— Ты не король. Я имею в виду, очевидно, что у нас не было королей в течение многих лет, но даже если они были, ты бы не стал одним из них. Ты недостаточно блестящий, чтобы быть королем, — он говорил на автопилоте, потому что, если говорить откровенно, его разум был занят совсем другим: испытывал отвращение. Было что-то неправильное в мысли о том, что Ветинари мог умереть таким бесчестным образом, на коленях, лишившись жизни посредством казни, предназначенной для обычных преступников. Черт, да даже сама мысль о Ветинари, поставленном перед кем-то на колени, была достаточно чужеродна, чтобы вызывать беспокойство. А ведь именно этому Ваймс стал свидетелем, когда того высекли.

— Я приму ваши слова как комплимент, которым, я уверен, они и должны были быть.

Сказать по этому поводу было особо нечего. Меч, будучи смертоносным орудием в руках тех, кто мог его использовать, теперь стал не более чем красивой безделушкой, памятью о месте, которое теперь можно было упомянуть только в прошедшем времени. Хотя он никогда не наблюдал за Ветинари особой сентиментальности, Ваймс предположил, что имеет смысл сохранить оружие, которое было так близко к тому, чтобы оборвать его жизнь, только чтобы дать ему свободу спустя несколько мгновений. В конце концов, он не смог уничтожить Ружие, не так ли? Он отдал его убийцам, потому что, несмотря на то, что оно было смертельно опасным, и возлагало на хозяина огромную ответственность, оно было прекрасным произведением искусства и мощным предупреждением против глупостей человечества.

Прокручивая все это в голове, Ваймс обнаружил, что его взгляд обращен к одной из свечей. Несколько секунд он наблюдал за танцующим пламенем, пока Ветинари перебирал бумаги на письменном столе, складывая их в аккуратную стопку и аккуратно убирая в выдвижной ящик.

— Я удивлен, что ты до сих пор ими пользуешься, — сказал Ваймс полушутя. Ветинари поднял глаза, чтобы посмотреть, о чем он говорит, и криво усмехнулся.

— В самом деле?

— Исходя из всех известных мне случаев, когда люди пытались убить тебя, я бы поклялся, что свечи — самое распространенное оружие. Даже мне сейчас трудно дотрагиваться до этих штуковин, а ведь их не в мою грудь втыкали.

Ветинари выпрямился, нахмурив брови.

— Ах, сэр Сэмюэль, с недавнего времени я обнаружил, что темнота еще менее привлекательна.

Медленно повернув голову, Ваймс встретился с ним взглядом. Вряд ли Ветинари только что признался в своем страхе, какой прагматик, обученный убийцами, может бояться темноты? Но произнести признание, которое говорит о дискомфорте и беспокойстве? Ваймс был знаком с физическими слабостями Ветинари; боги свидетели — их было значительно больше, чем можно было бы предположить на первый взгляд, учитывая все эти покушения на жизнь и их последствия. Однако, знание того, что Ветинари вот так запросто только что признался ему в существовании слабостей эмоциональных, Ваймс просто не мог уложить в своей голове.

— Ты сказал мне, что в той комнате, до того, как я там оказался, произошло еще кое-что, — медленно сказал он, все еще вглядываясь в этот ледяной взгляд. — Что еще они…

— Я бы предпочел не говорить об этом, — тихо сказал Ветинари.

— Но…

— Я прошу тебя уважать мою личную жизнь, командор. По крайней мере, в этом вопросе.

Ваймс просмотрел на патриция, который теперь спокойно наблюдал за потолком, и мудро решил оставить это дело. Ветинари слегка улыбнулся, разглядывая трещину на штукатурке, когда Ваймс схватил одно из его запястий и сдвинул рукав рубашки, обнажив кожу под ним.

— Они хорошо зажили, — хмыкнул он, осматривая обесцвеченные отметины. Взгляд Ветинари опустился к запястью, стиснутому пальцами Ваймса.

— Да, — мягко согласился он. — Полагаю, мне очень повезло.

Ваймс скорчил гримасу.

— Когда я видел их в последний раз, они выглядели довольно зловеще. Я думал, они начнут гнить. Они были того же цвета, что и завонявшая кошачья блевотина. И пахли так же.

— Вы мастерски обращаетесь со словами, ваша светлость.

— Когда сняли бинты?

Ветинари пренебрежительно махнул свободной рукой.

— Несколько недель назад, не помню точно. Конечно, только после того, как я был уверен, что не буду чрезмерно благоухать в комнате для переговоров — каков был ваш восхитительный оборот речи? Завонявшей кошачьей блевотиной? Видят боги, у меня и так достаточно проблем с тем, чтобы уговорить некоторых людей со мной встретиться.

Ваймс бросил на него острый взгляд, но лицо Ветинари не выдавало ничего, кроме болезненной невинности.

Он снова обратил внимание на чужое запястье, все еще зажатое в его руке. Бережно, осторожно он проследил один из шрамов. Теперь уже не было и намека на ужасающие, открытые язвы, пропитанные инфекцией…

Сердце Ваймса почти остановилось, когда кончик пальца Ветинари внезапно погладил его по шраму над глазом.

—Не прикасайся ко мне, — огрызнулся он, отпустив запястье патриция и откинув голову назад, от удивительно нежной ласки. Его сердце подскочило к горлу от неожиданной близости худой руки к его лицу, и, казалось, ему было трудно найти дорогу обратно к груди, поскольку оно выбивало ритм гораздо быстрее, чем обычно. Ветинари холодно посмотрел на него, его рука оставалась вытянутой.

— По твоей просьбе я согласился быть связанным, несмотря на очевидные осложнения, — в конце концов сказал он. Хотя его голос был бесстрастен, в интонации слышались угрожающие нотки. — Ты много берешь, сэр Сэмюэль, но не даешь взамен. Я не против того, чтобы быть пассивным, если тебе так будет удобнее, но я не буду безответной куклой, чтобы ты мог насытить свое любопытство и безвинно вернуться к жене, когда закончишь.

Первой мыслью Ваймса было разозлиться на колкость и крикнуть, что, возможно, ему стоит вернуться к жене, потому что он не должен был изменять ей снова, ведь она и так принимала все это, но он понял, что Ветинари был прав. Ветинари сразу же согласился, когда Ваймс попросил связать ему руки, хотя это могло вернуть только плохие воспоминания, и вот Ваймс уклоняется, потому что этот человек когда-то учился на убийцу и был так же опасен, как заряженное Ружие?

— Ты можешь винить меня за это? — пробормотал он, глядя в никуда, — Для меня это все еще в новинку. Я все еще не доверяю тебе, я не знаю, что ты сделаешь со мной. Но ты прав, сэр. Сожалею.

— Ты все еще не можешь называть меня Хэвлок? — спросил Ветинари, отмахиваясь от извинений, как будто проблемы никогда не существовало. — Мне показалось, ты хотел подтверждения наших прошлых эскапад, сэр Сэмюэль.

— Я не знаю, почему ты ноешь и стонешь из-за того, что я не называю тебя по имени, хотя тебе так же трудно произносить мое без титула, — восторжествовал Ваймс над

своей маленькой победой. Ветинари странно на него посмотрел. Казалось, он пытался скрыть улыбку.

— Называть вас Сэмом, ваша светлость, — с намеком на близость, которую, как я полагал, вы предпочитаете сохранить между собой и женой?…

Лоб Ваймса нахмурился. Он не рассматривал это в таком свете, но, в извилистом политическом смысле, это было резонно. Ветинари защищал не только себя, но и Ваймса с Сибиллой.

— Ну, — возразил он, — большинство людей называют тебя Хэвлоком, только когда им что-то от тебя нужно.

— Леди Сибилла использует мое имя совершенно свободно, — заметил Ветинари.

— Моя жена — не большинство людей, и я прошу не впутывать ее в это. В любом случае, я хочу сказать, что мне от тебя ничего не нужно.

Ветинари поднял бровь. Безмолвное «неужели?» повисло в воздухе. Черт бы побрал этого наглеца! Но он прав. Здесь и сейчас Ваймс хотел от него всего.

Он недостаточно отчаялся, чтобы это озвучить, тем более, что это стало бы признанием очередного маленького поражения, а Ветинари итак уже выиграл слишком много их споров. Смесь похоти и желания одержать победу над патрицием вскипела внутри Ваймса. Чертова бровь, невинно вопрошающее выражение и уголки острых губ, приподнятые в легкой улыбке, не помогали делу.