— Но они не собирались убивать тебя, — заметил Ваймс, и Ветинари медленно обернулся, чтобы посмотреть на него. Отчего-то было тягостно слышать, как патриций так отстраненно говорит о своей собственной неудаче. Это намекало на вещи, которые Ваймс отказывался признавать. Несмотря на все его желание подтвердить, что он не единственный, кто все еще просыпается посреди ночи с эхом щелчков хлыста в голове, он остро ощутил потребность сменить тему. Какая-то часть разума Ваймса ворчала, что и эту его тревогу Ветинари предусмотрел и использовал как еще один благовидный предлог, чтобы отклонить неудобные вопросы. — Поначалу.

Ветинари снова нетерпеливо вздохнул и отмахнулся.

— Действительно, к лучшему или к худшему, но моя жизнь находилась вне непосредственной опасности, пока в ней все еще имелась потенциальная ценность. Они даже настолько расщедрились, что оказывали мне медицинскую помощь, когда я слишком ослабевал, хотя она в первую очередь включала в себя быстрое приведение в чувство, когда я терял сознание, и, к сожалению, не включала обезболивающие или пищу, — еще одна кривая улыбка тронула тонкие губы при взгляде на лицо Ваймса. — Я терял сознание от боли, ваша светлость — вопреки вашей поразительно ошибочной вере, я действительно способен ее испытывать.

Ваймс открыл рот:

— Я не говорил…

— Считаю, однако, справедливым заметить, что моя ценность или, по крайней мере, их восприятие моей ценности, являлось единственной причиной, по которой я так долго оставался в живых.

Ваймс взглянул в бледно-голубые глаза, и смотрел в них так долго, как только мог выдерживать взгляд, но через несколько мучительных секунд отвернулся и стиснул зубы, глухой ко всему, кроме тихого, торжественного признания слабости Ветинари. Он даже не слышал, как тот дал ему разрешение продолжить расследование, хотя он уже принял решение и не нуждался ни в чьем разрешении. Если он не пойдет за этим человеком лично, то потеряет всякое уважение к себе.

После того, как Ваймс развернулся и ушел, Ветинари вызвал к себе секретаря. Стукпостук возник рядом, бесшумный, как привидение, и его хозяин тщательно написал четкие инструкции, которые без слов вручил своему верному клерку.

Стукпостук взглянул на бумагу, кивнул и вышел из кабинета, не издав ни звука.

oOo

Лорд Ветинари поднял глаза, когда дверь его кабинета тихо открылась. Он отложил перо и сцепил пальцы, мгновенно забыв про лежащие перед ним бумаги.

— А, Стукпостук. У тебя есть имена? — когда секретарь утвердительно кивнул, Ветинари невесело, хищно улыбнулся. — И?

— Три имени представляют непосредственный интерес, милорд. Первый — Эрабареши Кубо. Он специализируется на импорте товаров, в основном из Пупземелья, но также ведет дела с Мунтабом, Клатчем и Хершебой. По-видимому, он выступает в качестве поставщика для других предприятий, а не продает свои товары напрямую. Он часто уезжал из города весной на короткое время, якобы для встречи с потенциальными вкладчиками.

— Эрабареши, Эрабареши…— Ветинари задумчиво постучал пальцем по губам. — Мне кажется, на улице Келлоу есть подвальный склад с таким же названием?

Стукпостук пролистал свои бумаги.

— Кажется, это и есть то самое здание, милорд.

— В самом деле? Как интересно. Второе имя?..

— Женщина, милорд. Шикара Рета. Состоит в гильдии алхимиков. Похоже, она держит небольшой алхимический магазин всякой всячины на Колледж-Лейн, и я считаю, что она действует как один из поставщиков гильдии. Она уже много лет работает в городе, в прошлом предлагала услуги переводчика государственным чиновникам. Отмечена в кругах гильдии за разработку нового и более рентабельного взрывного порошка на основе существующей формулы.

Патриций приподнял бровь.

— А третье?

— Хаккуин Хан. Член гильдии игроков, милорд. Его основным доходом является вложение денег в импортное вино, в котором хершебское составляет довольно большой процент. Видимо, он также предоставляет бухгалтерские услуги гильдийской казне.

Ветинари тщательно обдумал это.

— Сильно сомневаюсь, что он замешан.

— Милорд? — нейтрально обратился к нему Стукпостук. Его выражение лица было пресным, как никогда. Ветинари страдальчески закатил глаза.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, Стукпостук, но жизненное кредо этого человека, и я цитирую: «Вера и вероятность — две стороны одной медали». Должен признаться, я не совсем уверен в том, что подобная философия является показателем ума, способного вести учетную книгу, не говоря уже о планировании этой впечатляюще запоминающейся попытки убийства.

— Он азартный игрок, милорд, — заметил Стукпостук. Ветинари вздохнул.

— Проницательное наблюдение. Очень хорошо, наложите взыскание на торговцев и заморозьте активы мистера Хана. Пусть кто-нибудь проверит счета… да, и помещение магазина. Но, Стукпостук, попроси их быть аккуратными. Мне так часто говорят, что неведение — это благо, и я не хотел бы причинять никому из законопослушных граждан ненужные огорчения.

В ответ секретарь кинул на него еще менее, чем обычно, читаемый взгляд, если это вообще было возможно.

— Боги, сэр! Серьезно?

— Стукпостук, ты хочешь сказать, что я напрасно тиранничаю?

— Я хочу сказать только то, что когда вы упоминаете ненужные огорчения, на ум приходит разве что имя командора Ваймса.

Рука Ветинари поднялась, прикрывая рот, длинные бледные пальцы коротко коснулись тонких губ. Мимолетную улыбку удалось отлично замаскировать.

— Ох, иди уже, Стукпостук.

oOo

Ваймс раздраженно вздохнул, щурясь на две грубые отметины перед ним. Слева от него — иконография лба Сальтира Дэнса и жуткий символ, вырезанный на нем не слишком осторожными руками, а справа — маленький кусочек дерева от одной из бочек-ловушек.

Для него стало сюрпризом, когда Вилликинс, тщательно разобравший бочки в тот самый день, когда они были доставлены и уже безопасны, принес ему планку. Внутри был вырезан тот же самый значок, остроконечный и сложный, и в нем было слишком много штрихов, чтобы Ваймс счел его осмысленным.

Когда Ваймс увидел, что он вырезан на лице Дэнса, то решил, что это послание. Теперь, когда та же самая метка появилась снова, он был в этом уверен. Но как послание может уместиться в одном символе? Если у нанокатианцев не существовало буквы, означающей «Сдохните, сволочи» (а такой способ экономии места и чернил не придумал бы и Ветинари), то едва ли из написанного можно было извлечь какое-то значение.

Однако теперь, когда его наблюдение провалилось, а получить информацию от Ветинари было так же просто, как выжать молоко из камня, казалось, что безобидный маленький символ станет его последней зацепкой.

Выломанный из бочки кусок, в своем винном великолепии, пролежал на столе Ваймса последние пару дней, рядом с иконографией и несколькими его поспешно нацарапанными и так же поспешно оставленными набросками. Он не в силах был разобраться с этим, и даже неизменная куча документов на его столе, которая превратилась из одинокой горы в полноценный горный хребет, казалась более привлекательной.

— Черт, — снова зарычал он, повернув голову вправо и прищурившись еще сильнее, но не добившись ничего, кроме короткого, но неприятного двоения в глазах.

— Сэр?

Ваймс поднял голову, моргая и пытаясь сфокусировать расплывающийся взгляд, и увидел крепкую фигуру капитана Моркоу, пригнувшегося в дверях его кабинета.

— Добрый день, капитан.

— Добрый день, сэр. Вернулся из патруля. Все спокойно, кроме Здесь-и-Сейчас, который утверждает, что ограбил еще один магазин, сэр, но я думаю, что он врет, потому что ничего не пропало.

— О?

— Я оставил его в милой уютной камере до конца дня, сэр, это должно сделать его счастливым.

— Блестяще, — сказал Ваймс. — Приятно знать, что ты охраняешь наши улицы, Моркоу.

Открытое лицо Моркоу слегка скривилось. Он выглядел немного обиженным.

— Это был сарказм, сэр?

Это было все равно, что пинать голодного щенка. Ваймс покачал головой, сожалея о несвоевременной насмешке. Прежний Моркоу принял бы комплимент за чистую монету и был бы счастлив. Иногда Ваймсу хотелось, чтобы Ангва не учила Моркоу тонкостям сарказма, иронии и метафор, пусть сейчас разговаривать с парнем и было намного легче, чем когда-либо прежде. Мысль о Моркоу, вооруженном литературным оружием, таким как риторика, была одновременно интригующей и, честно говоря, ужасающей. Однако, к счастью, Моркоу все еще боролся с тонкостями подтекста, и дни его, как поистине грозного оратора, все еще казались далекими.