*

Всю дорогу до театра курит в машине. На сидении затих сверток подрезанных роз в упаковочной бумаге, завернутый, как младенец.

*

Лера ждет его в фойе, в безумно милом свободном шерстяном платье, больше похожем на длинный свитер, в коротких уютных круглых сапожках с плоской подошвой, каких-то плюшевых, как ноги у медвежонка. Сидит и беспечно копается в телефоне.

Коля видит его через стекло двери и, надо признать, медлит. По своей и не своей воле:

– Ваш билетик, пожалуйста.

Лера поднимает голову и улыбается. Он так похож на долговязую девчонку. Протягивает «билетик», и Коля заходит внутрь. Пути назад нет?

Лера так улыбается и манит идти за собой, что.

Пути назад нет.

========== вторник. гроза в ноябре. Коля и Лера уходят ==========

«– вы знаете, один мне человек

на днях сказал: нет счастия на свете

им грезят только старики да дети

нет счастия, а есть безумный бег

слепого, огневого исполина

и есть дешевый розовый покой

двух карликов из воска

середина отсутствует…

– да, сказано…

какой дурак изрек загадку эту?»

*

Они идут к гардеробу. Коля сдает куртку. Букет кладет на столешницу. Не знает вообще, как отдать. Лера цветы как будто не замечает. Забыть их, что ли? Подарить гардеробщице. Потом Коля все-таки находит где-то с наперсток мужества и протягивает:

– Подари их тому, кто тебе понравится.

Лера недоумевает, приподнимая брови. Звенит первый звонок.

– Я в театре два раза всего был. И оба раза мне эклеры больше понравились, чем спектакли. Первый… с мамой ходили, не помню почти ничего, такой бред, все орали, как сумасшедшие. Мне потом этот Петр Первый в кошмарах снился. Но им всем подарили цветы. Красиво было. Люди подходили и дарили цветы, а актеры подхватывали их и улыбались, благодарили.

Они поднимаются по гулкой лестнице.

– Потом мы с классом еще ходили. На «Капитанскую дочку». Ниче так-то, но только все очень ржали, когда Гринева проткнули, и он вытащил из кармана красный платок. Сам он был весь в белом. В общем, нелепо как-то. Лучше бы он просто упал. И ни одного цветка в конце не было. Ни у кого. Это как-то неправильно. И пусто. Извини, что-то я разболтался.

Они останавливаются у двери в маленькую каморку, Лера легонько касается Колиного запястья и смеется.

– Я тупой, да?

Звенит второй звонок. Лера мотает головой и открывает дверь.

– Ну наконец-то, принцесса моя! – навстречу к ним поворачивается какой-то жидкий мужик, расщепляя объятия и атомы. Не обнимает, – я уж думал, что не придешь… Гоша, – протягивает Гоша руку.

– Коля.

Здороваются.

Лера усаживается на черный куб перед окном, как в ложе. Они на самом верху. Третий ярус.

Лера рассматривает людей внизу. Тяжелый бархатный занавес.

Коля рассматривает Леру.

Как он тянется к леденцу в вазочке, «барбариски», что ли? Предлагает Коле. Тот сначала отказывается, потом соглашается. Режет язык в середине.

Гоша достает из-за пазухи чекушку коньяка (предлагает им – они отнекиваются), делает короткий дозированный глоток.

Третий звонок. Занавес расходится. Обе половины тяжело отползают друг от друга.

Гоша нажимает на кнопки и раздается ужасный грохот – раскат грома, который сотрясает воздух в зале, за ним – шум дождя, сиплый спокойный шелест…

На сцене, в луче света, два каких-то упыря в старинной одежде сидят за столом. Пустые кружки преувеличенно громко приземляются на пустую столешницу. Говорят стихами. Коля сначала даже не понимает, о чем это они – так непривычна речь. Лера сидит, замерев, ладони под бедрами, сам наклонился вперед, сутулится. Волосы собраны у левого плеча. Коле хочется видеть другую сторону его шеи, как другую сторону луны, дотронуться до тонкой кожи…

Гоша снова нажимает на кнопку и снова ужасный грохот.

Лера подпрыгивает.

У Коли вздрагивает не один мускул.

На сцене продолжают загонять рифмами. Какой-то новый мужик выдает:

«Ладони, насладитесь

живым теплом алеющих углей!

Подошвы, задымитесь, пропуская

блаженный жар! И ты будь веселей,

моя душа! Смотрю в огонь: какая

причудливая красочность! Смотрю —

и город мне мерещится горящий,

и вижу я сквозь траурные чащи

пунцовую, прозрачную зарю,

и голубые ангелы на глыбах

оранжевых трепещут предо мной!

А то в подвижных пламенных изгибах

как будто лик мне чудится родной:

улыбка мимолетная блистает,

струятся пряди призрачных волос, —

но паутина радужная слез

перед глазами нежно расцветает

и ширится, скрывая от меня

волшебный лик — мой вымысел минутный, —

и вновь сижу я в полумгле уютной,

обрызганной рубинами огня…»

*

Потом все меняются, и герои, и действия. Приходит девочка в безумном костюме из рыболовной сетки, сама с плавниками… К чему это?

В конце, Лера спускается в зал и вручает букет старушке, которая и Коле больше других понравилась. Когда она выходила на сцену, он забывал, что всё это лишь игра больного воображения.

Гоша осушает чекушку залпом, острый кадык провожает коньяк в глотку, как поршень.

– Ну как тебе? – спрашивает он у Коли.

– Очень… – тот подбирает слова, – причудливо.

– Думаешь, заумь?

– Нет, про костер красиво было. И там еще много мест. Слова такие…

– А играли как? Лизка, коза, убью ее, ничего не учит.

– Да она, – хоть Коля понятия не имеет, кто из них Лизка, – перенервничала, наверное. Все-таки людей столько. Я б там со стыда сгорел.

– Да, непростое это дело – на сцене стоять. Обгораешь почище, чем в стратосфере, ахаха, – коньяк в Гоше явно состыковался с кровью.

Они выходят из космической капсулы. Лера поднимается к ним по лестнице, мягко взбегая.

Комета.

– Принцесса… ну какая же ты красивая девочка… Приходи к нам играть, я на тебе целый спектакль построю. Будешь стоять, есть, сидеть, а мы будем смотреть на тебя и преклоняться. А? – Лера улыбается и сгибает пальцы в прощальном жесте. – Вот разве ты что-нибудь понимаешь, глупая женщина… Ну что тебе, жалко? Посмотри сколько людей к красоте тянутся. Да идите, идите уже.

========== 2 ==========

«придет серенький волчок и ухватит за бочок»

Они садятся в машину, и Коля спрашивает:

– Отвезти тебя домой?

Лера поворачивается к нему и просто смотрит, оглаживая глазами брови, нос, волосы. Коля отводит свои.

– Может, ты есть хочешь? Или, я не знаю…

Лера протягивает руку и касается своими пальцами кончика Колиной брови, спускается медленно и почти невесомо ниже к скуле, к уху, проводит по волосам, задевая все Колино существо, как струны арфы.