– Когда, – тихо сказал Веня, глядя в одну точку.

– Что?

– Не «если», а «когда твое сердце кого-то выберет».

– Возможно и «когда». Давай не будем о грустном. Расскажи лучше, как ты познакомился со всеми этими людьми.

Веня начал рассказывать что-то про какую-то очередную выставку, а я, слушая его в пол уха, мыслями была где-то далеко.

Я много раз думала о том, что сказал Веня. Я и сама прекрасно все это понимала. Но я действительно не могла разбудить в себе хоть какие-то чувства по отношению к девушкам, что у меня были. Я никогда не была полигамной, я никогда не изменяла, я никогда не делала чего-то такого, что обидело бы моих «подруг». Кроме одного – ни одну из них я не смогла полюбить.

У меня не было страха перед отношениями, перед обязательствами. Я просто ничего не чувствовала. Нет, конечно, была симпатия, поначалу было влечение, но я понимала, что это обычная физиология. Мы общались, ходили на свидания, изучали друг друга, притирались, потом секс, опять свидания, знакомство с друзьями или близкими. Но дальше все шло по одному сценарию. Работа захватывала меня куда больше, чем отношения. Мне все меньше хотелось этих встреч наедине, совместных ночей. Не потому что мне был интересен кто-то другой, а потому что мне было стыдно. Было стыдно смотреть в глаза своим девушкам. Смотреть на них своими глазами. Глазами, в которых не было ничего. Ни любви, ни привязанности, ни тепла. И я отпускала их. Всех до единой. Кто-то злился, кто-то просил подумать, кто-то благодарил. Какая бы не была реакция, я знала, что делаю правильно.

Я всегда думала, что в своих отношениях я действительно поступаю правильно. Это прозвучит странно, но я не уходила. Я их отпускала. Я отпускала всех своих девушек. Кроме одной. Только от одной я ушла. Потому что отпустить ее я была не в силах.

2006

Вене я позвонила только третьего января, когда я окончательно поправилась. В сам Новый Год и два дня до него у меня была высокая температура, и я просыпалась, только чтобы попить, иногда поесть и сходить в туалет. Новогоднюю ночь я проспала, как и все первое января. Бабушка пичкала меня какими-то отварами, папа – таблетками, в итоге, второго числа я проснулась впервые за несколько дней без температуры и желания не подниматься с постели. Я скинула, наверное, килограммов пять, и стала еще костлявее, чем была. Но в целом, чувствовала себя неплохо.

Какого же было мое удивление, когда мама Вени сдавленным голосом ответила, что ее сын и мой друг не может подойти к телефону, так как он заболел. Я подумала, что он все-таки подхватил эту заразу от меня и, попрощавшись, решила навестить товарища.

Еле уговорив папу и бабушку отпустить меня ненадолго на улицу, я, под их чутким наблюдением, натянула два свитера, теплые колготки, зимние горнолыжные штаны, шарф и утепленную куртку. Бабушка хотела заставить меня надеть еще шапку-ушанку, но, спасибо папе, он сказал, что моей обычной шапки с помпоном будет достаточно.

В итоге, забежав в магазин за апельсинами и лимонами, я, красная от жары, а не от мороза, помчалась к Вене, который жил в десяти минутах ходьбы от меня.

Его мама, Татьяна Ивановна, открыла дверь и очень удивилась, увидев меня на пороге. Я поздравила ее с наступившим и, протянув пакет с фруктами, шагнула в квартиру, как к себе домой. По сути, это и был мой второй дом. Мы с Веней дружили уже почти десять лет и, начиная с пятого класса, регулярно бывали друг у друга в гостях. Он даже ездил со мной и папой к нам на дачу. Его родители считали меня полноценным членом семьи и всегда мне были рады. Но в этот раз, наверное, впервые, я почувствовала, что мое присутствие здесь слегка неуместно.

– Марина, ты поправилась? Веня говорил, что ты простыла? – его мама стояла в коридоре, держа пакет с фруктами, что я принесла.

– Да, я абсолютно здорова. А что с Веней? Он тоже простыл? – я не понимала, почему она, как обычно, не приглашает меня пройти на кухню и не угощает своей выпечкой.

Тут в прихожую вошел Петр Сергеевич – отец Вени. Высокий, огромный, похожий на шкаф мужчина, у которого ладони были с мою голову.

– Привет, Мариш, как дела? – спросил он, подходя к своей жене.

Мне стало совсем не по себе.

– Все хорошо, спасибо. Где Веня? – я напряглась, чувствуя что-то неладное. – Он сильно простыл?

Тут Татьяна Ивановна как-то странно всхлипнула и закрыла лицо свободной рукой. Петр Сергеевич тут же приобнял ее за талию и, слегка подтолкнув, отправил женщину в дальнюю комнату – их спальню.

– Мариш, лучше тебе прийти в другой раз. Через пару дней. Веня… Сильно заболел, правда. И сказал, что не хочет, чтобы ты снова… заразилась.

Его слова показались мне странными. А то, как он отвел взгляд на последней фразе, только подтвердили мои догадки.

– Петр Сергеевич, Веня – мой лучший друг. Он мне, как брат. Я никуда не уйду, пока не увижу его.

То ли решительность в моем взгляде, то ли мой суровый все еще хриплый голос подействовали на него, но мужчина как-то тяжело выдохнул и, повернувшись ко мне, сказал:

– Только… Сделай вид, что все хорошо, ладно?

Эти слова меня окончательно напугали, но я смогла кивнуть.

Мы прошли по небольшому коридору и остановились у двери, где висел плакат с Жан-Клод Ван Даммом – любимым актером Вени. Петр Сергеевич постучал в дверь, скорее, для вида, и медленно открыл ее.

Я помнила, что обещала делать вид, будто все хорошо. Но увидев Веню, это обещание куда-то испарилось. Я уверена, что мои глаза были размером с часы на Красной Площади.

Лицо Вени было сплошным синяком. Его правая кисть была перемотана, нижняя губа была распухшей и странного цвета. Когда я присмотрелась, то поняла, что на нее наложены швы и, скорее всего, она обработана йодом. Я не смогла вымолвить ни слова, просто пялилась на него, не в силах произнести хоть что-нибудь.

– Так и знал, что ты все равно припрешься, – сказал Веня вместо приветствия.

– Да… Я… – я не знала, что сказать, но положение спас Петр Сергеевич.

Он положил руку мне на плечо и слегка сжал его:

– Ладно, поболтайте пока, я пойду, сделаю вам чай.

– Спасибо, па, – отозвался Веня и, крехтя, сел повыше, подложив под спину подушку.

Я, наконец, смогла справиться с первым шоком, и подошла к кровати друга, подкатив к ней стул, что стоял рядом у рабочего стола, где мы с Веней много раз выполняли домашнюю работу.

– Что с тобой произошло? – спросила я, стараясь говорить, как можно спокойнее. – Тебя машина сбила?

– Если бы, – грустно усмехнулся друг.

– Что тогда? Когда? Как? – вопросы сыпались из меня, как из рога изобилия.

– Помнишь, я к тебе приходил перед тем, как с Емельяновой пойти в кино?

– Конечно. Это она тебя так?! – поразилась я, сама не понимая, какую глупость я сказала.

– Нет, конечно, – фыркнул Веня, – Семенов с его дружками.

– Но… Как? – я не верила ушам. Конечно, я знала, что Семенов и его компания те еще отморозки, но никогда не думала, что это настолько близко коснется меня или Вени.

– Я ждал Настю. У входа в кинотеатр. Подошел Семенов. Сказал, что надо поговорить, что надо отойти. Я пошел.

– Веня, ты дурак? Ты не знаешь, какой Семенов ублюдок? – теперь я поразилась глупости друга.

– Спасибо, Марина, именно этой поддержки мне не хватало, – скептично заметил Веня.

– Прости, – тихо сказала я, – что было дальше?

– Дальше… Мы зашли за здание кинотеатра, там где, знаешь, мусорные баки, запасные выходы. И там никто не ходит обычно. Там стояли его дружки. Человека три вроде бы. Я даже подумать ничего не успел, как уже оказался на снегу. Они били, пинали, обзывали «педиком», про тебя что-то даже орали, но я уже не слышал. Шапка слетела, и один из них мне ботинком по уху зарядил, – словно в подтверждение своих слов, Веня повернул голову, и я увидела все еще красное ухо и сине-желтый синяк, переходящий на скулу. – Это ухо уже в норму пришло. Оно было вдвое больше. Хорошо, что тогда было холодно, и я надел толстый пуховик. Врачи сказали, что это помогло. Иначе мне бы и внутренние органы, вероятно, повредили. А так – только ушиб ребер.