Он хотел заговорить, открыть рот и сказать что-то, чтобы не выглядеть таким дураком, но каждое слово превращалось в пепел на его языке. Он все еще злился, но, постепенно, Ваймс понимал, что большая часть этого гнева была направлена не на Ветинари, а на его собственную некомпетентность. Некомпетентность, нашедшую отражение в каждом шраме и каждой ране на стройном теле патриция.

С кровати послышался вздох.

—… Я не рассчитывал, что мое состояние так сильно повлияет на вас. Возможно, было бы разумнее приказать вам отвернуться.

Голова Ваймса вскинулась, и он уставился на Ветинари, тихо произнесшего слова, прозвучавшие, как колокольный звон в туманной дымке его разума. Это были самые похожие на искренние извинения слова, которые Ветинари когда-либо произносил.

— Я хотел ударить тебя множество раз, — он задыхался, его голос душили беспорядочные эмоции. — Я хотел убить тебя, и я хотел причинить тебе боль… но я никогда не хотел мучить тебя или видеть тебя униженным… Ты ублюдок, но ты этого не заслуживаешь.

Внезапно Ваймс оборвал свое предложение и встал, принявшись расхаживать по комнате. Он знал, что Ветинари бесстрастно наблюдает за ним с кровати, все еще полураздетый и связанный с распростертыми руками. Это была бы прекрасная иллюстрация для похабной книжки, из тех, которыми владел Шнобби, если бы не пятна крови на простынях и белые бинты, торчащие из-под черных лент, стянувших оба запястья Ветинари.

Его запястья!

Медленно накатило страшное осознание, Ваймс оглянулся на стол патриция. Там лежала куча бумаг, что само по себе не было необычным, но неиспользованное перо и закрытая чернильница… Даже если бы Ветинари сидел там весь день и читал, ему все равно пришлось бы что-то подписывать?

Горло внезапно пересохло, Ваймс потянулся к черному платку вокруг левого запястья Ветинари и дрожащими руками развязал его. Он уже не доверял своему голосу, когда рука патриция была отвязана от кровати. Вместо этого, Ваймс вытащил свой блокнот из кармана, где он всегда держал его на всякий случай, и достал из переплета маленький карандаш.

Он уронил карандаш на живот Ветинари.

— Возьмите его, — велел Ваймс, как-то умудряясь сохранять ровный тон.

Ветинари поднял на него взгляд.

— Подними.

— Вы правильно поняли, ваша светлость.

— Поднимите его! — Ветинари со вздохом закрыл глаза.

—…Я не могу.

Ваймс снова схватил патриция за свободную руку, неуклюже дергая за повязку. Вежливый протест Ветинари «Я бы предпочел, чтобы вы этого не делали» был проигнорирован. У патриция была свободна одна рука, если бы он действительно этого не хотел, остановил бы. Когда Ваймс, внезапно испугавшись того, что может увидеть, развернул белую марлю, не последовало даже символического сопротивления.

Запах, нет — зловоние заражения ударило в ноздри в тот момент, когда повязка спала, но это было далеко не самое худшее.

Открытые раны безобразными, гноящимися браслетами охватывали запястья Ветинари. Почти вся кожа, скрытая до этого марлевой повязкой, покраснела и слегка опухла, а области, где раны были особо глубокими, отливали нездоровым желто-зеленым цветом.

Ваймс отпустил запястье Ветинари и отшатнулся.

— С другой рукой — то же самое. Я, к счастью, сохранил ограниченную подвижность пальцев, хотя сейчас она не распространяется на поднятие чего-либо большего, чем лист бумаги. Ваш очаровательный Игорь предложил мне новые руки, но я должен признать, что несколько привязался к тем, которыми владею в настоящее время, так что я решил позволить им исцелиться естественным образом.

— Но твоя спина была хуже!

— Действительно? Я этого не видел, так что не могу судить.

— Я видел кость!

— Я вряд ли могу назвать себя экспертом, но мне сказали, что раны были довольно чистыми и хорошо промытыми, прежде чем меня передали на попечение хирурга.

Ваймс прижал руку к горящему лбу и застонал. Разве он не промыл раны после перерезания веревки? Он не мог вспомнить. Боги, он готов был сейчас убить за бутылку виски. Выпив, можно было сосредоточиться на горящем желудке, не обращая внимания на пылающую гордость. Сигары не могли сравниться с бездумным пьянством, когда приходилось забывать то, что отказывалось забываться.

И когда он привязал Ветинари к кровати, разве тот не сказал, что это ничего не изменит? Тогда Ваймс предположил, что Ветинари просто намекнул, что связывание не удержит его, но теперь понял, что патриций имел в виду: он не смог бы ничего сделать в любом случае…

— Ваша светлость?

— Я не могу на тебя смотреть! Каждый твой шрам напоминает мне о том, что я потерпел неудачу как стражник!

Ветинари вскинул брови:

Я настаиваю на том, чтобы вы не брали всю ответственность на себя, командор. В конце концов, я думаю, что мог бы отнести большинство шрамов на вашем теле ко временам, когда вы спасали мою жизнь или подверглись опасности по моему прямому приказу. На самом деле, осмелюсь сказать, что я стал полагаться на вас гораздо больше, чем должен, учитывая ваше непостоянство.

Ваймс ничего не ответил.

Воспользовавшись молчанием, лорд Ветинари потянулся и развязал вторую руку. Его поза была не особо удобной, поэтому он завозился с узлом. Ваймс заметил, что патриций, хотя и двигался нехарактерно неуклюже, даже в такой ситуации демонстрировал изящество, недосягаемое для простых людей. Независимо от того, было ли это связано с его наследственностью, или его образованием, или его постоянной сдержанностью, или каким-то сочетанием всех трех факторов… Ваймс понял, что наблюдает за движением напряженных мышц живота и за тем, как ткань расстегнутой рубашки скользила по обнаженной коже.

Черт. Черт.

Когда обе руки оказались свободны, Ветинари потянулся к маленькой тумбочке, где лежало несколько предварительно отрезанных кусков марли. Спокойно, время от времени придерживая чистую повязку зубами, когда его руки не хватало, он с некоторым трудом перевязал поврежденное запястье.

— Хочешь, я?..

— Зависит от вас. Вы хотите помочь мне из-за желания успокоить жалость к себе, вызванную вашей верой в то, что я оказался в этом положении по вашей вине, что, по вашему мнению, плохо отражается на ваших способностях как стражника, в надежде, что помощь в моем выздоровлении заставит вас чувствовать себя лучше?

— Чт…

— Тогда нет. — Ветинари поднял глаза. — Не смотрите на меня так, Ваймс. Вы очень хорошо знаете мое мнение о своих возможностях как офицера, и я сказал вам, что я стал полагаться на вас и как на дипломата, и как на опору города. Ваше присутствие в той камере никак не повлияло бы на то, что со мной сделали. Я могу заверить вас, что гораздо больше было сделано и без вашего ведома, до того, как вас привезли. Если вы должны возложить на себя вину, то учтите, что наши хитрые похитители не потрудились бы пойти на столь серьезный риск, похищая вас, если бы не признавали ваше мастерство следователя и высокие шансы на успех в моих поисках.

Ваймс нахмурился, упершись взглядом в колени.

— Но я не остановил их…

— Не остановил. Вы были бы редкостным дураком, если бы сделали это. — Кивнул Ветинари, рассеянно массируя левое запястье над неуклюже наложенной повязкой и оглянулся на Ваймса. — И я назвал бы вас дураком перед нашей неизбежной гибелью, поскольку я очень сомневаюсь, что вы могли бы взять на себя троих или четырех вооруженных людей, при том что я действительно не мог помочь вам.

Ветинари бросил оба платка обратно Ваймсу. Они тихонько спланировали на его колени, и он смотрел на них, будто пытаясь понять, что это такое.

— Прагматик внутри вас знает, что даже если вы утопитесь в вине, это не изменит того факта, что меня пытали; циник в вас знает, что это был неизбежный шаг в бесконечной игре международной политики; и верноподданный — понимает, что я очень хорош в этой игре, и в настоящее время это мой ход. Теперь, ваша светлость, либо привяжите меня к кровати и продолжайте, либо идите домой и поспите.