С тихим вздохом Ваймс медленно наклонился вперед, все еще очарованный видом патриция, кажущегося таким уязвимым. Изучив бледное лицо еще мгновение, он закрыл глаза и поцеловал Ветинари, смакуя грубое, колющее ощущение щетины на щеке.

Его сердце почти остановилось, когда губы Ветинари коснулись его в ответ. Ваймс отшатнулся, как будто его застали за преступлением[2].

________________________________

[2] Что, технически, было правдой.

________________________________

— Я думал, что ты спишь! — проворчал он обличительным тоном, впиваясь взглядом в сонно наблюдающего за ним Ветинари.

— М-м, так и было, — зевнул патриций. — Однако, я сплю очень чутко. Хотя, сэр Сэмюэль, должен признаться, что не припомню, чтобы меня когда-либо будили таким приятным образом.

Ваймс почувствовал, как румянец ползет по его шее, и он ничего не мог сделать, чтобы это остановить. Смущение от того, что его щеки горели, как у застенчивого подростка, только усиливало глубину цвета. Так что, когда Ветинари лениво поднял руку, чтобы коснуться пальцами его побагровевшей, наполовину скрытой свежей щетиной, щеки, Ваймс отстранился и отвернулся.

— Мне не нравится, когда что-то рядом с моим лицом, — сказал он прямо, отчасти в порядке объяснения, а отчасти для того, чтобы скрыть смущение, — если я не держу это в руках.

— Справедливое замечание, — ответил Ветинари, неторопливо убирая руку, и лениво потянулся. Ваймс обратил внимание на то, как двигались мышцы его живота, а затем быстро, в досаде от себя самого, отвернулся. Ветинари, казалось, нисколько не стыдился находиться голым перед своим подчиненным, но Ваймса внезапно охватило желание прикрыться, несмотря на то, что Ветинари уже видел его тело и наслаждался этим. И не раз. Вот дерьмо.

Сдвинувшись, чтобы сидеть спиной к патрицию, Ваймс окинул взглядом тонущую в полумраке комнату и стал искать свою одежду. Почти все свечи догорели, и было трудно сказать, не вылезая из относительного комфорта постели, были ли смутные груды ткани на полу его одеждой, или костюмом Ветинари.

— И как ты себя чувствуешь? — спросил Ветинари, нарушая молчание. Вежливость вопроса смазалась слегка невнятным тоном. Казалось, даже железная воля политика изо всех сил пыталась восстановить полный контроль над собой. Это само по себе опьяняло сильнее, чем любая бутылка виски.

Ваймс задумался. Как выразить словами смесь изысканного удовольствия и сокрушительного чувства вины, которое он испытал, вписав анк-морпоркского тирана в небольшой список своих сексуальных побед? Как найти адекватный способ объяснить, насколько мучительно привлекательным, но чертовски раздражающим он считал патриция, и как, даже сейчас, он разрывался между желанием вернуться домой, к своей семье, и толкнуть тонкую фигуру под ним в постель, чтобы снова затрахать до изнеможения?

— Липко, — честно признался Ваймс.

Ветинари молча посмотрел на него, потом перевел взгляд на себя и поморщился.

— А, — вздохнул он, — похоже, нам обоим не помешала бы ванна. Как ты на это смотришь?

— Принять ванну? — обескураженно переспросил Ваймс. — С тобой?

— Хм? Если хочешь.

— Я… — начал Ваймс, но оборвал себя на полуслове. Оставив в стороне, тот факт, что его либидо отчаянно намекало, что он действительно не прочь искупаться с патрицием, участие в чем-то настолько интимном, выходящим далеко за рамки любой быстрой дрочки или импульсивного траха, означало бы подтверждение уровня привязанности, который Ваймс совсем не готов был признать. — Нет, я… я думаю, мне пора идти, — закончил он с запинкой, и эти слова прозвучали жалко даже для него самого. Ветинари, либо не заметил этого, либо, что вероятнее, не придал значения, пожав плечами, но в остальном не высказав никаких комментариев.

Было так странно, подумал Ваймс, что патриций так молчалив, когда обычно он не стеснялся втягивать Ваймса в доводящие того до аневризмы перепалки из праздных, пустых слов. О, Ветинари обладал великим даром молчания, которое другие люди так часто пытались заполнить, и очень активно использовал его, но ему, казалось, доставляло особое удовольствие заговаривать Ваймса до исступления и вытягивать обратно. То, что он не воспользовался очередной возможностью сейчас, было почти нехарактерно. И чем больше Ваймс думал об этом, тем больше понимал, что дело не только в наступившем пост-коитальном изнеможении. Ветинари был так же сдержан, даже когда Ваймс отдавал все, что имел. Ваймс заметил, что тот сдерживает толчки, но только теперь, когда в голове немного прояснилось, он мог оглянуться назад и понять, что Ветинари почти не шумел, даже во время оргазма.

— У меня есть вопрос, — тихо проворчал он. Ветинари склонил голову, чтобы показать, что слушает, но не дал словесного ответа. — Почему ты такой тихий? Ты слишком сдерживаешься.

— М? Во время секса? Я и без того каждый день слушаю свой голос.

— Я думал, этот звук тебе нравится, — подколол Ваймс, закатив глаза. Ветинари улыбнулся ему и приподнял бровь.

— Мне больше нравится слушать тебя, сэр Сэмюэль, — это было сказано так просто, так обыденно, что Ваймс снова почувствовал, как его щеки зарделись, и раздраженно отвернулся, совершенно забыв, зачем вообще задал вопрос.

Наконец, Ваймс встал с кровати и начал вытаскивать свою одежду из клубка наспех сброшенных тряпок. Краем глаза он заметил, что Ветинари лежит на спине, разминая онемевшую руку, на которой лежал, и Ваймса охватило смутное чувство недоумения. Казалось, что Ветинари поставил комфорт Ваймса в ущерб своему собственному. Было тревожно, насколько патриций — гребаный патриций, самый могущественный человек на поганом Диске — казался неожиданно внимательным к потребностям Ваймса. Ваймс не мог справиться с настороженностью, которая грызла его сознание. У Ветинари всегда находилась какая-то глубоко циничная причина для всего, что он делал, и редко казалось, что он мог участвовать в межличностном общении без хоть какого-то элемента манипуляции.

Ваймс отвернулся, не желая рисковать, что Ветинари увидит хмурое выражение, скользнувшее по его лицу. Слишком самонадеянно было бы, после всех лет знакомства с этим человеком, предполагать, что он просто выражал интерес к благополучию кого-то другого, не так ли? Ваймс слишком хорошо знал Ветинари, чтобы ожидать, что все, чего тот хотел — взаимное удовлетворение. Вряд ли Ветинари был новичком в играх с эмоциями других.

Было бы ошибкой предполагать, что Ветинари рассматривал личные дела Ваймса как нечто неприкосновенное, когда дело доходило до его проклятых политических игр. Сколько раз Ветинари использовал брак Ваймса для достижения своих целей? Изменится ли это только потому, что он теперь лично вовлечен? Относился или Ветинари к своим любовникам так же же, как и к фигурам для игры в Шмяк?

Застегивая пуговицы, обуреваемый подозрениями, Ваймс услышал движение на кровати позади себя и, повернувшись вполоборота, увидел, как патриций переодевается в простую выцветшую серую ночную рубашку.

«Разве это не так похоже на Ветинари» — подумал он. У этого человека было достаточно власти, влияния и, вероятно, денег, чтобы иметь все самое лучшее: лучшую одежду, лучшую еду, лучшую мебель, лучшего любовника… и все же, он всегда удовлетворялся не более чем пригодным. Ваймс рассердился на себя, когда ему пришло в голову, что он тоже может легко попасть под определение: «просто пригодное».

— Почему я? — внезапно спросил он. Его голос звучал грубо от раздражения, которое он испытывал из-за своей собственной проклятой неуверенности. Использовал ли его Ветинари, или просто довольствовался им? Он должен был знать, прежде чем позволить себе увязнуть слишком глубоко[3]. Ветинари взглянул вверх с выражением легкого недоумения на лице.

_____________________________________________________________________________

[3] Как будто этого еще не произошло. Ваймс, однако, был довольно искусен в самообмане, когда тот казался более легкой альтернативой принятию жесткой истины.