Ветинари полностью уничтожил тех, кто сделал его своим врагом, и на его руках не было ни пылинки.

— Что вы наделали? — прошептал Ваймс. — А как насчет всех этих людей?

— К счастью, большая угроза моему городу была нейтрализована. Я должен поздравить посла империи, — Он сделал паузу. — Хотя я боюсь, что это может быть несколько неудобно, поскольку у них нет посольства.

— Ты…

— Командор, — устало вздохнул Ветинари, поднимаясь из-за стола и направляясь к двери, — давайте предположим на мгновение, что я решил спланировать этот смехотворно противоречивый заговор, который вы, кажется, решили приписать мне. Как я мог предвидеть масштабы агатского военного ответа или иметь какую-либо власть влиять на него?

Лунный свет, проникающий в кабинет через высокое окно, освещал и без того бледное лицо патриция. Тонкий шрам под левым глазом выделялся ярко-белым.

Ваймс нахмурился, но ничего не сказал. Политика, как оказалось, была одним из самых грязных слов.

— А теперь, ваша светлость, — бесстрастно сказал Ветинари, — уже довольно поздно, и у вас выдался насыщенный событиями день. Думаю, будет лучше, если вы вернетесь домой. Он поднял руку, когда Ваймс открыл рот. — Я рассмотрю жалобы по поводу вашего поведения сегодня, но будьте уверены, что я понимаю, что ваши действия были вызваны исключительными обстоятельствами, и я не намерен принимать какие-либо дисциплинарные меры против вас. Мне бы не хотелось больше отнимать ваше драгоценное время.

Его тонкая рука легла на дверную ручку. Брови Ваймса нахмурилась, когда он понял, что его просто выпроваживают. Снова. Ветинари признал хижину и то, что они в ней пережили, даже признал продолжительное влияние этих событий на решения Ваймса, но он по-прежнему решительно отказался даже намекнуть, что помнит ночь в своей спальне, или предположить, что он рассматривает Ваймса как нечто большее, чем кусок мяса.

Ваймс хлопнул рукой по двери, когда патриций начал открывать ее. Ветинари уставился на него, вопросительно подняв брови, и Ваймс, не дрогнув, встретил озадаченный взгляд. Он был против того, чтобы от него так легко отмахивались.

— Что, черт возьми, ты делаешь? — рыкнул он.

— Прошу прощения?

— Ты оставил меня гноиться семь хреновых недель! Ты больше говорил о том, что тебя избили, чем о том, что мы сделали! Это что, был такой травмирующий опыт?! После всего, что я для тебя сделал, неужели я даже не получу проклятого признания? Я заслуживаю лучшего обращения!

Ветинари выглядел нехарактерно смущенным.

— О боги, — сказал он голосом, пронизанным удивлением и немалым беспокойством, — я боюсь, что, возможно, ошибся.

— Почему ты не можешь дать мне прямой ответ, как нормальный че?..

— У меня сложилось впечатление, что вам, сэр Сэмюэль, было бы легче вести себя так, будто ничего не произошло, хотя бы ради вашей семейной жизни и, что более важно с моей точки зрения, чтобы не подвергать опасности вашу способность выполнять свою работу. Похоже, я ошибся?..

Когда почти-вопрос затих, брошенный в выжидательную тишину, Ваймс почувствовал, как все гневные слова, которые он выстроил, выпали из его рта без единого звука. Что? Что?

Что-то похожее на стыд шевельнулось в его сознании, и он безуспешно пытался отмахнуться от него. Он был настолько праведен в своем гневе и настолько оправдан в своем негодовании, что это было похоже на удар в живот… Услышать, как патриций таким тревожно усталым голосом говорит, что на этот раз действовал из наилучших побуждений, в интересах Ваймса…

— Ну, это меня разозлило, — проворчал он, понимая, что звучит унизительно, как раздражительный ребенок.

— Я заметил, ваша милость, что вас раздражают многие вещи, — сказал Витинари без тени улыбки. Он изучал Ваймса с непонятным выражением лица.

Когда Ветинари попялился на него достаточно долго, чтобы Ваймсу стало очень неудобно, патриций снова заговорил.

— В таком случае, — сказал он четким, тщательно взвешенным, но все же несколько неуверенным тоном, — если у вас нет неотложных дел, вы позволите мне задержать вас еще на некоторое время?

oOo

Ваймс обнаружил, что, немного смущенно разглядывает мрачные зеленые обои в спальне Ветинари, неловко задаваясь вопросом, как он снова здесь оказался.

Черт, почему он не отказался? Он говорил себе, что мог бы сделать это довольно легко. Между ними все прояснилось, и он мог бы вернуться домой к Сибилле и нормальности, вместо ненормальности и секса с Ветинари, но когда патриций одарил его этим чудесно неуверенным взгляд и спросил, не потребовал — спросил: «мог бы он остался ненадолго», легкие Ваймса чуть наружу не вывернуло. Казалось, прошло только мгновение от неопределенного «да» до их совместной прогулки по пустынным, темным коридорам дворца к личным комнатам Ветинари.

Удивительно, но даже спустя несколько месяцев изогнутый меч все еще лежал на письменном столе патриция, рядом с небольшой стопкой документов и связанных с ними письменных принадлежностей, которые сразу же привлекли внимание Ветинари, как только они вошли в комнату. Хотя это оружие, безусловно, было выковано мастером своего дела и могло называться красивым, по крайней мере, настолько, насколько возможно для функционального инструмента без излишней эффектности, оно все казалось странным выбором для сувенира.

— Зачем ты его сохранил? — спросил он, когда рука Ветинари скользнула по рукояти. Взглянув вверх, чтобы убедиться, что находится в поле зрения Ваймса, Ветинари задумчиво отстранился назад.

— Полагаю, ваша светлость, вы не могли бы сказать мне, что в нем особенного?

— У него острый клинок, — ответил Ваймс, вспомнив, как легко он разрезал слои толстой веревки. — Не считая того, это просто извилистый иностранный меч. Но он отличается от клатчатских, потому что он тоньше.

Ветинари отложил бумаги и взял меч в руку. Почти небрежным движением он нарисовал в воздухе сверкающую дугу. Меч запел, жадно пронзая пустоту.

— Это нанокатианская конструкция, — объяснил патриций, вдумчиво проверяя вес и равновесие, — сталь складывается несколько раз, чтобы достичь довольно уникального угла лезвия. Кривая подчеркивает режущую кромку. У него есть имя, но, как и у большинства нанокатианских слов, в нем слишком много слогов, и я не склонен пытаться их запомнить. Это не стандартное боевое оружие, но и не церемониальное. Он был изготовлен с одной целью, командор, и мне интересно, знаете ли вы, с какой?

— Слушай, — сказал Ваймс в каком-то отчаянном нетерпении, — я просто задал вопрос, почему у тебя в спальне до сих пор эта чертова штука, мне не нужен урок истории, и мне, на самом деле, все равно.

— Он для обезглавливания.

Наступила тишина. Ветинари улыбнулся Ваймсу и осторожно положил меч обратно на стол.

— Обезглавливания? — механически повторил Ваймс. — Ты имеешь в виду, для казни?

— Совершенно верно.

Ваймс смутно помнил двух мужчин, пытавшихся поставить Ветинари на колени. Странное тошнотворное чувство сдавило его горло. «Как ты думаешь, что они пытались сделать, — молча обругал себя он, — бить его лезвием плашмя? Конечно они собирались убить его! Он стал просто очень опасной помехой, а не беспомощным заключенным! И он, черт возьми, понял это, когда они вышли из комнаты, не так ли? Вот почему он так спешил, даже несмотря на то, что его только что подожгли. Он знал, что они, черт возьми, планировали! Ты был так уверен в своей правоте, Сэм Ваймс, потому что спас его чертову жизнь, но ты не знал, что он спас и твою тоже! Ты думал, они оставили бы тебя в живых после того, как ты стал свидетелем его убийства?!»

— Они должны были тебя повесить, — выдавил он. Ветинари поднял бровь. — Меч достается только королям.

— Боюсь, что на территории империи все наоборот: крестьян убивают мечом, в то время как более удачливые члены общества удостаиваются роскоши петли. Конечно, у меня нет ни малейшего желания позволять кому-либо называть меня королем в вашем обществе, командор. Боюсь, это было бы в некоторой степени смертельно опасно, даже безотносительно моего личного неприятия данного термина.