«Тебя одного тому хватит, кто силу собирает…» Совсем рядом под старым громоздким шкафом что-то блеснуло, что не ускользнуло от внимания Вадима. Он медленно встал, и, пошатываясь на скрипучем песке, и ёжась от холода, направился в сторону отблеска.

Вадим нагнулся и заглянул под шкаф под всё по-прежнему не умолкающий шёпот. «Тебя одного хватит…» Но Вадим уже больше ничего и никого не слышал. Он нашёл нечто, чего уж точно не ожидал увидеть в комнате, где после обрушения, стёкла стали песком – крупный осколок старого пыльного потемневшего от времени зеркала. Зеркало! Вадим с нетерпением стал тереть поверхность рукой, надеясь найти ответы на свои вопросы там, внутри, в отражении. «Береги в себе себя…» Последнее, что услышал Вадим, перед тем, как отразился в найденном осколке. Вернее, он должен был отразиться, но отразился кто-то другой. Там, внутри зеркала, возник незнакомый Вадиму высокий тёмноволосый кареглазый парень, он стоял во весь рост по ту сторону осколка зеркала, смотрел исподлобья, хищно сощурив глаза, странно склонив голову на бок. Резкий бросок и рука незнакомого парня вырвалась наружу из осколка, крепко перехватив шею Вадима ледяными пальцами.

– Отдай! – раздавался голос человека из зеркала, всё сильнее и яростнее сжимавшего горло Вадима. – Отдай!

Вадим отшатнулся назад, ударившись головой о массивный старый шкаф. Он пытался отбросить осколок в сторону вместе с рукой и незнакомцем, но не выходило. Его собственные руки не слушались, они, словно повиновались тому, из зеркала, намертво вцепившись в острые края осколка, вдавливая его в ладони и разрезая их, словно помогали тому, а не Вадиму.

– Отдай! – закричал незнакомец, продолжая душить Вадима, тот хрипел, пытался вырваться, вывернуть шею в сторону. – Верни мне моё, детка!

Вадиму нечем стало дышать, он дёргался в разные стороны, пытался освободиться, пытался вдохнуть. Реальность разрушалась, как то самое окно, разбитое им только что, откуда порывами холодного ветра заносило в комнату крупные хлопья снега. Там спасительный воздух, но к нему не пробраться, к нему не вырваться. Реальность осыпалась чёрными точками перед глазами и расплывающимися красками, хрипами, рвущимися из лёгких наружу.

– Ты взял то, что нужно мне! – продолжал вопить тот, кто так старательно сейчас хотел расправиться с Вадимом одной рукой, тот, кто был сильнее – сильнее его, Вадима. – Я сам заберу, детка! Я заберу у тебя всё: и моё, и твоё! Мне нужнее! Сейчас! Отдай!

Чужие холодные пальцы пробирались выше по шее Вадима, к лицу, к губам, пытались закрыть ему глаза, лезли в рот, обдирая всё внутри и прорываясь куда-то глубже внутрь. Вадим пытался вдохнуть, но не получалось, хоть как-то зацепиться за ускользающую реальность, за холод вокруг, за боль в груди, словно кто-то вдавливал его в пространство, за голос, за крик – душераздирающий крик Алисы.

– Нет! Вадим, не умирай, пожалуйста! Только не ты! Ты должен дышать! Дыши!

Воздух всё же ворвался в его лёгкие. Глубокий вдох, но не его собственный. Очень больно там, в груди, и хотелось прекратить, остановить это болезненное дыхание, но что-то снова и снова вгоняет в его легкие воздух и выгоняет, давит на грудь, ломая рёбра. Как же больно. Он и сам сможет. Он сможет всё. Ещё вдох, но уже его собственный. Он с силой отбрасывает осколок от себя, тот падает рядом на пол, но не разлетается на части, оставаясь целым и невредимым. Незнакомец там, внутри громко смеётся, надменно подняв вверх голову.

– Ты отдашь мне моё, детка! Скоро! Я рядом! Я всегда рядом! Всегда!

Отражение продолжало громко смеяться, и Вадим замахнулся ногой, чтобы раздавить его и остановить разрушающий его сознание голос. Сильный, резкий запах заставил его зажмуриться и, закрыв лицо рукой, отшатнуться назад. Открыл глаза, и яркий слепящий свет – Вадима прогнулся всем телом, закрываясь от невыносимо давящего на глаза освещения руками, издал звук похожий на стон, хрип или попытку кричать. Но светло было не долго. Вадим вновь и вновь проваливался в темноту и возвращался обратно. Сознание играло с ним в странные необъяснимые игры. Ему было холодно, а холод – это одиночество, отчаяние, смерть. Он умирать не хотел, цеплялся за голоса вокруг и за лица, вырываясь из темноты туда, где его называли по имени, где Алиса прикладывала к его голове что-то холодное и мокрое, приносящее облегчение и покой, утягивая обратно в непроглядную тьму. Он тянулся к Алисе руками, сам, первый раз в жизни безумно хотел дотронуться до другого, вцепиться в неё руками, чтобы видеть её глаза, слышать голос, чувствовать тепло, чтобы и она держала его и не позволяла погружаться в бессознательное. Но не получалось. Пальцы соскальзывали, и не было сил, чтобы просто их сжать. Вадим хотел чувствовать – чувствовать себя живым в здесь и сейчас. Ещё совсем недавно, он даже не задумывался над этим. Не задумывался о чувствах ни о своих, ни о чужих, считал всё это глупостью и пустым. Но пустое оказалось по ту сторону сознания, в темноте, в небытие, откуда он снова и снова стремительно вырывался на голос Алисы. Она не плакала и больше не кричала, нет. Она звала его по имени, тихо и спокойно, и гладила по волосам. Она дотрагивалась до него, но эти прикосновения не вызывали прежнего отвращения и желания немедленно оттолкнуть, отшатнуться, закрыться ото всех и вся. Вовсе нет. Сейчас он и сам хотел этого касания, хотел тепла и света, вместо расплывающихся перед глазами картинок. Прояснилось всё постепенно. Дыхание стало равномерным, а сердце билось гулко. Звуки вернулись и запахи, и цвета. Медленно открыл глаза, поморгал пару раз, и увидел над собой уставшие глаза доктора Грига.

– Молодец, Вадим, молодец, – с облегчением выдохнул Григ, присаживаясь рядом с Вадимом, проводя рукой парню по волосам. – Ты справился. Напугал ты нас. Как же ты нас всех напугал. Дыши только. Дыши.

Дышать было немного больно, но всё же получалось, что для Вадима было сейчас самым важным. Более или менее придя в себя, понял, что находится в кабинете Фрея. Всё в голове Вадима окончательно перепуталось: город, набережная, нападение неизвестных в балаклавах, странная комната с ещё более странным осколком и тот, кто просил отдать что-то, о чём Вадим уж точно не знал. И холодно. В кабинете было невыносимо холодно. Вадиму с большим трудом при помощи Фрея удалось сесть. Вадим осмотрелся и понял, откуда тянет ледяным воздухом. Все окна в комнате были распахнуты настежь, впуская внутрь холодный ветер и мелкие снежинки. Рядом со столом Фрея сидел Артём, кажется, он был ещё бледнее, чем в том доме, где они совсем недавно нашли Кирилла. Артём с нескрываемой злостью настойчиво монотонно тарабанил по столу кулаком в чёрной перчатке, глядя в никуда, в пустоту.

Вадим поёжился, закрыл лицо руками, согнулся к коленям и застонал: невыносимо болела голова, горели кисти рук, шея и грудь. Он чётко понимал одно: последнее, что было с ним в реальности – набережная и нападавшие. Они были настоящие и живые, и теперь на его руках, шее, кажется лице, ну и далее, настоящие ноющие ссадины и синяки. Тогда что же это была за комната, голос и тот, кто пытался задушить его из осколка.

– Что такое осколки? – с трудом выдавил из себя Вадим, подняв голову и глядя прямо в глаза Фрею.

– Осколки – это есть осколки зеркала Риха, – не отводя взгляда от Вадима, спокойно произнёс Фрей.

– Что это значит, – Вадим осторожно дотронулся пальцами до своего лба, нащупав ссадину и припухлость.

Только сейчас Вадим заметил Алису, седевшую рядом с ним на диване с пакетом льда в руках. Она молчала и смотрела на него с такой тревогой, что Вадиму стало как-то немного не по себе. Она не плакала сейчас, нет, но её покрасневшие глаза говорили об обратном: или всё же плакала, но до его возвращения в сознание, или вот-вот. Вадим попытался улыбнуться краешками губ, выходило не очень, но Алиса в ответ тоже грустно улыбнулась. Значит, вышло. Алиса села ближе в полной растерянности. Вадим уже окончательно вернулся в реальность. Неуверенностью и смущением он никогда в своей жизни не страдал, потому решительно взял руки Алисы в свои и приложил пакет со льдом к своему лбу, ойкнув пару раз.