобы платочком вытереть наросший там пот. Даже от века до века пьяные сирые мужики, любящие проводить здесь время, не пригубливались к алкоголю, чтобы дуриком не повысить вокруг себя температуру еще сильнее. Но Джорджа ничуть не огорошивала такая погода, наоборот тот подставлял лицо уветливому Фебу и впитывал даримые им светозарные лучи, будто таким образом очищал себя от накопившейся черноты.

До пункта назначения он добрался на метро, Доктор Ломан назначил ему встречу подле места его работы, вблизи парка, расположенного на берегу Темзы. Джордж хоть и был здесь много раз, но не примечал этот ломоть леса, застрявший среди многочисленных каменных воздвижений. Это маленькое открытие стало утешительным, особенно в такую палящую погоду. Поседелого мужчину Джордж заметил еще издалече, тот сидел под козырьком из деревьев на скамейке и отрешенно читал газету.

— Ты опоздал, мой дорогой друг, — улыбнулся Ломан и приязненно обнял Джорджа, едва тот приблизился к нему. — А ведь именно я хотел опоздать, но, придя сюда на десять минут позже и не увидев тебя, понял, что не получилось это сделать.

— Я был немного занят.

— Судя по твоему пресыщенному лицу, эта занятость была для тебя привлекательной. Рассказывай, как у тебя дела? С момента нашей последней встречи пронеслась неделя, а ты по телефону так и не сумел мне ничего изложить.

— Ну, дела идут хорошо. Правда, намного лучше, чем было неделю назад. Мы примирились с Эрваном, это уже дает повод для отрады.

— Очень рад это слышать. Думаю, ты уже догадался, что я привел тебя в это место не случайно.

— Нет, сер. Не догадался.

— А мне казалось, ты сразу же узнаешь эту улицу, ведь здесь находилась обувная мастерская твоего отца, где ты жительствовал до того, как оказался на фронте, — Чарльз Ломан улыбнулся и указал пальцем Джорджу на строение, которое тот узнал в одно мгновенье, но только после того, как его собеседник направил его взгляд в нужное место.

— Поразительно! — ахнул парень. — Я уже совсем запамятовал, что она пребывала здесь.

— У меня к тебе есть тороватое предложение. Знаю, что ты уже занят на другой работе… Но мне думается, что эта мастерская была дражайшей для тебя.

— Мой отец не оставил мне наследства, поэтому мне пришлось продать ее. Вряд ли у меня есть средства, чтобы выкупить это помещение снова. Я, фактически, бездомный. Если бы вы тогда не нашли нам съемную комнату, мы бы так и ночевали где придется.

— Поэтому я и хочу тебя снова подсобить. Ты не должен быть невольником на этой поварне, не для этого родился. Надлежит создать будущность, к которой ты влекся. Не потребно околачиваться в столь юношеском возрасте. Необходимо двигаться дальше.

— Вы для меня столько всего сделали. Почему?

— На моем месте так бы поступил каждый уважающий себя человек. Помогать, ничего не требуя взамен, вот, что самое ценное, что есть в людском племени. Так что, Виктор, не смей отрекаться от моего предложения. Я возвращаю тебе отцовскую мастерскую, а ты снова трудишься над любимым делом. Мне горестно наблюдать, как ты истлеваешь в той забегаловке. Ты подавал большие надежды в детстве, родители видели для тебя большое и светлое будущее.

— Это так неожиданно, если честно, — оторопело произнес Джордж и потерянно взглянул на дверь, которая когда-то вела в обувную мастерскую его отца, но сейчас за ней ничего не было, кроме пустого помещения. — Я думал, там уже открыли какой-нибудь магазинчик с женской одеждой.

— Когда я узнал, что ты продаешь за бесценок обувную мастерскую и идешь на фронт, то, не раздумывая, выкупил ее и держал до тех пор, пока ты не вернешься. Твой отец бы хотел этого, для него это место было просто бесценным, он провел здесь наисчастливейшие годы своей жизни. Я бы сказал тебе об этом раньше, вот только ты внезапно исчез. Мне сообщили, что ты умер, а потом спустя год я нахожу тебя на этой улице в том несчастном ресторанчике. В тот момент я испытал самую настоящую парестезию. Казалось, что передо мной стоит призрак. Ведь уже не было надежды увидеть тебя живым.

— Вы сделали это ради моего отца?

— И для твоей матери тоже. Знаю, нам не очень умело получалось якшаться, она была фантасмагорической женщиной. Жаль, что ей не удалось увидеть во мне положительные качества. Ты очень похож на нее и унаследовал ее глаза, а ведь это открытый дневник души… — Доктор Ломан смущенно отвернулся, затем достал из кармана брюк связку бряцающих ключей и вручил ее Джорджу. — Думаю, ты хочешь зайти туда. После твоего ухода там никто ничего не трогал. Все осталось на своих местах. Знаю, ты не планировал возвращаться, но что-то связало тебя с этой мастерской, поэтому тебе не удалось уйти далеко от этой улицы.

***

Он воткнул ключ в замок, чувствуя, как его рука оцепенела на полуобороте, будто не алкала, чтобы Джордж вскрывал дверь, ведущую в место, где когда-то проходило все его юношеское время, ставшее таким чужбинным и давнопрошедшим, что уже воспринималось на уровне сновидений. Но, слегка надавив на самого себя, юноша прокрутил ключ до конца, слыша, как тот со скрежетом, будто кромсает механизмы замочной скважины, двигался против часовой стрелки, пока не встретил единственную уцелевшую баррикаду, означающую, что проход внутрь теперь открыт. Вынув ключ, Джордж спрятал его в карман брюк и с большим колебанием взглянул на Доктора Ломана, который легонько кивнул и, забавно осклабившись взглядом, призвал молодого человека сделать первый шаг в беспроглядное, наполненное миллионами крупиц пыли и запахом сгнившей обуви помещение. Джордж испустил вздох и прикоснулся левой ногой к дощатому полу, прогибающемуся вниз от тяжести мужского тела. Казалось, что вот-вот пол уйдет из-под ног, погребя под своими олистолитами каждого, кто посмеет войти внутрь, но, к счастью, ксилема еще не до конца рассохлась и была на удивление крепкой. Джордж сделал следующий шаг и учуял, как на голову, подобно снегопаду, оседает пыль, пчелиным роем витавшая в воздухе. Видимо, сюда не проникал свежий воздух все пять лет, что юноша здесь не был.